Жизнь моя менялась в лучшую сторону: я получил повышение, которого не было ни у одного из ответственных партработников. То была негласная установка Гейдара Алиева – выдвигать на ответственные должности русскоязычных азербайджанцев.

Хотя квартирный вопрос решили в мою пользу, и я должен был переехать на новую квартиру, там еще жил Мирбала Алиев, сын бывшего директора моей школы № 2, позже работавший директором педагогического училища Гюльбалы Шихбала оглу Алиева, который пользовался большим авторитетом среди населения города. Я несколько раз обращался к Мирбале Алиеву, чтобы он освободил квартиру, но он этого не делал. Секретарь Гусейн Губатов позвонил мне по внутреннему телефону и в приказном тоне сказал, чтобы в течение недели я переехал на новую квартиру. Я приехал в старый город и нанес визит Гюльбале Алиеву. Он сидел на веранде собственного дома принял меня и выслушал. Он был человеком мудрым, никогда в жизни не делал ничего плохого, всегда помогал людям, слыл доброжелательным шейхом. Он понимал, что я попал в самое пекло интриги, которую вел против моего учителя и уважаемого аксакала первый секретарь горкома партии. Потом сказал: «Я рад, что эта квартира досталась именно тебе. Я благославляю тебя. Живи и радуйся». Через два дня я переехал на квартиру со всей семьей. Мария была недовольна моим новым назначением, но об этом ничего не сказала. У неё поднялось давление, и ею овладели воспоминания времен трагического прошлого. Она снова начала говорить вслух, выражая протест ясными словами: «И зачем ему понадобилось эта работа в горкоме партии? Ведь эта организация не имеет будущего. Лучше бы оставался учителем или работал журналистом. Это намного лучше, чем работа в горкоме», – говорила она. Я её успокоил, сказав, что дал согласие только из-за квартиры. Истинные причины её недовольства мне были неясны, но я догадывался о мотивах. Это было связано с расстрелом её семьи в далеком 1918 году. Но больше всего она никак не могла смириться с тем, что новый режим оболгал личность императора и его семью, ради которой он был готов отдать жизнь. И в этой огромной стране не нашлось человека, который мог бы смело рассказать правду о России, Октябрьском перевороте, предателях генералах и белой армии, потерпевшей поражение в гражданской войне. Восстановить истину, историческую справедливость удалось спустя десятилетия, когда открылись архивы, в которых не обнаружили документа об отречении императора Никола II от престола. От него отвернулась армия и народ России. Ложка дёгтя в бочке мёда. На лозунги большевиков о равенстве, братстве, справедливости клюнули все слои великой страны, трудовой народ и интеллигенция. Пришедшие к власти большевики установили диктатуру пролетариата, утопив в крови миллионы людей…

Я выходил на работу, приводил в порядок документы и папки сети политического и экономического образования. Их вообще не было, я сам удивлялся тому, как люди работали до меня. Работы было много, и я в короткий срок создал около 20 папок с материалами и программами политпросвещения и экономического образования.

Возвращался домой поздно вечером. Я знал, что Мария сильно переживает – её никак не устраивала моя работа в горкоме партии. На протяжении всей жизни она так и не смирилась с тем, что произошло в её прошлом, какие потери она понесла, вынужденно скрываясь под чужими именем и фамилией. По документам она разменяла седьмой десяток, а на самом деле она прожила долгую жизнь в постоянной нужде, но всегда оставалась именно такой, какой была на самом деле, уважая и высоко чтя память членов своей семьи.

