Вслед за ним слетел с лавки Радко. Дернул подобравшуюся по-волчьи Герду.

— Мама, что?

— Не знаю. Не нравится мне это. Погодите-ка, — оборотица опрометью бросилась во двор.

Фенрир бегал от человека к человеку, скулил, плакал, пугая видавших виды бойцов.

На вернувшейся Герде не было лица.

— Ребята, там... Ох, идемте же... Шалом!

В кресле под ясенем мирно, будто уснувшие, лежали оба супруга. Застывшие руки Эрвина обнимали Шалома, который устроился у него на коленях и прятал лицо в изгибе тонкой шеи.

Со второго взгляда до фёнов дошло.

Милош, Герда и Зося кинулись к супругам, но их опередил совершенно ошалевший Фенрир, который бросался на хозяев, кусал их за одежду, тыкался мордочкой в неподвижные тела. Саид оттащил пса в сторону и крикнул:

— Радко!

Мальчик подбежал к своей преданной мохнатой няньке, обнял ее и тихонько зарычал, оберегая, успокаивая.

Герда обнюхала Шалома, подняла голову и растерянно сказала:

— Ничего не чую, ни яда, ни болезни.

Милош согласно кивнул:

— Ни признаков самоубийства, ничего... Он совершенно здоров... был.

А Зося вспомнила далекий прекрасный день, когда Эрвин и Шалом легко и беспечно поклялись быть вместе до тех пор, пока смерть не разлучит их.

— Как бы странно это ни звучало, но Шалом... он просто не смог жить без Эрвина.

Фёны окружили угасших друзей. Не смели тревожить их ни слезами, ни словами и почему-то не решались отнести в дом.

Ясень уронил на седые волосы чародея мерцающий лист. Мягкие золотистые огоньки перебежали с пряди Шалома на плечо Эрвина, заискрились на чуть сутулых плечах травника, засверкали на пальцах менестреля, и тела становились все прозрачнее и призрачнее в дрожащем вокруг них воздухе. Золотая дымка укутала супругов и растворилась вместе с ними. На пустое кресло упали последние сухие листья.

Туманный рассвет осторожно пробирался сквозь ставни в отдыхающий после пережитого потрясения дом.

— Ты мне ребра сломаешь, — пробурчала Зося, тем не менее понадежнее прижимаясь спиной к груди любовницы.

— Если бы ты так же ушла вслед за Раджи, я бы тебя убила. Вернула бы с того света и прибила, — сказала Марлен, но хватку немного ослабила.

— Не дождетесь, — фыркнула ведьма, выскользнула из-под одеяла и распахнула окно, впуская в свой дом зарю.

А в устах его расцветает яд,

Кровь течет моя, не уйти назад.

Не хочу бежать, белый свет немил

Без него внутри, без его любви.

Темень глаз его всех ночей черней,

Шелк волос его да луны белей,

На когтях его моя кровь красна,

На груди его нет нежнее сна.

Комментарий к Глава 10. Любовь на любовь. Листопад Музыкальная тема Эрвина и Шалома: Evanescence, My last breath (http://pleer.com/tracks/214973SuaT).

====== Глава 11. Соната весны ======

Республика, десять лет спустя.

Ритм завораживал.

Равномерно, неторопливо падала вода с фабричных колес ниже по течению реки, у самого города. В зарослях у берега распевались лягушки. Им вторил треск разгоравшегося костра и шепот ветра в полупрозрачном тальнике. Нежные новорожденные листочки и мохнатые цветки тихо покачивались перед глазами.

Вивьен полюбовалась розовыми в свете закатных лучей пушинками на ивовых ветках, встала и толкнула качели. Веревки скрипнули, и длинные тени заскользили по песку. Туда-сюда, туда-сюда.

Вверх-вниз, вверх-вниз.

Так приговаривал папа, когда катал на качелях ее, маленькую. Вивьен нравилось.

Но другой ритм ей нравился больше. Как шум нории*. Как лопасти чаров — заводских ветряков там, на холме, где магические ключи поддерживали вращение в штиль. Как взмахи крыльев златомельниц, что перерабатывали растительное сырье сердце-цвета, превращая его в лекарства и краски.

Скрип-скрип — говорят качели.

Фью-и, фью-и — говорит ветряк.

Чи-и, чи-и — говорит ласточка.

Па-па, па-па...

Нет, не то. Не подходит.

А-ли. Да, это похоже на свист крыльев мельницы. Мар-чел-ло — а так плещет вода с нории, возвращаясь в реку.

Скрип-скрип...

