Хоркрукс тоже закрыл глаза, мягко высвобождая сознание Поттера из путаницы образов, причиняющих вред эмоций, погружая мальчика в здоровый сон.
Реддл сидел в мягком кресле, поглаживая умиротворенное лицо спящего мальчика, которого продолжал держать на руках. Расставаться с ним не хотелось, поэтому он усадил бессознательного парня к себе на колени, уложив того спиной к себе на грудь и осторожно устроив голову спящего у себя на плече. Он не тревожил сон Поттера, прекрасно понимая, что только что пережил этот отчаянно храбрый гриффиндорец. Но Волдеморт не жалел Гарри. Все свои решения он считал безоговорочно верными. Барти проявил милосердие, избрав для пыток менее жестокий метод, оставив в живых лишь мужчину, тем самым причинив предателю еще больше страданий. Темный Лорд не сомневался, что тот сильно пожалеет о своем неверном выборе - в приступе безумия Крауч перестает быть собой. И он растерзает предателя, даже если тот окажется его лучшим другом.
А Поттеру хватило и этого. Хоть Том и не позволил мальчику увидеть самый кошмар этих пыток - долгое умирание. Это не “Авада Кедавра”, со своим стерильным изумрудным лучом, мгновенно и безболезненно убивающим. Поттер не успел как следует прочувствовать содеянное, когда они прикончили Петтигрю. А тут он мог бы наблюдать, как медленно уходит жизнь, минуты агонии и сильнейшее отчаяние, которым был буквально напитан воздух. Мало кто из волшебников может представить себе безысходность умирающего человеческого тела. Поттер прочувствовал, что значит осознание собственной смерти в глазах убитой семьи. Это калечит.
Мальчик очнулся спустя два часа, тут же попытавшись вскочить на ноги. Том пресек его действия, прижав Поттера к своей груди. Тот, прогнав сонливое непонимание происходящего, замер в его руках. Похоже, воспоминания прошедших пыток вернулись.
Поттер смотрел в бордовые глаза, что прожигали насквозь, чувствуя, как сердце сбивается с привычного ритма. Прошедшая демонстрация их настоящей натуры, Волдеморта и Пожирателей Смерти, не заставила мальчика отвернуться, почувствовать отвращение к колдуну, начать его презирать или ненавидеть. Сердце будто надорвалось, а чувства к этому монстру остались прежними. Лишь розовые очки с громким звоном разбились о холодный каменный пол той страшной комнаты. Гарри продолжало неотвратимо тянуть к мужчине, словно Реддл имел собственную гравитацию, притягивая исключительно Поттера, как бы далеко от него тот не находился, как бы сильно он не ранил мальчика. И юный колдун по инерции всегда двигался навстречу, словно нерушимый вечный спутник, вращающийся вокруг ослепляющей звезды, только для нее, только ради нее. Гарри больше никак не мог объяснить судьбоносную тягу двух диаметрально разных волшебников друг к другу. Том не принял странные взаимоотношения Крауча и Поттера, тогда как собственные поступки относительно мальчика даже не рассматривал как искаженно неправильные. Возраст, характер, магическая сила, талант и жизненная позиция - они были непохожи во всем. Однако сошлись так же свободно, как и предназначавшиеся только друг для друга две стороны пазла. Жизнь Гарри была плотно вплетена в существование этого хоркрукса, наделяя осколок души новыми чувствами, эмоциями, чертами характера, делая его отличным от основной души - настоящего Лорда Волдеморта. Однако Том менял мальчика намного сильнее, почти полностью перекраивая личность податливого, словно мягкий пластилин в руках ребенка, Поттера. Шаг за шагом, день за днем. Разрушая его, собирая из осколков нового человека. Каждый раз толкая в пропасть и вытягивая обратно, напитывая сладким дурманом - ядом своего темного обаяния. Оплетая юное сердце своими черными помыслами, искажая душу, запирая принадлежащего ему и телом, и душой волшебника в неподступной крепости чувств самого Поттера.
