С моря сильные ветры на Русскую землю летят,

В устье Дона и в устье Днепра они водами плещут,

Гонят тучи, в которых кровавые зори горят,

Гонят тучи, в которых стальные зарницы трепещут.

Скоро, скоро раздастся над тихой Непрядвою гром,

И живой падет мертвым, и кровь разольется кругом.

Уже издали слышится скрип бусурманских телег

И, подобные волчьему вою, поганые речи.

Замышляя на Русскую землю кровавый набег,

Желтолицая хинова остановилась у Мечи.

То не лебеди крыльями плещут над синью воды,

То шатры полстяные раскинули в поле ордынцы.

В облаках стерегут их крылатые птицы беды,

Часто вороны грают и брешут на кости лисицы,

Воют волки, клекочут орлы в полумраке ночном.

О, великая Русь, ты уже за далеким холмом!

А московские соколы рвутся из шелковых пут,

Белозерские ястребы в синее небо взлетают,

Колокольчиками над водою донскою поют

И, отважные, целятся на лебединую стаю.

И, доверившись Богу, князь Дмитрий вступает в стремень,

В его правой руке остроточеный меч серебрится,

А над ним лучезарное солнце сияет весь день

И святая молитва Борисом и Глебом творится.

Что шумит, что гремит на осенней заре сквозь туман?

Это к Дону ведет князь Владимир полки боевые:

«Ты, князь Дмитрий Иванович, не пощади бусурман.

Уже топчут, проклятые, наши поля золотые».

Отвечает князь Дмитрий: «У нас воеводы мудры

И дружины отважны, и комони борзые ладны,

Золочены доспехи, немецкие копья остры

И мечи, укрепленные на перевязях, булатны,

Почервлены щиты и черкасские шлемы крепки.

Посмотри, как у воинов фряжские блещут клинки.

Наши воины знают округ – от куста до куста,

Все дороги им ведомы, ведомы все переправы,

И хотят они главы свои положить за Христа:

Реют в поле хоругви, где ищут и чести, и славы».

То не быстрые соколы перелетали за Дон,

То не ястребы на лебединую стаю слетали,

То набросились воины, кречеты ратных времен,

На татарскую рать: харалужные копья трещали

И стучали щиты, и гремели о шлемы клинки.

Закипел бой на поле у тихой Непрядвы-реки.

У Непрядвы-реки от копыт почернела земля:

И холмы, и луга потоптали полки боевые,

И костями поганых засеяны были поля,

И татарская кровь замутила потоки речные.

И воскликнуло вещее Диво в клубящейся мгле,

Повелело прислушаться всем чужеземным народам,

И счастливая весть полетела по Русской земле,

Понеслась к Лукоморью и дальше, к Железным Воротам:

В Риме, Кафе, Царьграде и Тырнове славу поют,

Что великая Русь одолела Мамая в бою.

В небе сильные тучи сходились одна на одну,

В них и громы гремели, и молнии часто блистали.

То для сечи сходились две рати на быстром Дону,

То гремели мечи, то сверкали доспехи из стали.

Не туриный отчаянный рык доносился с полей —

Умирающих русских князей крик и стон безутешный:

Воеводы Микула, Андрей, Михаил, Тимофей

И другие мужи полегли на равнине прибрежной.

А чернец Пересвет к уреченному месту спешит.

Помолившись Христу, на коня боевого садится.

«Ныне время и старому помолодеть, – говорит. —

Ныне время и доброму молодцу чести добиться,

Свою крепость и мощь испытать, постояв за страну.

Лучше в битве погибнуть, чем жить в бусурманском плену!»

На коне боевом он несется на вражеский стан,

Раскалившийся воздух клинком рассекая со свистом.

И Ослябя ему: «Вижу я, что ты тяжек от ран

И лежать тебе, брат Пересвет, в ковыле серебристом,

А тебе, сын мой Яков, лежать во степи у куста

За обиду великого князя, за веру в Христа».

Превеликая скорбь на Рязанскую землю сошла:

Ни пастух, ни оратай в полях не кричали забытых,

Только граяли вороны, мертвые чуя тела,

Да еще куковали кукушки, считая убитых.

Этот грай было страшно и жалостно слышать во мгле.

Вековые деревья печаль преклоняла к земле.

Эти песни, что птицы поют,

Так похожи на плачи и стоны.

По убитым в далеком краю

Голосят воеводские жены.

Воеводы Микулы жена,

Причитает Мария в печали,

Причитает с зарею она

На Москве, на высоком забрале:

«Ты течешь в Половецкой земле,

Точишь камни, донская стремнина.

Ты волною ко мне прилелей,

Прилелей моего господина».

И встречает рассвет над рекой

Тимофея жена молодая,

На отвесной стене крепостной

Причитает Федосья, рыдая:

«Скрылась радость из славной Москвы,

Улетела из нашего края.

Я уже не увижу живым

Никогда моего государя».

На Москве городская стена

Поутру и грустна, и уныла.

Плачут Марья, Андрея жена,

И Аксинья, жена Михаила:

«Свет померк и для нас – из полей

Донеслись полонянные вести:

Ссели молодцы в поле с коней,

Полегли на погибельном месте».