Элеонора ничего не ответила и резко отвернулась. Несколько минут они стояли в звенящей беззвучием тишине.

- Это ничего не меняет, – наконец заговорила Элеонора, ее голос звучал холодно и вызывающе равнодушно. – Сделанного не исправишь. Я не могу вот так просто забыть обо всем и сделать вид, что ничего не было. И не уверена, что когда-нибудь смогу. И ты ничего не сможешь с этим поделать. Ты не можешь изменить прошлое. Не можешь повернуть время вспять.

- Я не прошу тебя забыть, Лин, – тихо возразил Ричард. – Я прошу простить меня. И попытаться начать все сначала. Дать мне еще один шанс. Шанс все исправить. Шанс сделать счастливыми тебя и Терри.

- И как ты себе это представляешь? – Элеонора резко обернулась, изумрудные глаза полыхнули гневным пламенем. – Сделав меня своей любовницей?!! А как же твоя жена?! Что она скажет на это? Если верить тебе, то один вид твоего внебрачного сына и сама мысль о том, что ты встречаешься со мной, приводили ее ярость в течение всех этих лет, когда между нами ничего не было и мы даже не встречались. Что же будет, когда ее ярость и ненависть обретут реальную почву?

Снова воцарилась тишина. Внезапно герцог быстро подошел к ней и обнял ладонями за плечи так, что ее спина оказалась прижата к его груди.

- Это больше не имеет значения, – едва слышно прошептал он, склонившись к ее уху. – Это больше не имеет значения, Лин.

Элеонора медленно обернулась, и их взгляды встретились.

- Это имеет значение, Ричард, – очень тихо возразила она. – Огромное значение. Для меня. Я не хочу быть твоей любовницей. Но даже если бы хотела, то не смогла бы… В этом мире есть люди, которые зависят от меня и моей репутации. Труппа, с которой я работаю… Тревор очень помог мне. Очень. А если обо мне пойдут сплетни, да еще и такого рода, то это, несомненно, повредит нашей труппе. Я не могу поступить так с единственным другом, который когда-либо был у меня и который так много для меня сделал. И Терри. Если я снова стану твоей любовницей, то можно с уверенностью утверждать, что не пройдет и недели, как кто-нибудь из великосветских сплетниц вытащит на свет эту забытую историю, а уж остальные с удовольствием подхватят ее и примутся с наслаждением смаковать подробности нашей прошлой связи. Естественно, тут же выплывет, что Терри – наш сын и… Нет, я не могу так поступить с ним. Он приложил столько усилий, чтобы добиться признания. Не как сын известной актрисы Элеоноры Бейкер или внебрачный сын герцога Грандчестера, но просто как талантливый актер. Но если всплывет эта история, то все его старания окажутся напрасными. У высшего общества на все свое мнение, а правда здесь никого не интересует. И наконец, я… Я не желаю быть твоей любовницей. Женщиной, на которую будут на улице показывать пальцем. Женщиной, которой будут льстиво улыбаться, а за спиной смеяться и шептать, что это – новая пассия английского герцога. Все это уже было в моей жизни, и я знаю, как это больно и унизительно. И как трудно потом собрать обломки рухнувшей жизни, осколки своего разбитого сердца и восстановить хотя бы видимость уважения. И не только уважения окружающих, но и самоуважение. Но самое главное, я не смогу делить любимого человека с другой. Никогда. Это слишком больно. Слишком. Жить, зная, что с каждым днем приближается тот момент, когда ты должен будешь вернуться домой, в Англию. К Гвендолин. А ты должен будешь вернуться к ней, и ты это знаешь! А когда ты уедешь, я и Терри останемся здесь и вынуждены будем в одиночестве расхлебывать последствия нашей с тобой мимолетной интрижки. Нет! Никогда! Ни за что! Этому не бывать! Это слишком высокая цена за несколько месяцев блаженства. Я не могу заплатить ее. Поэтому я снова прошу тебя: оставь меня и уезжай. Возвращайся к Гвендолин, Ричвард. Теперь твое место рядом с ней, а не со мной и Терри. Позволь нам оставить прошлое в прошлом и жить своей жизнью. Не причиняй больше вреда, чем ты уже причинил. Эта ночь была ошибкой. Мне жаль.