Конечно, Реддл был влюблен в него. Влюблен в недоступной для человеческого понимания манере. Это мало походило на привычное чувство привязанности, к которому обычно приписывали “долго и счастливо”, о котором писались книги, складывались легенды и песни, которое было наполнено светом, чувственной нежностью и доверием. И вряд ли Волдеморт когда-либо вообще сможет объяснить свои разрушающие чувства к Поттеру любовью - он не ведал ее, не признавал, презирал, относил к низменным жалким существам - людям. Считал, что “болеют” ею только слабые юнцы, без конца крича о ней, выставляя на всеобщее обозрение, теряя здравый смысл, восхваляя обыкновенную похоть до состояния абсолюта - пресловутой любви. Том же чувствовал несколько иное. Считал, что его собственное отношение к Гарри Поттеру многим сильнее любимой дамблдоровской присказки. В его чувствах не было ничего светлого. Забота, защита, нежность, желание - все оплетено незримой тьмой, отравляя, извращая, перестраивая под себя. Том посчитал бы вполне естественным вырвать мальчишке глаза, руки и ноги, чтобы тот не смог сбежать от него, смотреть на кого-то другого, посметь привязаться к чужим. Мог посадить на цепь, навечно приковать, привязать к себе одному, не позволив Поттеру увидеть дневной свет - стать солнцем, воздухом и пищей для волшебника, чтобы он нуждался только в нем. И Реддл был абсолютно точно уверен, что если ему завтра предстоит умереть - то непременно прихватит мальчишку с собой. Одна лишь мысль о том, что Гарри сможет жить без него, научится существовать отдельно, разрушала и без того разломленный разум Волдеморта, опаляя волшебника пламенем чистого безумия. И чем дольше он видел Поттера, касался его, вдыхал аромат, ощущал пульс его жизни, слышал дыхание, тем сильнее его пропитывали эти разрушающие чувства.
Реддл молча разглядывал Поттера в ответ, пытаясь отыскать в его глазах приближение гнева и отвращения. Но там был лишь спокойный интерес, что несколько поразило мага. Он привык предсказывать реакцию Гарри, будучи уверенным, что знает все его мысли наперед. Похоже, гриффиндорец еще не раз его удивит.
-Мне нужно в туалет и умыться. - Тихо сказал Поттер, отведя взгляд в сторону.
Том медленно убрал руки, напоследок коснувшись невесомым поцелуем взлохмаченных волос мальчика. Тот осторожно встал, пошатываясь от дневного сна, и скрылся за дверью ванны. Уже там, выкрутив кран на полную, Поттер сел прямо на пол, спрятав лицо в ладонях. Слез не было, будто всю бурю эмоций вытянуло в пугающую черную дыру, оставив за собой точно такую же безжизненную пустоту безразличия. В голову едва слышным шепотом проскользнули слова лжеРеддла:
“Борись. Не дай себя сломить. Ты намного сильнее, чем думаешь. Мир вокруг не уничтожен, он остался все тем же, а ты все еще жив. Поттер, вставай. ВСТАВАЙ!”
Голос звучал мерным шорохом опавших сухих листьев, змеиным шипением текучего песка, вздохом умирающего осеннего леса. Совершенно нечеловеческий, совершенно естественный. Он был совсем не похож на ментальную связь с Томом, где голос Волдеморта обволакивает своим низким глубоким звучанием разум мальчика, позволяя ощутить каждую ноту новой эмоции, вызывая мурашки от странного удовольствия. Голос хоркрукса внутри него был другим. Ощущался своими собственными мыслями, только иссушенными и увядающими, как и сам разум лжеРеддла. Но не менее важными.
Мальчик с шумным вдохом отнял от лица руки и несколько раз похлопал себя по щекам. Он должен быть сильным. Скоро начнется новый семестр, где он встретится с друзьями, которые непременно заметят изменения, если он не возьмет себя в руки и не сыграет свою привычную роль, будто ничего и не было.
“Да, я должен стать намного сильнее, чтобы уберечь Реддла. Кем я буду, если отвернусь от него сейчас, только разглядев намного больше, чем считал о нем ранее? Он продолжает оставаться Томом Реддлом. Моим Томом Реддлом. И Барти Крауч не изменился за этот день - если я сблизился с человеком, который и раньше занимался чем-то подобным, то почему я должен бояться его теперь? Это будет лицемерием. Я тоже убил человека. Ничего. Все будет хорошо.”
