В огромном зале невозможно было найти свободное место. Чопорные дамы с биноклями и их представительные спутники в выдержанных деловых костюмах, улыбчивые молодые пары и строгие критики, пришедшие насладиться классикой драматургии в одиночестве, подростки с родителями, туристы, вполголоса обсуждавшие что-то друг с другом на своих языках, рассматривая фрески, — под одной крышей в этот вечер собрались несколько десятков людей разного темперамента, взглядов, вкусов, даже национальностей, будучи связанными лишь одним: любовью к театру.

Елена ловила себя на мысли, что хотела бы, чтобы спектакль начался быстрее, но чувствовала, что это не оттого, что она хотела увидеть воплощение любимой истории на сцене: она надеялась, что комедия поможет ей отвлечься от тягостных мыслей. Однако этого так и не произошло. Елена помнила, как раньше, не в первый раз читая эту комедию Шекспира, она смеялась над меткими ироничными высказываниями героев, над огромным количеством эпизодов вроде сцены, в которой главная героиня, Порция описывает служанке сватавшихся к ней женихов со свойственным Шекспиру остроумием, как сопереживала ей и другим героям, но теперь она лишь от силы несколько раз улыбнулась. Хотя зал то и дело взрывался смехом, в Елене происходящее на сцене не вызывало никаких эмоций. Казалось, что она смотрела — но не видела. Энзо наблюдал за ней украдкой, ясно видел, что ее что-то тревожит, но в чем дело, понять не мог.

Елена, как могла, пыталась абстрагироваться от мыслей, тяготивших ее все это время, но душу все равно опутывала какая-то необъяснимая тоска. Все происходящее казалось ей таким знакомым, будто все это она уже когда-то видела: огромный зал, десятки зрителей, тихое обсуждение… Чувство дежавю лишь усилилось, когда в какой-то момент у одного из театралов, сидевшего прямо перед Энзо, стабильно раз в несколько минут начал звонить телефон. Мужчина лет пятидесяти с характерным акцентом не просто не спешил его отключать, но и, более того, отвечал на звонки, кажется, не замечая на себе недовольные взгляды своих соседей даже с передних рядов, начавших оборачиваться на него. Елена, мельком увидев взгляд Энзо и то, как он хмурился, поняла, что его терпение на исходе. Когда же мужчина в четвертый раз ответил на вызов назойливого абонента и начал ему рассказывать, где он находится, терпение Энзо лопнуло, и он, поднявшись со своего места, негромко попросил его перенести разговор на другое время. У Елены в памяти мгновенно возник день, когда в Лос-Анджелесе она смотрела в кинотеатре «Королеву Монако» вместе с Деймоном, который своим способом утихомирил паренька, который точно так же сидел перед ними и своими комментариями отвлекал от происходящего на экране. Энзо действовал совершенно по-другому: сдержанно, вежливо, обращаясь к своему собеседнику на «Вы». Елена мысленно усмехнулась, поняв, что, успев отвыкнуть от такого, вполне обычного для многих людей решения разногласий, от такого спокойствия в действиях, она, наверное, меньше бы удивилась, если бы Энзо сказал этому мужчине что-нибудь наподобие «Заткнись, пожалуйста, или мне придется тебе помочь».

Лишь ближе к концу спектакля Елена немного расслабилась и перестала смущаться. Случилось ли это потому, что она немного привыкла, или, может быть, оттого, что Энзо был с ней приветлив и дружелюбен, она не понимала, но постаралась сохранить в себе это чувство, которое ненадолго, но дарило гармонию.

— Все-таки Шекспир был гениален, — сказал Энзо после того, как спектакль закончился. — Всю комедию можно разобрать на афоризмы.

— Знаешь, мне показалось, что Лоренцо чем-то похож на тебя, — призналась Елена. — По крайней мере, внешне.

Энзо внимательно посмотрел на Елену.

— Серьезно?

Девушка кивнула.

— Этому малому я обязан своим именем, — усмехнулся итальянец.

Елена несколько секунд, не отрывая взгляд, смотрела на Энзо, а он, видя такой интерес и искреннее изумление в ее глазах, улыбался.

— Правда?

