— Р-рад за вас. Я д-до ветру. Скоро вернусь.

Хлопнул дверью и вылетел в теплую осеннюю ночь.

— Видишь его? — Али сосредоточенно сыпал в котелок успокоительные травы, а Саид вглядывался в тьму за окном.

— Вернулся, у дерева сел. Кажется, дрожит, — Саид опустился на корточки у очага, погладил взволнованную кошку. Тоскливо спросил у брата: — Как думаешь, умерла? Или...

— Вряд ли умерла. У меня такое чувство, что он именно на наши слова о детях среагировал. Значит, расстались.

Безвинная сухая веточка зверобоя превратилась в порошок в крепких пальцах лучника.

— Али, я люблю тебя... Мне так страшно. Словно стена между им и нами.

— Значит, будем разбирать по камушку, — художник снял с огня закипевший отвар, перелил в кружки и присел рядом с братом, обняв его со спины. — Ну или ты попробуешь с разбегу головой проломить. Идем?

За порогом дышал покоем вкусный осенний лес. Где-то в чаще нерешительно ухнула сова. Милош сидел под дубом, сгорбившись и обхватив руками колени. Потерянный великан.

— Милош, пожалуйста, возвращайся в дом, — позвал старшего брата Али. — Нам выезжать с восходом.

— Да... Да, конечно, — лекарь тяжело поднялся, привалился к дереву и глянул исподлобья побитой собакой. — Простите меня. Я так долго ждал нашей встречи, так скучал, а вот... все испортил... Простите.

— Милош, как-то не верится, что всего за пять лет мы стали чужими, — грустно улыбнулся художник. Объяснил: — С каких пор ты просишь прощения за искренность?

— Ты не понимаешь. Я чуть было... — Милош вытянул перед собой руки и брезгливо дернул ими, словно не хотел иметь с этими отростками ничего общего.

— Ну врезал бы, мы бы пережили, — пожал плечами Саид. — Тебе завтра с мамой встречаться, лучше нам по мордасам съездишь. Маму трогать нельзя, ее во время штурма Шварцбурга по шее полоснули. Заживает хорошо, но лучше пока лишний раз шею не тревожить.

— Маму ранили?

— Слушай, давай завтра про всякие раны, а? Пошли, травы попьем, мы тебя еще кое-чем о нашей ненормальной семейке удивим! Ну а ты... если... — лучник вдруг как-то выдохся и обернулся в поисках поддержки.

— Если хочешь, скажи нам, — продолжил за брата Али. — Хотя мы более-менее догадываемся.

— Скажу. Не сегодня, но обязательно скажу.

На столе, застеленном льняной скатертью, в полосе ослепительного света лежала деревянная птичка. Она еще пахла свежей стружкой, и лесом, и теплыми ладонями дедушки Богдана. Вдруг в комнатку влетел порывистый ветер, подхватил игрушку и утащил в окно, но Милошу почему-то не было грустно. Он выбежал из дома и помчался за птичкой, любуясь ее переливающимися в солнечных лучах боками. А птичка становилась все больше, и больше, и вот уже тень ее крыльев простиралась, полностью закрывая от солнца Милоша. Замерла, закружилась на месте и плавно опустилась рядом с ним, будто предлагая сесть на спину и полететь. Он обернулся и увидел дедушку Богдана. Суровый плотник стоял, скрестив руки на груди, чуть хмурился, но в зеленых глазах разлилось тепло и понимание. И уверенность. Ступай, внук, у тебя получится. Именно так дедушка провожал его в экспедицию.

Дерево под ладонями показалось мягким, упругим, живым, птичка слегка качнулась, позволяя привыкнуть к ней, приноровиться, а после взмыла в голубое небо и полетела.

Под ними проплывали золотые пшеничные поля Грюнланда, горные вершины в шапках из лунного камня, грозные кромлехи Иггдриса... стальная синева морей, доверчивые сонные морды морских коров, зеленые туманы Драконьих земель... пальмы на берегу близ Сорро, стражи опунций в степи, строгие пирамиды Эцтли...

Мудрецы говаривали, что счастье живет внутри человека и не зависит от богатства, положения в обществе, владения теми или иными вещами. Может быть. Но у Милоша было бы все-таки чуточку больше счастья, владей он птицей, которая преодолевала бы за считанные дни расстояние от Грюнланда до Бланкатьерры с промежуточной остановкой на Шинни.

