– Мама, в какой день я родился?

– Сынок, ты такой большой и не знаешь свой день рождения? Второе января!

– Мам, я знаю свой день рождения, я спрашиваю, какой это был день недели?

– Пятница!

В моей душе вспыхнула радость:

– Мама! Как это может быть? Вы, наверное, напутали что-то? Вот календарь, он показывает – среда!

– Сынок, у меня шестеро детей, о каждом из вас я знаю всё: когда, где и во сколько родился, даже минуты и часы! Ты – наш старший сын, родился единственным из всех – дома, в этой спальне, утром, в семь тридцать, это была пятница. Так получилось, что в четверг я была в больнице, там врачи проверили меня и сказали: «Девушка, вам примерно ещё две недели ждать!». Я им в ответ: «Я больше не приду к вам!». Даже не знаю, почему я так сказала…

– Мама! Но календарь показывает: среда.

Мама сначала рассердилась:

– Что я, не помню?! Это была пятница, 21 декабря 1973 года… – и вдруг приложила ладонь ко рту. – Ведь не хотела говорить! Мы с Эммой Кондратьевной, врачом-акушером, – она роды принимала – решили, что для тебя будет лучше, если мы тебя запишем с нового, 1974 года, то есть на двенадцать дней позже, тогда и в армию ты пойдёшь позже, с весенним призывом ребят семьдесят четвёртого года рождения, а не с осенним – семьдесят третьего, ты для них будешь ещё молод…

– Мама! Как вы могли? Выходит, мы двенадцать лет праздновали не мой День рождения?!

– Ну, какая разница-то?

– Для меня – есть разница, это мой День, мне его ДАЛИ…

– Что за чушь, Саша, ты несёшь? Никто тебе не мог его дать, нет никого на белом свете, кроме нас с папой…

– Мама! Я сомневаюсь, моя душа возрадовалась этому Дню…

– Какая ещё «душа»?

– Мама! Я уже большой! Всё понимаю – у нас есть душа, я её чувствую!

– Сынок, глупости это всё!

– Мама! Не глупости, и я больше не желаю в это верить! Душа бессмертна, и мы принадлежим Kому-то…

– Что? Ещё скажи, что Бог есть на свете…

– А почему нет?

– Ну, сынок, этого я от тебя не ожидала услышать! Где же ты таких «знаний» набрался? У наших баптистов?

– Я с ними не дружу. Когда они проходят мимо наших домов, в свою церковь, мы с пацанами обзываем их «богомолами».

– Ну, зачем же так? Они просто отстают от нашего коммунистического общества, от идей нашей партии, в которой я состою…

– Мама! А если Бог, на самом деле, существует?

– Ты опять за своё. Выбрось это из головы!

– Мама! С этого года мой день рождения я буду праздновать двадцать первого декабря!

– Вот этого ещё не хватало! Будешь праздновать – как записано у тебя в свидетельстве о рождении – второго января!

– Нет, мама. Мой день рождения – двадцать первого декабря, и только в этот День я буду его праздновать.

– Этого не будет, Саша, потому что праздничный стол я тебе буду готовить второго января.

– А я не буду ничего есть с него! Это не мой День…

– Так, я всё сказала.

Я тогда очень обиделся на маму. А про «ГОЛОС» забыл, думал – сам себе сказал…

Всё как всегда, каникулы быстро пролетели, и снова школа, новые преподаватели, новый классный руководитель, я чувствую, как мы все повзрослели: уже не те беззаботные дети, которые на переменах отдавались целиком игре, не обращая ни на кого внимания, не ловя чьих-либо взглядов, но время изменилось, и изменились мы – девочки на переменах собираются в компанию и обсуждают нас, мальчишек, мы в свою очередь – их, подшучивая над ними, заигрываем; девчонки, однако, более раскрепощённые, легко находят с нами контакт…

Перемена. Мы сбиваем друг друга с бума – это лежащий на метровых столбах четырёхугольный брус; два участника, балансируя на нём, пытаются сбить друг друга руками, оставшийся на брусе стоять – победитель. Я сбиваю с бруса своего одноклассника, Андрея, и жду следующего участника. Им оказался мой друг «Пушкин». Он имеет преимущество: телосложением он крупнее меня, и почти на голову выше ростом.

