— Сладкоежкой был, насколько я знаю. Шуток почти не понимал, принимая их за чистую монету. Говоришь ему: «Хватит есть столько сладкого, жопа слипнется!», — а он такой, испуганно: «Да? Правда? Я не знал», — и задумчиво замолкал, сверля конфеты голодным взглядом. И ведь не возьмёт ни одной, пока не скажешь ему, что пошутил по поводу задницы!
Томо отчего-то улыбнулся. Подумать только, раньше Ямарута воспринимал всё буквально? Это ж как над ним можно было стебаться — рай для шутников! Вот только теперь Сора, пожив два года среди простых людей, научился отличать шутки от всего прочего, и просто так его не подколоть.
— Чудилой был, чудилой и остался, — до странного мягко фыркнул брюнет, листая страницы дальше.
— Я вклеил в этот дневник одни из последних фотографий, так что Соре здесь должно быть, кажется, примерно десять лет.
— Погоди, он же в этом возрасте и попал в тюрьму. Получается, фото сделаны за полгода или несколько месяцев перед этим?
— Ну… примерно…
— И ты говорил, что за полгода до заточения железных к вам проник неизвестный мальчишка, — выдохнул парень, детально рассматривая все фотографии заново в надежде, что увидит ещё одно знакомое лицо. Томо потратил на это пятнадцать минут, прежде чем замер, а после развернул дневник к Гарри и показал на улыбающегося брюнета, стоящего практически в центре группы. — Кто это, по-твоему?
— Это Джек, ему здесь должно быть четырнадцать лет.
— Да-а-а? Ты уверен?
— Я помню, как он выглядит, что ты начинаешь!.. Погоди… Джек был слегка выше Софы, а тут он немного ниже, чем она…
— А глаза у него какого цвета были? — прищурился Томо, не отрывая взгляд от растерянного лица Гарри. Тот побледнел, прикрыв рот ладонью, и перестал моргать, поняв, что смотрит на фото совершенно незнакомого человека.
— Чёрные. А здесь… багровые… Но этого не может быть! Как же?.. Почему никто не заметил?! — воскликнул мужчина, схватившись за голову. Из-за общей невнимательности произошли такие ужасающие события, предположения о которых ранее вызывали лишь усмешку на губах. Гарри, будто опомнившись, вновь устремил взгляд на Томо и, крепко схватив его за запястье, зло прошипел:
— Кто? Кто это? Как его зовут?
— Баг Дит.
Всё встало на свои места. Баг заранее набирал свою группировку, зная, что его лицо, как сына мэра Тэрроза, спустя время легко можно будет увидеть на баннере и выйти на связь в поисках защиты от полицейских. Именно Баг и пришёл к Тоду Уилсу и подкупил его, чтобы освободить железных из тюрьмы. И зачем же Багу втираться Соре в доверие, если он не железнорождённый? Диту ничего не стоит продолжать притворяться обычным благодарным человеком, на деле переманивающим беловолосого на свою сторону и заставляющим его делать то, что нужно именно Багу. Если Томо не успеет помириться с Сорой и переубедить его в невиновности Бага до того, как это произойдёт, Тэрроз будет уничтожен.
Но не только это, а ещё и воспоминание о нагло ворвавшемся в квартиру коте, оставшемся там же и запертым, дало Охотнику неслабую мотивацию спешно покинуть Гарри и рвануть домой. По пути он успел позвонить Кори — одному из Охотников, — назвать ему имя бывшего учёного и номер палаты и дать указания взять с собой железного, чтобы перелить его кровь человеку.
Каково же было удивление копа, когда он, всерьёз заволновавшись за долбанного кота, ворвался в собственную кухню и обнаружил свой открытый холодильник с торчащим из-за его дверцы раздвоенным хвостом. На полу валялись ошмётки съеденной рыбы, а из крана слабым напором текла вода, — похоже, кот был достаточно сообразителен, чтобы поднять ручку включения воды вверх.
— Какой ты самостоятельный, прям обосраться, — усмехнувшись, изумлённо выдохнул Томо. — Ещё бы убирал за собой — цены бы тебе не было, — добавил он недовольно, на что в ответ услышал протяжное: «Мур-мя-я-яу-у-у!», — а следом кот, выскочив из холодильника, положил кусок рыбины перед брюнетом и стал виться вокруг него, потираясь боками об его ноги.
Разве можно злиться на такое милашество?