— Вивьен, ты почти ужин сготовила, пока мы по кустам шарахались! И опять проиграли Мире. Вот же ж мелкое змейство! — Радко выпалил все на одном дыхании, попутно вытаскивая из рыжей шубки Фенрира репейник. Подтолкнул пса к реке, встал и одним движением остановил качели. — Амира, ты плачешь... Пиран, да?

— Пиран, папа, — кивнула Вивьен. — Обними.

Брат пах свежим потом, лекарствами и шерстью животных. Его руки сжимали очень крепко, совсем не больно, но так, чтобы не вырваться. Это успокаивало. Как лопасти чаров далеко-далеко за его плечом. Как мокрый куцый хвост Фенрира, который, тем не менее, приветливо и задорно вилял.

Пес тявкнул, основательно встряхнулся, и брызги полетели во все стороны, сверкая в лучах заката будто драгоценные камни.

— Ай, Фенрир! Нет бы отойти хоть на пару шагов в сторону! — рассмеялся Радко. Вивьен как-то щекой почувствовала его взгляд. — Порядок? Можно еду помешать?

— Я сама. Это новый рецепт. Меня хозяин чайханы в Пиране научил.

— Тот самый, про которого твои родители рассказывали? Он еще живой? Во дает, силен мужик!

— Он сильный, — подтвердила Вивьен. Подняла крышку и всыпала в котелок смесь кускуса с приправами. — Очень сильный. Три тяжелых подноса с чаем и сластями может нести, одновременно.

Из кустов бесшумно показались меховые полоски. Вивьен аккуратно собрала вместе два золотисто-зеленых глаза, усы, розовый нос и розовый язычок. Большинство знакомых образов она воспринимала как единое целое и Баську дома тоже видела как целую кошку. Но на природе частенько приходилось заново понимать, что перед ней — Баська.

Вслед за кошкой к костру вышли Мира и Шамиль.

— О, моя принцесса, позволь преподнести тебе этот скромный букет, — промурлыкала Мира, опускаясь на одно колено и протягивая Вивьен охапку листьев кислицы. Обернулась к Радко и склонила голову: — Мой милый брат, благодарю тебя за то, что нарочно не заметил моей ловушки и позволил мне выиграть. Как это великодушно с твоей стороны!

Радко и Шамиль дружно заржали. Фенрир посмотрел на них и звонко завыл. Баська потянулась, широко зевнула и свернулась в клубок на одеяле, поближе к огню.

Вивьен хотела было, наконец, спросить, почему парни так веселятся, когда Мира говорит на языке саорийских сказок, но тут заметила кое-что более существенное и сказала:

— Шамиль, ты грустный. Что-то случилось?

— С чего ты взяла?

— Ты всегда улыбаешься, когда Баська потягивается. А сейчас ты засмеялся вместе с Радко, но потом замолчал.

— Значит, не показалось, — тихо произнес Радко. Растрепал крупные кудри брата, подмигнул ему: — Что такое? Или не нашего ума дело?

— Вашего, — еще тише ответил Шамиль. — Но я потом, ага? Кушать хочется. И еще, Мира, я так и не понял, где я неправильно карту прочитал...

— После, мой любопытный, все после! После волшебного супа нашей принцессы.

Сама виновница торжества, которая накануне вернулась вместе с Марчелло из Пирана, едва притронулась к еде. Рецепт чудесного седого саорийца из чайханы и впрямь оказался волшебным, но Вивьен больше радовалась иному.

Ало-розовый закат отражался в быстром течении реки, костер отбрасывал теплые блики на лица братьев и сестры, вокруг златомельниц ласково сияли поля сердце-цвета. Громче журчали и квакали лягушки, а вот нория, наоборот, смолкла. Закончилась вечерняя смена, и со стороны фабрики поплыло протяжное пение рабочих. Так знакомо, спокойно. Не то, что в Пиране.

А главное — спокойно, легко, понятно было здесь, рядом с родными. Да, какие-то маленькие детали мира обычных людей ускользали от Вивьен, но самое важное она понимала. Ей стало грустно, и она попросила помощи у Радко. Радко понял, что она успокоилась, уточнил, отпустил сестру, и они вместе пошли к котелку. Мира знает, что Вивьен любит кислицу, а Вивьен знает, что Мира любит супы и готова есть их на завтрак, обед и ужин. Они заметили, что Шамилю грустно, а Шамиль объяснил, когда попросит у них помощи. Все трое, Радко, Мира и Шамиль, могли бы дотемна играть в чекистов, читать карты, следы, находить ловушки и штабы контры, но их звери, Фенрир и Баська, уже старенькие, а Вивьен очень соскучилась по своим, поэтому игру закончили на закате. Все понятно: кому что нравится, и как организовать вылазку за город, чтобы все остались довольны.