- Да.

- Я готова, Жанна, – невероятным усилием Антуанет выдавила слабую улыбку, превратившую ее застывшее, белое, как мел, лицо в какую-то неестественную жуткую маску. – Я готова ко всему. Я хочу его видеть.

- Хорошо, – вздохнула та и, открыв дверь, решительно вошла внутрь.

Антуанет молча последовала за ней. В комнате было почти темно. Свет единственной лампы, стоявшей на низеньком столике в углу, не рассеивал, а лишь сгущал царящий здесь полумрак, а в воздухе удушливой волной висел знакомый дух карболки, лекарств, смешивающийся с резким запахом пота, спекшейся крови и чего-то еще. Где-то в самом центре этого водоворота типичных больничных запахов клубился странный аромат. Тонкий, холодный и легкий, словно осенняя туманная дымка, и в то же время какой-то необъяснимо жестокий, жуткий и темный, словно зверь, идущий по кровавому следу, знающий, что как бы его жертва ни металась и сколько бы она ни убегала, ей все же суждено стать его добычей... и терпеливо поджидающий своего часа, скрываясь во мраке ночи. Аромат крови и цветов, с едва заметным постным привкусом воска и церковных благовоний. Запах смерти, чье незримое присутствие, казалось, пропитало все вокруг, сами стены этой комнаты, кружилось в воздухе и невидимым темным покрывалом окутывало плечи, мучая душу холодным обещанием грядущей встречи. Как старшей медсестре, Антуанет не раз приходилось работать в таких палатах, но никогда раньше она так остро не ощущала это гнетущее невидимое присутствие. Когда, кажется, даже воздух застывает в преддверии темного таинственного ритуала перехода еще одной человеческой души из мира живых в распростертые в терпеливом ожидании ледяные объятия вечности.

В комнате стояло несколько низких кроватей, на которых лежали раненые. Тихие стоны смешивались с редкими отрывистыми фразами мечущихся в бреду. Жанна быстро прошла по узкому проходу между кроватями и остановилась возле одной из них. Антуанет хотела было последовать за ней, но внезапно почувствовала, что не в силах пошевелиться. Тело сковала непонятно откуда взявшаяся ужасная слабость, по спине пронесся ледяной озноб, а колени мелко задрожали. Предметы вокруг утратили четкость, подернувшись странной черной дымкой, и медленно поплыли по кругу, а пол под ногами покачнулся. Закрыв глаза, Антуанет попыталась справиться с собой, но ничего не получилось. Тьма подбиралась все ближе, окутывая душу покрывалом отвратительно-липкого страха, который медленно поднимался откуда-то изнутри, расползаясь морозной дрожью по коже, подчиняя себе тело и разум. У нее было такое чувство, что стоит ей сделать шаг – и пол под ногами разверзнется, и этот жуткий пахнущий кровью и карболкой мрак поглотит ее навеки. К горлу подкатила тошнота.

«Немедленно возьми себя в руки! – строго одернула она себя. – Сейчас не время для слабости! Ты нужна ему! Думай об этом. Думай только о нем. А бояться и рыдать будешь, когда ему станет лучше!»

Не открывая глаз, Антуанет несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь подавить тошноту и подчинить себе непослушное тело. Страх медленно, словно нехотя, отступил, унося с собой неприятные ощущения. Открыв глаза, она натолкнулась на вопросительно-обеспокоенный взгляд Жанны Ланком и заставила себя сделать шаг. Собрав в кулак остатки воли и уцепившись за вопросительных взгляд темных глаз старшей медсестры, словно утопающий за соломинку, на негнущихся ватных ногах, будто деревянная марионетка, управляемая неумелыми руками ребенка, Антуанет медленно прошла по узкому проходу странной неуклюжей походкой и встала рядом. Ей пришлось буквально заставить себя повернуть голову и взглянуть на лежащего на постели мужчину. Это был он. Прямо перед ней на узкой деревянной лежанке укрытый до плеч темным шерстяным одеялом лежал Крест. Он выглядел очень изможденным и обессиленным. На лбу и висках выступили крупные капли пота, кожа приобрела нездоровый землисто-серый оттенок, щеки полыхали неестественно-ярким воспаленным румянцем, а губы пересохли и потрескались. Тяжелое дыхание с надсадным хрипом вырывалось из его груди. Казалось, каждый вздох стоил ему неимоверных усилий и отбирал последние силы, каким-то чудом все еще теплящиеся внутри этого измученного тела. Присев на край лежанки, Антуанет протянула руку и мягко коснулась его щеки тыльной стороной ладони. Она была обжигающе горячей и сухой.

