Тело измотано и еле слушается, разум в таком странном состоянии, которое сейчас я могу сравнить с алкогольным опьянением. Шатаясь в каком-то переулке, я опёрся спиной на холодную кирпичную стену и сполз вниз. Секунду… А когда это я успел добраться до города?
Мне всё ещё плохо. Стукаюсь затылком об стену и смотрю на тёмно-синее небо. Стена оказалась такой холодной, что я даже малость «протрезвел». И, будь я обычным человеком, застудил бы почки. Голова снова закружилась, поэтому я закрыл глаза. Вроде легче.
— Эй, ты, пьяница? Чего сидишь?
Тогда я ещё не знал, что значит «пьяница».
По голосу понимаю, что это мужчина средних лет, может, чуть старше, чем мне кажется. Он совсем рядом стоит.
— Парень, тебе плохо? Ты в крови весь…
«Точно. Не в своей».
— Говорить умеешь аль как? Хоть бы посмотрел на меня, что ли! Я же помочь хочу, — он оскорблено хмыкнул, но продолжал нависать надо мной. Я заставил себя открыть глаза и, не поворачивая головы в сторону мужчины, посмотреть на него. Наверняка у меня взгляд побитого пса.
Тем временем, пока мы играли в гляделки, я убедился в том, что этому мужику точно уже за сорок. И, судя по чёрному фартуку, он повар или что-то типа того. Это я понимал исходя из того, что в центре исследований, где нас растили, работники столовой носили точно такие же фартуки.
Мужик присел передо мной на корточки и оглядел. Спросил имя. Я почти забыл, что моё имя — это то, на что я уже второй день смотрю как на единственную вещь, способную вернуть мне спокойствие. Небо*.
— Пошли со мной, — он протянул руку в мою сторону, а я… Я не знаю, злиться ли мне, потому что он видит меня, как нуждающегося в помощи; радоваться, потому что эта помощь мне предлагается; бояться, потому что он может отдать меня полиции.
Отрицательно киваю. Зачем?
— Я не буду спрашивать, чья это кровь, — он улыбнулся. Меня словно ледяной водой окатило. — Но если на твоей одежде не окажется моей крови, то можешь зайти в мой магазин, отогреться, поесть. Я дам тебе новую одежду.
С чего такая доброта к незнакомцам?
Я хмыкнул, но вслух этого не сказал. Мужчина, видимо, понял мой немой вопрос и ответил на него:
— Есть в этом мире добрые люди.
Задумался. Может, я слишком плохого мнения о людях, зная только тех, для кого являлся палачом и тех, кто заставлял меня им быть? В любом случае, надо перестать промывать свой мозг этой псевдофилософской и психологической мутью. Я теряю свой единственный шанс немного отдохнуть.
Тяну старику руку, он помогает мне встать и ведёт в магазин. Им оказалось именно то одноэтажное здание, на стену которого я облокачивался.
Мы немного поговорили. Точнее, он со мной. Я ни слова не произнёс, только кивал когда надо и вперился взглядом в лакированный барный стол, сделанный из какого-то красного дерева. Старик принёс аккуратно сложенную чистую одежду и объяснил, где ванная.
Встать под ледяной душ было замечательной идеей. Остатки моей панической атаки улетучились, только в голове совсем пусто.
— Так откуда ты такой пришёл, Сора?
Я уткнулся лицом в холодную гладь стола и тихо пробубнил «издалека». Мужчина всячески пытался по чуть-чуть тянуть из меня слова. Узнал он только о том, что я не имею каких-то личных документов, нигде не зафиксирован, как реально живущий человек, ничего не знаю о месте, куда попал. Надеюсь, что он решил, будто из какой-то очень далёкой деревни, куда цивилизация не добралась. Какой-то я уж больно наивный. Но старик предложил мне остаться у него и помогать работать, а взамен он расскажет мне об этом месте, городе, сделает документы и поможет встать на ноги в целом. Соглашаюсь, в ином случае мне было бы некуда идти. Разве что к железным.
Квартира старика была в другом доме, немного дальше, но у самого магазина имелось свободное помещение. Оно как раз было обустроено, как комната: небольшая, но просторная. Без лишних предметов интерьера. Стены покрашены в белый, широкая двухместная кровать из красного дерева стояла у противоположной от двери стены. Слева от кровати — тумба, а справа в углу комнаты — небольшой письменный стол и красный компьютерный стул. На полу был постелен тёмно-багровый ламинат. Слева от входной двери была ещё одна дверь — она вела в ванную и туалет.
Для меня подобное было верхушкой роскоши и уюта. Сюда меня и заселили.