– Санёк! Ты проиграешь, спрыгивай лучше сам, чем я тебя сброшу…

– Вова! Не льсти себе, рост ведь это не главное. Ловкость, хватка рук, устойчивость…

– Да, в борьбе я тебе всегда проигрываю! Но на буме – ни за что, у меня руки длиннее!

Улыбаясь в ответ, я приготовился к поединку. Пушкин мнётся, покусывает губы, видно, очень хочет взять у меня реванш – попадает вскользь мне в плечо, я уворачиваюсь, Пушкин не успевает вернуться в исходное положение, как моя рука настигает его и попадает в грудь, он не удерживается на брусе – летит вниз…

– Санёк! Давай ещё раз, я соскользнул!

– Хорошо, давай ещё раз…

Пушкин неуверенно взгромоздился на брус, во взгляде просматривается какая-то потерянность, но и огромное желание победить любой ценой. После обмена ударами Пушкин, в полёте спиной вниз, хватается руками за воздух, и тут попадается под его руку алый пионерский галстук, развевающийся на моей шее, он машинально хватается за него и увлекает за собой меня; я лечу лицом вниз, так всё быстро происходит, что я не успеваю выставить вперёд руки, моё лицо с грохотом встречается с земной поверхностью, состоящей преимущественно из гравия – один из камешков попадает мне между зубами и ломает передний зуб пополам.

– Ты что, Пушкин?!

– Саня! Извини, я не хотел, я нечаянно…

Я отряхиваюсь, чувство боли переполняет меня, рука невольно прикрывает рот, я спешу к умывальнику, не обращая внимания на взгляды стоявших вокруг одноклассников – невольных свидетелей случившегося, спешу! Навстречу мне быстро идёт директор школы, Людмила Филипповна.

– Хриспенс! Подойди ко мне, пожалуйста! Я всё видела, покажи лицо…

Мне не нужно жалости, я убираю взгляд, чтобы не брызнули слёзы, но обида переполняет мою душу, ещё искра – и эмоции пойдут через край…

Людмила Филипповна нежно коснулась рукой моего подбородка:

– Ну же, Саша, покажи лицо!

Наши глаза встречаются, хотелось бы увидеть себя, но влажная пелена не позволяет мне разглядеть в её глазах своё отражение.

– Саша, всё хорошо! Шрамов не будет, врачи оденут на зуб коронку, ты, главное, не расстраивайся…

Мне не хочется отвечать, кажется, будто открою рот, и слёзы польются ручьём, я только согласно киваю головой…

– Саша, где твоя сумка? Я тебя отпускаю домой, выздоравливай!

В больнице, куда мы пришли с мамой, зубной врач, быстро осмотрев меня, заключил:

– У вашего сына ещё не окончательно сформировались зубы, всё ещё, так сказать, в процессе роста, из-за этого придётся с зубом подождать, иначе навредим другим зубам…

– Но как же ему ходить в школу, общаться со сверстниками?

– Извините, ничего не поделаешь, придётся потерпеть и с этим смириться.

Я стеснялся, конечно, и на долгое время ушёл в себя, старался улыбку сдерживать, не показывая зубы… А посещений таких шумных мероприятий, как школьные дискотеки – избегал, желая остаться в стороне и быть незаметным.

Но чем больше я старался остаться незамеченным, тем больше внимания к себе привлекал, так однажды, стоя в сторонке и общаясь с друзьями, я посматривал, как танцуют ребята с девочками, и неожиданно почувствовал на себе чей-то любопытный взгляд, я присмотрелся: это была Даша, моя одноклассница, высокая, стройная девочка с густой длинной косой моего любимого каштанового цвета; она разговаривала с подружками, не сводя с меня глаз, я посмотрел на неё ещё раз, казалось, что я тону в её взгляде. Она улыбнулась, я смущённо отвёл глаза, понимая, что всё ещё испытываю чувства к ней: ещё в третьем классе я любил её тайной любовью; но в то время со мной пыталась дружить Инна, белокурая длинноволосая красавица.

Преподавала тогда у нас София Александровна, виновата была она:

– Саша! Я тебя решила пересадить к Инне, она обещала мне из тебя хорошего мальчика сделать.

– Нет, я не хочу с ней сидеть!

– Не упирайся, я всё решила, и потом, это была не моя инициатива…