— Да, мои родители действительно назвали меня в честь Лоренцо. Они тоже очень любят эту пьесу: они познакомились на этой постановке. Что примечательно, произошло это в Венеции… Так что любовь к Шекспиру — это у нас семейное.

— Надо же… Знаешь, — Елена улыбнулась, немного помолчав, — если честно, я не могу представить тебя с каким-то другим именем.

Энзо засмеялся вновь.

— Я тоже! Хотя с годами из-за особенностей произношения, прозвищ друзей, а потом и привычки я превратился в ЛоренЗо. Хотя сестра возмущается, называет это коверканием имени и называет меня только Энцо и никак иначе.

За разговорами Энзо и Елена не заметили, как вышли на улицу. В городе начинало темнеть.

— Слушай, — вдруг сказал Энзо, — ты не голодна? Здесь неподалеку есть хороший итальянский ресторан, где мы могли бы поужинать.

Елена на мгновение замялась, мельком глянув на наручные часы.

— Елена, я помню о Никки. Клятвенно обещаю, что мы будем в Вест-Вилледже не позже одиннадцати, — улыбнувшись, поспешил успокоить ее он, увидев ее замешательство.

На секунду задумавшись о том, чего она хочет в этот момент, ответить на этот вопрос Елена так и не смогла. Приглашение Энзо, несмотря ни на что, было неожиданным, и рядом, еще чувствуя определенный барьер, пока она не ощущала себя с ним на равных. Наверное, в глубине души Елена все-таки хотела бы отправиться домой, немного отдохнуть, может быть, почитать какую-то книжку или посмотреть фильм… Но сил переносить одиночество, которое превратило дом, в котором она жила, в самую настоящую тюрьму, больше не было. Хотя, вернее сказать, это было не одиночество — Елена проводила все свободное время с Никки, общалась с Роуз, ее мужем, с Энзо. Ее круг общения почти не изменился за это время, потеряв лишь единственного человека. Но именно без него душу объяла страшная, холодная пустота. И спастись от нее в доме, где все о нем напоминало, было невозможно.

В этот вечер Елена и Энзо разговаривали обо всем на свете. Елена спрашивала его о Венеции и Неаполе, не раз признавалась в любви к Италии, а Энзо рад был рассказывать о традициях родной страны и о том, как там живется. Но все же в качестве рассказчика он был более сдержанным — по большей части он лишь отвечал на вопросы Елены и гораздо охотнее слушал ее саму. Он слушал ее очень внимательно, жадно, касался разговор медицины или Елена вспоминала о своих занятиях кикбоксингом. И пусть Энзо вряд ли за этот вечер усвоил, в чем разница между анакротией и коарктацией, пусть он не был в курсе последних шагов медицины в лечении кардиологических заболеваний — ему было интересно то, чем живет Елена, то, что может ее увлечь и, может быть, помогло бы ему получше ее узнать. Елена не раз за этот вечер удивилась его выдержке и спокойствию: он никогда не перебивал, не уводил тему разговора в другое русло, вспомнив какую-то историю, обязательно дослушивал до конца. У Елены в сознании возникал некий диссонанс, когда она смотрела на Энзо и наблюдала за его поведением: с густыми взлохмаченными волосами, серьгой в ухе и щетиной, по его собственному признанию, уже не способный жить без сигарет, но при этом — интеллигентный, рассудительный, уравновешенный и мягкий. Постепенно Елене удалось «разговорить» его, и Энзо рассказал ей о своей семье, о детстве, проведенном в Палермо, о своем решении переехать в США, которое далось ему очень трудно. Совершенно удивительным Елене показался тот факт, что на протяжении нескольких лет Энзо всерьез занимался гуманитарными предметами и собирался поступать на филологический факультет.

— Почему ты отказался от этого? — спросила Елена.

— Ну, наверное, нужно начать с того, что я на протяжении полугода пытался научиться определять стихотворные размеры, но мне это так и не удалось. Собственно, этим же можно закончить, — рассмеялся Энзо. — Не могу сказать, что я спасовал перед какими-то сложностями, просто они в моем случае послужили определенным катализатором, который заставил меня задуматься и еще раз поразмышлять о том, готов ли я пойти именно по этому направлению и хочу ли этого. При всем моем уважении к филологии, о своем выборе я ни разу не пожалел.