В ноябре 1980, года в годовщину Октябрьского переворота, от нервного срыва моя мать занемогла и слегла в постель. «Извини сынок, запуталась я», – сказала она слабым голосом. Я вызвал врача, который поставил диагноз: двухсторонний паралич. Каждый день из поликлиники к нам домой приходили врачи, давали различные лекарства, но они не помогали. Я был в отчаянии и думал, как облегчить страдания моей любимой матери. Она не двигалась и лежала в отдельной комнате. Всю зиму я, жена и мои мальчики заботились о Марии. Ухаживать за парализованным больным непросто. Мы не замечали этих сложностей, делали все, чтобы она себя чувствовала комфортно. Несколько раз я предлагал отвезти её на лечение в Баку, но всякий раз получал отказ. Весной было небольшое облегчение, но она уже не вставала. Паралич приковал её к постели, и она не могла выйти из этого критического состояния. 12 мая 1981 года в 12 часов ночи она вызвала всех нас к себе. Я понял, что это было прощание со мной, женой и внуками, которые безумно любили Марию. Она лежала, не двигаясь, но глаза светились необычным светом. Я не мог сдержать своих слез, они непроизвольно лились по моему лицу. Я понял, что я теряю её, она уходит в иной мир, откуда нет возврата. В одно мгновение перед моими глазами, словно кинокадры, прошла вся моя жизнь, неразрывно связанная с этой прекрасной и самой красивой женщиной в мире. Она сказала тихо и с некоторой грустинкой: «Не плачь. Все кончено. Я ухожу. Но перед смертью я хочу отрыть тебе свою тайну, которую хранила всю жизнь. Я не твоя биологическая мать, но всю жизнь посвятила тебе и твоему воспитанию, и становлению в жизни. Я русская родовая дворянка, великая княгиня Мария Николаевна Романова. Похорони меня здесь, на Ширване, и не позволяй, чтобы вскрывали мою могилу. Если это произойдет, будет большая война. Пышные поминки не делай. На годовщину купи черного барана».

Она попросила ножницы и, отрезав небольшую прядку волос, передала мне на хранение. Я взял в руки отрезанные волосы и сложил их в коробку. Срезать волосы – это обычай всех членов династии Романовых. В бывшем архиве Октябрьской Революции хранилась папка, внутри которой лежал маленький конвертик с типографской надписью «Аничков дворец» и с тисненой короной. На нем, на английском языке было написано: «Волосы Ники, когда ему было три года».

Хоронил Марию по исламским традициям, нанял рабочих, которые рыли могилу на городском кладбище, купил 10 метров белой ткани и прилагающиеся вещи, вызвал муллу и женщину для омовения её тела. Возле пятиэтажного дома в палатке омыли тело моей матери. Я впервые видел тело: на груди – зарубцевавшиеся следы трехгранного штыка, а когда её перевернули, и на спине я заметил рубец от затянувшейся раны. Присутствовавшие во время омовения могли не знать, что это за рубцы, но я понимал, что это следы от той кошмарной ночи, когда большевики не пожалели ни одного человека из царской семьи. Глаза мои увлажнились, сердце мое отказывалось слушаться. Я еле-еле стоял на ногах. Вечером в 4 часа мы отвезли её на городское кладбище и похоронили неподалеку от белого кумбеза.

Три дня я не ходил на работу, а на четвертый мне передали, чтобы я вышел и работал до полудня.

Я все сделал так, как она завещала. Поминки были скромные, нанял повара для приготовления блюд, на длинные столы поставили хлеб, салаты, сыр и халву. Я дал три, семь и сорок дней, расплатился с муллой, которому подарил Коран в интересном переплете. В отделе горкоммунхоза заказал надгробный камень. На сороковой день я с членами семьи побывал на кладбище, и мулла читал суру «Ясин» из священного Корана. Вокруг места захоронения матери уже были свежие детские могилки. И это вполне объяснимо, она любила детей.

Мария тщательно скрывала свое происхождение, чтобы не пережить повторно все ужасы расстрела семьи, слуг и доктора Боткина. Из-за страха быть обнаруженной она даже не позволяла, чтобы её сфотографировали вместе с моей семьей. Но вот о тайне хорошо написал поэт Евгений Евтушенко: