— Устроим заплыв до тех камышей? — предложила Марлен, вместе с которой они спустились искупаться перед сном.
— Устала я, — покачала головой командир. — Тяжкий разговор с Камиллой выдался, жалко девочку.
— Мне тоже, — вздохнула арфистка, шурша платьем. — Пожалуй, единственная из моей живой родни, кого я действительно люблю. Но она хотя бы обещала почитать и подумать. Кто знает, вдруг выйдет из нее наш политический голос?
— Не будем торопиться, — осторожно возразила Зося. Она разъяснила Камилле в общих чертах, что им нужен сторонник из уважаемых аристократических кругов, тот, кого не посмеют тронуть пальцем, если он не будет нести откровенную крамолу, вручила ей подпольные учебники по истории и посоветовала обратить особое внимание на некоторые труды в библиотеке барона Фридриха. Теперь оставалось только ждать. Им нужен был убежденный сторонник, а не перепуганная марионетка.
Тем временем Марлен полностью избавилась от своей нехитрой одежды, спустилась к реке и осторожно тронула ногой воду. Зося невольно залюбовалась ее стройным, не таким крепким, как у старых фёнов, но грациозным телом, пышными каштановыми локонами, плескавшимися ниже лопаток. Будто почувствовав ее взгляд, арфистка обернулась. Небольшие острые грудки задорно топорщились, как и чуть вздернутый нос Марлен. Зосю повлекло к ней обычное природное любопытство. Шаг, еще шаг, и она осторожно коснулась ладонью груди подруги — и тихо рассмеялась.
— Сейчас обижусь, — притворна надула губы Марлен, но тут же прыснула сама. — Непривычно?
— Да, но насмешило меня другое, — Зосе определенно понравилось, как распахнулись от легкой ласки прекрасные ореховые глаза, и она погладила нежную женскую кожу уже увереннее. — Представляешь, мой засранец заявил, что одно дело — быть женщиной, а совсем другое — знать, как доставить женщине удовольствие. Великодушно разрешил спрашивать у него совета, буде в нем надобность.
— Какое щедрое предложение! — фыркнула арфистка, чуткими пальцами пробегая по спине своего командира. — Но давай сначала попытаемся сами разобраться. Тем более у меня есть кое-какой мимолетный опыт. Ты позволишь? — ореховые глаза оказались близко-близко, и легкое дыхание защекотало вмиг пересохшие губы.
Колдовская лунная ночь на исходе лета, прохлада реки, бережные объятия... Зося старалась не вспоминать, изо всех сил не вспоминать, но умница Саид оказался прав — очень уж похожи были Раджи и Марлен.
— Позволю, но у меня может случится истерика, — честно предупредила командир, уже ощущая, как срывается голос.
— Я знаю, — бархатно прошептала Марлен, и теплые, невероятно мягкие женские губы коснулись тоненькой ледяной корочки, прочной даже в самые знойные летние дни. Острая, на грани переносимости боль пронзила Зосю будто обмороженную, которую привели в натопленную хату.
Комментарий к Глава 12. Саид. Дары Эликсир истины автор, не долго думая, честно слизал с «Ведьмака» А. Сапковского и на него не претендует.
История с Саидом, который по сволочному приказу Кахала доставал остальных ребят чтением поэмы, написана под влиянием совершенно подлинной истории, изложенной психологом Е. Мурашовой в книге «Лечить или любить?»
====== Интерлюдия 3. Ищущие ======
А ты волнуешься, мой рассудительный мудрый чародей. В который раз перепроверяешь записи, то и дело убираешь за ухо непокорную белую прядь, позабыл об остывающем сборе. Я послушно не дотрагиваюсь до тебя, как заведено у нас, пока ты работаешь. Даже рыжий вертлявый шалопай Фенрир опасливо жмется к моим ногам и тычет мокрым носом в мою ладонь. Глажу его густую, пушистую, переливающуюся в свете огня шерсть, любуюсь умными преданными глазами. Самый прекрасный и хрупкий свадебный подарок, бойкий рыжий отголосок нашего позднего счастья.
В твоих глазах-безднах мелькает что-то совсем незнакомое и в то же время совершенно естественное для тебя сейчас. Растерянность, беспомощность. Как помочь тебе, черный свет моего сердца, не будучи ни магом, ни историком, ни философом? Улыбаюсь тебе. Что еще остается?