В самую душу глянуло темное пламя в глазах любимой.

И Милош проснулся, почти целый, почти нашедший себя. Достаточно для того, чтобы упиваться допьяна тем, что умудрился проморгать накануне.

В ногах безмятежно дрых полосатый комок. Али спал на животе, вжавшись в него боком и мягко вцепившись в большой палец его руки. Саид по мелочам не разменивался и занял всего Милоша — из того, что любезно предоставила в распоряжение лучника Баська. А дома его ждала мама...

За окном падали пестрые осенние звездочки.

В угрюмом зале на втором этаже тяжелого каменного дома, некогда принадлежавшего жрецам, пол относительно равномерно был усыпан, уставлен и завален книгами. Марчелло угрюмо прикидывал, что работы ему — отсюда и до ужина. На следующей неделе. Если повезет. Взял очередной том, бегло пролистал его и написал на закладке шифр, сверившись предварительно со своими записями. Систему шифров, ориентируясь на ту, которой пользовался отец, они с Хельгой сочиняли и правили раз надцать. Историк потянулся, с хрустом расправляя плечи, и повернулся в ту сторону, откуда доносилось размеренное шуршание. Вивьен листала одну и ту же книгу не меньше получаса. Захватывала разом все страницы, позволяла им пробежать по пальцам, снова захватывала. Изредка останавливалась на какой-то иллюстрации и вновь возвращалась к прерванному занятию.

— Вивьен, рыбка моя, кушать хочешь?

Девочка скосила на него глаз и опять взялась за книгу. Ну, нет значит нет. К счастью, на вопросы о еде она отвечала вполне адекватно.

На лестнице послышался легкий топот женских ножек.

— Марчелло! Городской совет еще одно здание для университета выделил!

— За городской стеной?

— Да ну, что ты! Дом беглого аристократа конфисковали, с флюгером чудным, вон, отсюда видно, — Хельга ловко проскользнула по узкой дорожке между книгами, попутно коснулась плеча Вивьен и уселась на полу рядом с другом. Взяла его под руку, спросила: — Ты чего такой бука? Ну, бука больше обычного. Скучаешь по нему, да?

— Беспокоюсь.

— Бои месяц как закончились, вернется скоро, не переживай... Так, передай мне ту книгу, с треугольником.

Марчелло усмехнулся. Хельга больше не отвлекалась на ерунду вроде обязанностей служанки, на всяческую рутину и со всей ласковой яростью нежити нападала на книги, хоть как-то связанные с математикой. На этот раз она с интересом разглядывала на странице треугольник, заполненный числами, причем два его ребра состояли исключительно из единиц.

— Кстати, а твое далеко укатилось?

— Куда-то укатилось после завтрака, с тех пор ни слуху, ни духу. Ему не дает покоя, что здесь водопровод хуже устроен, чем в его Лимерии.

— Дорогая моя, мне неловко спрашивать, но какое отношение имеет твой чокнутый художник к водопроводу?

— Не знаю. Может, кисточки в воде отмывать? — Хельга невозмутимо, как и положено супруге сумасшедшего вихря, пожала плечами.

Со стороны Вивьен послышалась какая-то возня. Друзья разом повернулись на источник звука и увидели, как девочка пытается достать какую-то книгу на самой макушке горки, которая шатко лежала на столе.

— Вивьен, эту книгу? — уточнил Марчелло, подоспевший к дочке. Больше для того, чтобы лишний раз привлечь ее к диалогу, чем ради информации. Девочка не особенно ласково пихнула его рукой и по-звериному крикнула. Историк сообразил, вспоминая поведение ребенка и накануне, и вообще в течение последней недели: — Сама?

— Сама, — эхом, но вполне осмысленно откликнулась Вивьен. Через минуту она, расшатав горку, сдвинула книгу к себе, цапнула ее и упала вместе с горкой в предупредительно подставленные руки Марчелло.

— Герои обходных путей не ищут, — фыркнула Хельга, немного похихикав над кучей-малой, и пришла на выручку другу.

На лестнице вновь зашумело, на этот раз основательно. На фоне аж трех женских голосов разной степени ехидности что-то протестующе верещал Радко. В зале будущей университетской библиотеки объявились в обнимку Марлен и Зося, а следом за ними Герда втащила сына, которого держала за ноги вниз головой. Мальчишка вырывался, требовал его отпустить, но выглядел не очень-то несчастным.