— Мысли прояснились, так что да. И… М-м… если тебе интересно, до этого я никогда не был сверху.

— Что? Серьёзно? Вообще ни разу?

— Ага…

— Но ты очень неплохо!.. В смысле… э-э-э… Ну, ты показался довольно опытным…

— Снизу-то я был, — справедливо заметил Сора, сделав акцент на уточнении.

— А-а, вот как.

Повисло недолгое молчание. Баг смущённо закутался в одеяло, а Сора продолжал бесцельно смотреть в потолок, пытаясь сообразить, как же это у него так крышу сорвало. Он дважды набросился на подростка: сначала до смерти его напугал, чуть не задушил и порезал руку, а потом трахнул, пользуясь тем, что Баг ему не откажет. Ямарута слабо помнил момент, когда перешёл эту черту, и теперь откровенно ахуевал с того, что умудрился сделать. Об этом лучше никому не знать.

— Эй, не грузи себя этим, ладно? — подал голос Баг, вынырнув из своего пододеяльного убежища. — Ты просто остудил голову. Это в порядке вещей. А обо мне не беспокойся, я в норме.

Железный завернулся в оставшуюся часть одеяла, отвернувшись в сторону от подростка, начиная проваливаться в сон.

— Уверен?

— Абсолютно.

— Что ж… Надеюсь, утром ты не передумаешь.

Сора даже не понял, что этой самой фразой, которой просто хотел отшутиться, дал Диту-младшему губительную надежду на взаимность.

====== Глава 62. Крематорий ======

Прошлое…

— Ты особенный, ты отличаешься от других детей… от всех людей в мире, — шептал мужчина, прижимая трёхлетнего сына к своей груди. Мальчик ещё не до конца понимал, что имел ввиду его отец, но уже тогда в нём глубоко засела эта фраза, со временем разросшаяся в настоящую болезнь, воздействующую на мозг.

Этот ребёнок родился слишком рано. Уже на пятом месяце беременности живот его матери был таких больших размеров, что отец даже думал о двойне или тройне. Но всё оказалось гораздо интереснее: из-за особенности состава крови матери плод рос и развивался стремительно быстро, поэтому чуть меньше, чем через полгода, женщине пришлось рожать. В течение нескольких часов она мучилась, но не из-за схваток, а из-за железа, медленно переползающего с костей её позвоночника на ребёнка — это было в несколько раз больнее. Устройство в спине матери сочло малыша как своего хозяина, а саму женщину — как угрозу его жизни. Железо рвало её изнутри, впивалось в плоть ребёнка, обосновываясь в его теле и будто сливаясь с ним в единое целое, и когда малыш, наконец, оказался в руках врача, мать умерла. Её тело было изуродовано изнутри, но это волновало отца ребёнка меньше, чем сам сынишка: того покрывал железный экзоскелет, сквозь который едва можно было разглядеть туловище и конечности мальчика. Картина была ужасающей, но, тем не менее, мужчина знал, на что шёл, когда стал встречаться с матерью ребёнка, поэтому в тот же день он избавился от всех свидетелей, способных разболтать обо всём этом кому-то ещё. Прочих же он подкупил, после чего поселил у себя дома и приказал следить за состоянием ребёнка, надеясь, что тот сможет выжить. Но врачи не знали, что делать с железом.

Чем старше становился мальчик, тем больше железа уходило внутрь его тела: к трём годам ребёнок выглядел как шестилетний, и только на всей правой руке у него ещё остался этот защитный панцирь из металла. Отцу уже давно был известен факт самостоятельной регенерации мальчика, поэтому ещё полгода назад он выискал учёных, занимающихся созданием железных, и попросил объяснить ему, что же случилось в день рождения его сына. Учёные лишь разводили руками: они и сами никогда такого не видели, и, по их словам, в устройстве позвонков и механизмах хвостов не предусматривалось трансформации в экзоскелет, а, значит, это какой-то сбой, ошибка, приведшая к таким шокирующим, но воистину любопытным и будоражащим последствиям. Мальчика предложили оставить в центре исследований и изучить, но, так как это подразумевало бесчисленные зверские опыты, мужчина отказался и забрал ребёнка домой.