Фенрир шустро перекатывается в дальний угол нашей пещеры, самой тесной во всем лагере, встревоженный твои внезапным порывом. Я и сам беспокоюсь. Ты повалил меня на пол, придавил к камню всей силой своего жилистого гибкого тела — прежде ты не допускал прикосновений во время работы. Так нужно сейчас? Ты впиваешься в мои губы, вгрызаешься в них, и теплая капля лениво сползает по моему подбородку. Ты сжимаешь мои запястья, терзаешь мою шею укусами-поцелуями, такая болезненная, нежная пытка.
— Хорошо, что сейчас в лагере нет детей, — смеешься, изучая последствия своих ласк. Меньше, чем через четверть часа, маленький совет первого отряда, даже самые чудесные мази не скроют ранок и синяков.
— Пойдем пугать Герду и Марлен, — отвечаю, скользя губами по твоим ресницам, по щеке, с упоением вылизываю нежную кожу чуть ниже уха. Отстраняешься, виновато качаешь головой. Перебор. Не буду отвлекать тебя, Шалом, идем к нашим товарищам.
У костра не совет, а непристойно-очаровательное безобразие. Саид жмурится от того, что Герда перебирает его кудри, Анджей и Марта нежно воркуют, Зося и Марлен обнимаются так, что я внезапно радуюсь собственному равнодушию к женским прелестям. Боюсь, остальные мужчины, за исключением разве что Саида, мысленно истекают слюной, глядя на тесно прижатые друг к другу груди нашей первой женской пары.
Кажется, наше с Фенриром появление удачно спасает товарищей от срочной штопки штанов после совета. Рыжее мохнатое подобие овчарки традиционно приковывает к себе взгляды, а вдобавок мой живописный внешний вид невольно заставляет вздрогнуть даже тех, кто более-менее осведомлен о наших с Шаломом постельных развлечениях.
— Это наглядное пособие? — интересуется Арджуна, кивая на меня и кривя тонкие губы в презрительной усмешке.
— Определенно, — невозмутимо откликаешься ты и с присущей тебе кошачьей грацией присаживаешься на чурбак, означающий место главного оратора. Твои белые волосы треплет ветер, ты спокоен и собран, как и всегда. Опускаю глаза, пряча самодовольство: лишь я видел тебя сегодня растерянным и беспомощным.
— Все угомонились? — Зося приподнимается, опираясь о бедро Марлен, грозно осматривает притихших подчиненных и милостивым жестом протягивает к тебе руку: — Мы слушаем тебя, Шалом.
Твой жуткий шелестящий демонический голос надолго завладевает вниманием наших товарищей. Как я люблю твои отчеты! Я готов слушать тебя бесконечно.
— Я коротко повторю для тех, кто пропустил некоторые из моих последних отчетов, и для Герды и Марлен, которые не слышали ни одного. По поручению командира я взялся за чтение знаков Огненной Книги и выявил ее скрытый смысл: те чародеи, которые много столетий назад, поддавшись соблазну магии огня, едва не опустошили земли Грюнланда, однажды вернутся, а потому следует сжигать на кострах всех чародеев. Дабы не допустить повторения беды. Я объяснил, и вы со мной согласились с абсурдностью этого требования. Есть необходимость заново проговорить? Герда, Марлен?
— Мы помним твои объяснения, — отвечает наша прелестная арфистка за себя и за младшую подругу.
— Отлично. Попутно я выявил особенность священного знака Огненной Книги — восьмерки. Это перевернутый знак, при обращении становится знаком бесконечности. И я вновь вернулся к чтению человеческих знаков, от которого отказался после моего преступления чернокнижника. Вернулся, потому что теперь у меня есть поддержка, — бросаешь короткий выразительный взгляд в мою сторону. Чувствую, что лицо мое начинает предательски пылать, и прячу его в спасительной шерсти Фенрира. Вновь поворачиваешься к остальным товарищам: — В отличие от знаков природы, человеческие знаки имеют свойство оборачиваться. Восьмерка — лишь пример. Другой знак, над смыслом которого бьются так или иначе все фёны, порой того и не подозревая, — это знак насилия. Мы боремся против насилия и мы сами используем инструмент насилия в нашей борьбе. Мы понимаем опасность, мы помним завет нашего первого командира: изо всех сил стараться не стать чудовищами. Эти слова повторял и второй командир, эти слова мы слышим и от третьего. В отдельных случаях различия между формами насилия очевидны. Вы их видите сейчас, не пользуясь никакими магическими способностями. Взгляните на Саида и Эрвина. Да, Арджуна, перед тобой наглядное пособие. И дело не в том, что перелом серьезнее лопнувшей губы. Это все понимают, верно?
