тилль тилль улыбается, к ночи припав виском. знает, что горячей говорить в плечо. к осени время движется кувырком, наоборот течет. у тилля под бабочкой нервничает кадык — узел тугой все слова ему пережал. нежность – лишь выдох, немой уходящий дым: тилль не находит ей нужного падежа. ночь отстраняется, губ кривизну не скрыв. с жалостью смотрит, как будто он импотент. будто не тени двух его мощных крыл, а боль залегла вдоль стен. тилль не смеется дольше, чем был готов. не раздробится от смеха у горла ком. он стареет, морщинеет, словно дощатый стол: бандероль неоткрытая, ящичек с пустотой, обессилевший скрип и безжизненно блеклый тон… …только бабочка все еще бьется под башмаком. Возьми же циркуль Возьми же циркуль, начерти окружность. Всели в неё свой диковатый цирк. Как часто те, кто застывал снаружи, по внутреннему были не спецы. Живи по центру созданной арены. Стирай остатки грима, пыль сукна. Как часто там, снаружи, перемена бывает нам с арены не видна. Вся жизнь – преодоление различий. Люби момент, где векторы сошлись. Ведь там, в конце – нас, бледных и тряпичных, засыплет тот же самый нафталин. Никогда Забываешь, кто ты такой, кем ты был таков, за каким тебе звук глухой или честный вой. Ходишь куклой безликой, болванчиком, дураком. Замираешь от страха: заметят, что ты живой. Говорящему выйдет самый последний срок. На молчание слишком высокий теперь тариф. Погружаешься в мысли, как пальцы – в песок сырой, и опять в тебе стынет зажатый руками крик. Завтра, завтра ты будешь смелым. Дождись утра. Привыкай, как сквозь пальцы уходят в песок года. Завтра, завтра… ты просто болванчик, немой дурак. И молчание не кончается никогда. символика Он говорит: «Третьи сутки болит ребро — вот не иначе, как быть тебе нынче Евой». В символике этой меж ребер, как между строк, мне бы запомнить, что ад – то, что ноет слева. Мне бы извлечь себя бережно, целиком, и выдохнуть, если он сделает этот выдох. …а я с этой райской невыветренной тоской по дьявольским искушениям индивидов… Alone in the dark Учись и держать лицо, и держать удар, девочка с сердцем, распахнутым для чудес. Alone in the dark, нет разницы в городах — куда бы ни шла ты, тьма достает везде. Чем чище любовь – тем взгляд у неё больней, тем слово отточенней, чтоб задевать нутро. Alone in the dark, кроме тьмы ничего и нет. Готовь своё сердце под острое серебро. Пора привыкать, что у света есть кривизна, и тянутся тени по людям и городам. Чудес не бывает. Бери свой большой фонарь. Иди. Alone in the dark. In the dark. The dark. Саломея Дали голову, и к ней прилагалось блюдо – чтоб однажды кровь согревающая вскипела. Иногда любовь доходит до самосуда и почти что привычного «больше не ваше дело». Тело пело, когда от смерти хотелось танца. Тело стыло, когда любовь заходила с тыла. Ни один из живущих не считывал интонаций. Ни одним из живых мелодия не забылась. За секунду до поцелуя ты ищешь выход, За секунду до поцелуя я каменею. Ничего, что в моей голове теперь слишком тихо. Ты ведь долго выпрашивал это, мой Саломея. В городе с тенью В городе с тенью кленов или платанов осень едва ощутима, всегда спонтанна. Птицы на проводах – узелки на память, идёшь и считаешь, что при себе оставить. В улицах с вечно певучим эстрадным тембром сложно забыться, легко не сбиваться с темпа плиток, шагов, трамвайных путей по кру- гу. Хочешь сбежать от себя – поверни за угол. Юг обнимает за плечи – сентябрь жаркий. Нет ни навеса, ни тени, ни дня, ни арки, где можно стоять, если время бежит не с теми. Хочешь – молчи, пока вечер не опустеет. В городе света и тени, фонарных льдинок всегда различаешь, кому ты необходима. Но осень плетёт паутину в оконной раме. И ты просыпаешься в зимнем чужом и странном. Дровосек Вот заходишь порою один в чудесатый лес — дровосек дровосеком, а в дебри себя полез. И, уверенный, рубишь стволы: «Хороша доска», — не дрожит рука. Расползаются змеи, напуганы, из коряг, птицы мечутся, у лисицы глаза горят — всё орет в тебя, узурпатора-дурака — не дрожит рука. Натаскавшийся вдоволь щепок сухих и дров, ты, пустой, развороченный, руки растерший в кровь, предвкушаешь: «Построю из этого дом – и ка-а-ак…» …но дрожит рука. |