— Ты не такой, как другие… — продолжал бормотать мужчина, открыв глаза и вновь наткнувшись взглядом на выпотрошенный труп собаки, лежащий на ковре посередине гостиной. Из открытой пасти животного вывалился окровавленный язык, нижняя челюсть была разрезана пополам, из-за чего отрубленная часть лежала далеко от морды. Тёмно-коричневая шерсть стала мокрой и практически чёрной из-за крови. Туловище собаки было несколько раз разрезано и перекручено, а потому задние лапы, неестественно выгнутые в обратную сторону, растянулись ближе к выходу из комнаты. Смотреть на это тошнотворное зрелище было мерзко и страшно, но мужчина не мог перевести взгляд на что-то другое, вспоминая, как его сын самозабвенно высвободил хвост, которым и сотворил этот кошмар со своим домашним питомцем. Это было осознанное действие, мальчик Хотел навредить собаке, и ему это казалось весёлым. Отец побоялся отругать его и лечь рядом с мёртвым животным, поэтому просто взял сына на руки и, успокаивающе гладя его по волосам, нашёптывал:

— Ты так сильно отличаешься от других людей… Но так поступать нельзя… Тебе нельзя делать такое, понимаешь?

— Но почему-у-у? — обиженно протянул мальчишка, надув губы. — Он рычал на меня!

— Он не хотел делать тебе больно, он просто играл.

— И я играл!

— Чужая жизнь — не вещь, чтобы распоряжаться и играть ей.

Ребёнок почему-то запомнил ровно противоположное, и к шести годам на его счету было уже несколько десятков жизней его домашних питомцев и даже некоторых домашних работников. Отец из кожи вон лез, чтобы отучить сына от, видимо, врождённой жестокости и жажды крови, но не помогали ни психологи, ни врачи, ни попытки мужчины поговорить с ребёнком лично, ни даже наказания в виде лишения каких-нибудь игрушек или оплеух. Мальчик всё равно делал по-своему, раз за разом расплываясь в улыбке и объясняя свои действия лишь одной фразой: «Я отличаюсь от других». Эти слова словно запрограммировали его делать то, что недопустимо в обществе: унижать старших, командовать другими детьми, бить кого захочется, брать всё, что вздумается, и искренне недоумевать, когда его начинают отчитывать за это поведение.

Помимо зверского отношения ко всему материальному и живому, мальчик довольно быстро развивался не только физически, но и умственно. Схватывал всё на лету, мгновенно запоминал новую информацию, сразу же анализируя и определяя её полезность для себя, и начинал строить планы куда более масштабные, чем были до этого. Забрать игрушку у дочери друга отца? Скучно. Побить молоденькую служанку с целью спровоцировать её дать сдачи? Надоело, она слишком терпеливая. Перерезать кому-нибудь сухожилия на щиколотках, чтобы посмотреть, как человек пытается доползти куда-нибудь и позвать на помощь? Это уже пройдено. Выбраться на улицу и пообщаться с новыми людьми? Вот это уже интереснее.

И отец ребёнка не понял, что произошло, но когда его сбежавший из дома сын вернулся, то всё было нормально: он никого не убил и не покалечил. Напротив, он даже стал спокойнее, и практически сразу прекратил издеваться над людьми, работающими в их доме. Мальчик стал часто покидать дом и куда-то пропадать, а затем, к девяти годам, и вовсе стал совершенно другим человеком! Теперь он был вежливым, помогал в работе по дому, извинился перед той же служанкой за своё прошлое отношение к ней. К тому же он завёл много новых домашних животных, за которыми ухаживал сам и, что показалось отцу ребёнка очень странным, не вредил им. Мужчина был бы и рад поверить, что его сын, наконец, понял свои ошибки и решил исправить их, но чувствовал подвох. Более того: он со страхом ожидал, когда же его девятилетний сын признается, что он задумал.

Но он всё молчал. Однако, опасения отца подтвердились тогда, когда мальчик стал спрашивать про Дэтру — город, усилиями железных не подлежащий восстановлению, — про самих железных и про то, что было с ними связано. Мужчина подозревал, что сын хочет как-то связаться с железными, вот только зачем? Для чего мальчику это нужно? Это его отцу ещё предстояло узнать…