«Лихорадка. Он весь горит. Судя по всему, это действительно заражение».

Словно почувствовав ее прикосновение, Крест открыл глаза. Он смотрел прямо на нее, но Антуанет поняла, что он ее не видит. Его воспаленный мутный взгляд прошел сквозь нее и был отсутствующим и пустым, словно взгляд слепого. Длинные темные ресницы слабо дрогнули и снова опустились.

- Когда началась лихорадка?

- Его уже привезли в таком состоянии, – тихо ответила Жанна.

- Понятно. – пробормотала Антуанет, не сводя взгляда с лица лежащего перед ней мужчины, и чуть нахмурилась. – Когда была последняя перевязка?

- Полчаса назад.

- Ясно, – она вздохнула и, обернувшись, посмотрела на старшую медсестру. – Ты не могла бы включить меня в график дежурств? Раз уж я здесь, то могу помочь тебе ухаживать за теми, кто лежит в этой палате.

Жанна улыбнулась, в темных глазах блеснули искры тепла и благодарности.

- Это было бы очень кстати, – признала она. – Для того, чтобы ухаживать за такими тяжелыми больными, нужен немалый опыт, выдержка и умение, а большинство здешних медсестер еще совсем неопытные девочки. Да и морально они еще не готовы к такой работе. Из этой палаты, как правило, не возвращаются, а ты сама знаешь, каково это, когда твой подопечный умирает у тебя на руках. А уж наблюдать изо дня в день его мучения, знать, что он умирает, и понимать, что ты ни чем не можешь ему помочь. К тому же, в большинстве случаев в этой палате наши обязанности сводятся к роли сиделки при умирающем, чья единственная задача – проводить его в последний путь. Страшно умирать в одиночествею Тут воистину нужны железные нервы. Не каждая такое вынесет. Они прошли испытание смертью, но, боюсь, еще не готовы к испытанию бессилием. И чем позже они с этим столкнутся, тем лучше. Поэтому я очень рада, что ты здесь, Антуанет, и что ты согласна помочь. Пойдем, я провожу тебя в свою комнату. Там есть свободная кровать, и ты сможешь отдохнуть немного перед сменой.

- Но я не устала, – попыталась возразить Антуанет.

- Разумеется, устала, – перебила ее Жанна непререкаемым тоном. – Несколько часов тряски в машине по грязи кого угодно вымотают. К тому же, нет смысла так истязать себя. Силы нам еще понадобятся. Поток раненых растет с каждым днем. Так что не спорь со мной и отдыхай! В конце концов, я здесь старшая и сейчас моя смена. Ты сменишь меня через три часа, а я, тем временем, составлю новый график дежурств. Идем.

Жанна направилась к двери. Антуанет вздохнула и, еще раз взглянув на лежащего перед ней мужчину, ласково погладила его по щеке.

- Я скоро вернусь, – прошептала она и, поднявшись, последовала за старшей медсестрой.

Она бежала вслед за ним по пшеничному полю. Огромное, величественное и бесконечное, оно напоминало океан. Ветер мягко гнал золотые волны к горизонту, где они таяли в безоблачной синеве неба, а прямо над головой сияло ослепительно яркое солнце. Спелые колосья тяжело клонились к земле. Она разводила их руками, но они тут же снова падали вперед, закрывая дорогу. А он уходил все дальше и дальше в сияние золота и синевы.

- Крис!

Она кричала из всех сил, но почему-то не слышала своего голоса. Очередной порыв ветра мягко всколыхнул волосы, бросив в лицо густую каштановую прядь. Она была сухой и горячей, словно пропитанной солнечным светом. Золотые волны снова устремились вслед уходящему мужчине.

- КРИС!!!

Тишина.

- Подожди меня!

Шелестит ветер в бескрайней синей вышине, бегут золотые волны. Он не слышит. Уходит все дальше и дальше.

- Подожди! – беззвучно шепчут губы.

- Подожди… Подожди… – шелестит эхо, переливаясь в тяжелых золотых волнах, и тает в тихом стоне ветра.