От скромного предложения поесть рыбки Томо отказался, вместо этого убрав за животным весь срач и поставив на пол рядом с холодильником две тарелки. В одну из них он налил воды, а в другую бросил тот кусок мяса, который около минуты гордо валялся рядом с его ногами. Охотник иронично провозгласил себя Повелителем котиков и закурил. Он не успел выкурить и половины сигареты, как во входную дверь постучали. Брюнет зажал никотиновую палочку в зубах, неохотно добрался до двери и открыл её, не воспользовавшись такой прекрасной вещью, как глазок. На пороге стоял запыхавшийся Сора, упирающийся рукой в стену и боязливо поднимающий взгляд.
— Привет, — выдавил он, попытавшись улыбнуться.
— Ага, — кивнул Томо, очень неубедительно делая вид, что не удивлён.
Сора выпрямился, отдышавшись, и пробормотал:
— Я зайду? Просто…
— Давай, — перебил брюнет, расплывшись в ухмылке и отойдя в сторону, — мне тоже нужно кое о чём с тобой поговорить.
====== Глава 64. Я тебя тоже ======
Поперёк широкого крепкого стола, сделанного из красного дерева, распласталось мужское тело, одетое лишь в длинную больничную сорочку. Из спины торчали, будто кривые гвозди, сломанные рёбра с кусками разодранных мышц. На затылке мужчины красовалась свежая неровная вмятина, оставшаяся словно от удара молотка. Кровь стекала с затылка к ушам, затем к челюсти, скапливалась на носу и подбородке и капала на пол.
Рядом с телом убитого на столе также сидел Баг, сложив ногу на ногу и упершись руками в столешницу позади себя. Он насвистывал незамысловатую мелодию, понятную только ему, и скользил взглядом по прохожим, копошащимся на улице. С такой огромной высоты они отчётливее прежнего напоминали беспомощных насекомых, снующих под ногами гиганта.
На плече брюнета преспокойно отдыхал чёрный скарабей размером с ладонь. Тишину в кабинете разрывало только размеренное капанье крови и сорванное дыхание того, кто сидел на компьютерном стуле спиной к Багу.
— Я же бессмертен, мы столько раз это проверяли… И постоянно убеждались. Неужели они правда думают, что смогут мне что-то сделать?
— Тебя запрут в клетке и оставят там гнить в одиночестве, — послышалось в ответ злое шипение.
— Для этого меня надо поймать, а у них уже был шанс, но они им не воспользовались. Все те жертвы были бы не напрасны, если бы меня обездвижили и заперли где-нибудь, но я всё ещё здесь.
— Больной! Какой же ты больной!
— Потому что я рассуждаю логически?
— Потому что из-за тебя люди гибнут пачками!
— А ты их жалеешь? Сочувствуешь им? Разве? Напомнить тебе, как ты здесь оказался?
— Не надо…
— Ты много лет добирался до этого места по трупам, желая жить в роскоши и держать в узде целый город, но затем столкнулся сразу с двумя проблемами: с железными, вырвавшимися на свободу, и со мной. И именно благодаря мне ты всё ещё здесь, ведь ты боишься умереть, а ты знаешь, что умрёшь, если будешь бесполезным.
— Замолчи…
— Если бы тебе не было наплевать на других людей, то ты бы вышиб себе мозги ещё лет пятнадцать назад, предпочтя смерть, а не подчинение.
— Баг, замолчи!!! — выкрикнул мужчина, дёрнувшись. Брюнет действительно замолчал, расплывшись в злой ухмылке, а мужчина переводил дыхание. Он отчаянно желал, чтобы хоть кто-нибудь узнал о том, что тот строгий властный отец, коим Адам предстаёт перед обществом, находясь рядом с Багом, это всего лишь роль, которую он отыгрывает, чтобы выжить. У него нет шансов спастись, если он попробует поведать кому-нибудь о шантаже. Адам не боялся Бага, он страшился смерти и того, что ждёт его после неё. Неизвестность. Она была для мужчины, пожалуй, ещё страшнее смерти. — Да, я не лучше тебя… Но и не хуже.
— С точки зрения закона, то, что я делаю, преступление. Содействие преступлению в Тэррозе наказуемо так же, как и само преступление.
— Ты меня всю жизнь шантажируешь, урод!
— Ну что ты, прям таки всю жизнь? Не ругайся, папочка, я ведь не со зла, — усмехнулся Баг, наклонившись к мужчине ближе и оттянув пальцами его воротник. Под рубашкой виднелись старые глубокие синюшные шрамы, ссадины и синяки. — Мы ведь оба знаем, что страх — лучший манипулятор. Страх не успеть, страх ошибиться, страх боли, смерти, непонимания, одиночества и так далее. Страх заставляет забиться в угол, — Баг провёл подушечкой указательного пальца по одному из шрамов на шее Адама, из-за чего последний вздрогнул, — или преодолеть себя.