- Нет! – резко и яростно перебил он, и, обняв ее за плечи, сильно тряхнул, словно пытаясь привести в чувства. – Нет, эта ночь не была ошибкой! И не смей мне говорить, что ты сожалеешь о том, что произошло, потому что я все равно в это не поверю! – притянув ее к себе, он с силой прижался губами к ее губам, заставляя их раскрыться, принять его поцелуй и ответить на него, а затем так же резко отстранился, полоснув сверкающим гневом и болью серебряным взглядом. – Только не после такой ночи… Ты не можешь жалеть об этом, Лин! Не можешь. И ты не жалела. Этой ночью в моих объятиях ты не жалела ни о чем. Как и я. Нельзя жалеть о любви, Лин. А тем более о нашей любви. Мы это заслужили, черт возьми! Мы заслужили право быть счастливыми! Мы заслужили право быть вместе!

Элеонора медленно отвела взгляд от его умоляюще-отчаянных глаз и опустила голову.

- Но наша любовь причинит слишком много боли другим людям, – потерянно прошептала она. – И мы не можем забыть об этом. Я не могу. Я так не могу. Кроме того, ты связан с другой. Ты связан с Гвендолин, Ричард. Ты дал ей клятву. Ей, а не мне. Возвращайся к ней и постарайся забыть меня… У нас нет и не может быть будущего. Все кончено, Ричард. Все закончилось пятнадцать лет назад, когда ты сказал «да» перед алтарем, поклявшись в любви и верности другой женщине. У нас больше не может быть никаких шансов. У нас нет права на счастье. Счастье, которое достается ценой боли других людей, перестает быть счастьем. Так что уезжай, Ричард. Прошу тебя, уезжай и оставь нас в покое. Возвращайся в Англию. Ваше место там, герцог Грандчестер, рядом с вашими законными детьми и женой. Ваше место рядом с Гвендолин.

Она высвободилась из его объятий и снова отвернулась, глядя в окно застывшим пустым взглядом и отчаянно прислушиваясь к тому, что происходило сейчас за ее спиной, готовясь и одновременно страшась услышать его уходящие шаги. Уходящие навсегда. Она собрала в кулак остатки воли, готовясь к неизбежному и безмолвно умоляя лишь об одном: чтобы ей хватило сил и мужества отпустить его. Но он не ушел. Мгновения медленно и методично бежали одно за другим, сливаясь в вязкие минуты, но до нее не донеслось ни звука.

«Не оборачивайся. Только не оборачивайся, – мысленно уговаривала себя Элеонора и наклонившись вперед, прижалась пылающим лбом к холодной глади стекла, пытаясь справиться с бушующими внутри чувствами. – Только не оборачивайся. Отпусти его. Ты должна его отпустить. Раз и навсегда! Навсегда».

Внезапно его руки вновь обняли ее за плечи, а теплое дыхание всколыхнуло золотую прядку у виска.

- Гвендолин больше нет, Лин. Гвендолин мертва.

Элеонора вздрогнула и резко обернулась, ошеломленно глядя на него.

- Что? – одними губами растерянно шепнула она.

- Гвендолин больше нет, – повторил Ричард пустым, бесцветным голосом, на его застывшем лице не отразилось никаких эмоций, кроме уже знакомого отстраненно-ледяного спокойствия.

Элеонора почувствовала, как у нее задрожали колени, и обессиленно оперлась руками о подоконник. Она была так ошеломлена его неожиданным ответом, что не могла вымолвить ни слова и лишь смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых светились шок и неверие.

- Но… Как? – наконец пробормотала она, с трудом взяв себя в руки.

- Она и дети погибли в автокатастрофе. В марте, – тихо ответил Ричард. Невозмутимая маска спала на мгновение с его лица, на котором отразились горечь и боль, но он тут же отвернулся. – А ты никогда не задавалась вопросом, почему я приехал сюда только в мае, хотя получил твое письмо в марте?

- Н-нет, – неуверенно пробормотала Элеонора.

Только сейчас она обратила внимание на множество мелких деталей, которые ранее казались слишком незначительными, чтобы задумываться о них. Например, то, что он действительно приехал в Нью-Йорк только в мае, хотя письмо должен был получить в марте, и его мимоходное уклончивое объяснение, что он приехал, как только смог. Он постоянно ходил в черном костюме и галстуке… Впрочем, это было не слишком удивительно, поскольку герцог всегда отдавал предпочтение темным классическим цветам. Но то, что он поклялся, что теперь их отношения сложатся по-иному, а также то, что на протяжении всей их беседы он говорил о Гвендолин в прошедшем времени, должно было насторожить ее.