— Что ещё за «паспорт»? — недоверчиво поморщился я, глядя на небольшую полупрозрачную голографическую страницу, являвшуюся «паспортом» старика, что развернулась передо мной после того, как мужчина нажал что-то на пластине за своим ухом. Исходя из этого, можно догадаться, что я не знаю не только того, что такое паспорт. Мои знания о мире, в который я попал, равны практически нулю.
— Удостоверение личности, — мужчина потёр переносицу. Видимо, ему со мной тяжело. — Ты совсем как ребёнок, ничего не знаешь и всё надо объяснять.
— Ты сам на это подписался, — спокойно ответил я и услышал в ответ тяжёлый вздох.
Дело в том, что моя работа в заведении старика заключалась во всяческой помощи ему. Если он где-то не справлялся или не успевал, то это должен был делать я. Он продаёт как спиртные напитки, так и просто еду, которую готовит лично он сам. Иногда её кто-то заказывал на дом, приходилось доставлять. Кто-то приходил поесть в самом заведении, тогда надо было принимать заказы и разносить их, а старик успевал готовить и разливать алкоголь в это время. Закрывались мы поздно, обычно после одиннадцати вечера. Убирались, мыли остатки посуды, недомытой вечером, расставляли бутылки со спиртным по полкам и распаковывали привезённые продукты. Так что работы было много. Первое время он платил мне деньгами, которые я отдавал ему же, когда хотел поесть. Хитрый старикан. Таким образом он объяснил мне, что теперь всё, что мне захочется получить, будет стоить вот таких бумажек. Потом я начал откладывать часть денег. Не знаю, правда, зачем, но начал. Старик похвалил — не трачу на что попало. Ещё бы, а что мне надо? Еда, вода, место для «поспать». За аренду комнаты, он сказал, трясти из меня копейки не будет, но зарплату урежет. Меня устроило и это. И дабы у старика не было из-за меня проблем, мне нужно было сделать документы, чтобы моя работа у него считалась официальной и чтобы я сам «существовал», иначе появились бы нежелательные вопросы. Знать о том, кто я и откуда, старику совершенно не обязательно.
Не знаю, как раньше, но сейчас, если у тебя нет документов, а само твоё существование нигде не зарегистрировано, то тебя таскают не долго. Пройти врачей, чтобы получить медицинскую карту и хоть какие-то начальные записи о себе, и прийти к кому-то, кто всё самое важное забивает в этот самый паспорт. Я знаю только своё имя и возраст, поэтому фамилию мне разрешили выбрать. Что такое фамилия мне тоже объясняли, так что я ткнул пальцем наугад.
— Будешь теперь зваться этим именем, Сора Ямарута, — улыбнулся мне парень, заполнявший какие-то электронные листы. Сам не понимаю, почему у него не возникло ко мне претензий.
В то время, когда мы ещё воевали, мы все подверглись непонятному безумию, но теперь-то ясно, откуда оно взялось. Нас постоянно рвали, подрывали, отрубали части тела, протыкали, поджигали, и всё заново отрастало — и снова можно отрывать, жечь и протыкать. То есть, по большему счёту мы сошли с ума от боли. Однако изначально мы не были безумны — мы поддались мысли о том, что теперь можем всё, что мы бессмертны и ничего нам не будет. Но количество физической боли во всех её красках снесло крышу каждому. А уже затем кого-то добивал тот факт, что мы не простые убийцы, а невероятно жестокие палачи по отношению к тем, кого отправили на тот свет, и что нас банально используют. И я не исключение. Но если у остальных безумство являлось постоянным состоянием, то у меня нет. Я начинал убивать с ещё большей агрессией тогда, когда меня серьёзно ранили или когда я начинал жевать эти увеселительные регенеративные таблеточки. Зрачки сужались до такого размера, что, казалось, их вообще нет, а радужка будто светилась ярко-жёлтым. Этакий современный терминатор. Мой внешний вид при этом и поведение были в несколько раз страшнее любого другого железного, поэтому уже позже появилась фраза «синдром Соры» среди военных, которые уцелели и видели меня со стороны. Среди железных меня называли просто «Синдром». Затем, уже находясь в этом городе какое-то время, я узнал, что данная мне военными кличка «мутировала», и у местных теперь есть такое выражение «синдром белой стали», которое означает, что человек стал психопатом-Сорой. То есть, сумасшедшим. Сама фраза в мгновение стала крылатой. Это уже не было моей кличкой, но фраза активно употреблялась по отношению к тем психам, что маниакально вырезали толпы людей, умело скрывались и в остальном плане оставались вменяемыми и адекватными людьми.
