Нильс рычит от безумия, когда я не желаю вылезать из машины, которую он припарковал прямо около входа. Парень разозлен, и я знаю, что хуже будет мне, если сейчас я ослушаюсь его, но какой бы статистически нормальный человек шел бы с ним, не зная, что будет в дальнейшем? Веркоохен пытается расстегнуть ремень безопасности, но я не даю ему это сделать, вырываясь, извиваясь в его руках, и ошеломляюще крича.
– Если ты не прекратишь, тебе не поздоровится, Розали, –зарычал он не первый раз, но я не слушаю его и все так же отталкиваюсь от него.
– Нет, Нильс, пожалуйста, перестань. Я ведь нечего не сделала, – молящее смотрю на него, зарываясь криком и нервными выдохами. – Ты не можешь так со мной поступать! – взвизгнула я, понимая, что мои силы быстро тратятся на то, чтобы оттолкнуть его. Дыхание усложняется, а тяжесть в теле заставляет меня слабеть с каждой секундой и потраченным словом.
– Разве не ты со мной говорила в машине? Разве не ты, черт бы тебя подрал, решила окончательно быть моей? Я изо всех сил старался не обижать тебя, но ты сама напросилась, Розали, – он впервые ухватил мои оба запястья, и этим смог расстегнуть ремень. Я с недоумением смотрела на парня и то, как он выволок меня с машины, крепко удерживая около себя.
– Ты сказал, что не дашь меня в обиду! – он использует мои слова против меня, мне следует взять его пример. Веркоохен резко разворачивает меня к себе лицом, прислоняя к
машине. Я с тревогой выдохнула, смотря в его потемневшие от злости глаза.
– Роуз, Роуз, Роуз, – усмехнулся он омерзительной улыбкой, в моем же желудке закрутился не приятный узел толи от страха, толи от незнания грядущего. – Я не дам, а все, потому что ты принадлежишь мне, не так ли? Вот только я и имею право обидеть тебя, запамятовала?
– Ты вообще не имеешь никакого права, что либо делать, – прыснула я от его наглости, а парень отшатнулся, этим давая мне больше пространства. – Я не вещь, Нильс, а человек – прежде всего! – говорю, повысив тон и наблюдая, как постепенно его лицо меняется в эмоциях. Он был сердит, затем презрителен, а теперь опять зол, но снисходительно смерил меня взглядом своих колких очей. – А ты самый настоящий ублюдок, Веркоохен! Лучше бы я никогда не уезжала, и ты, чертов сукин сын, не смел и пальцем меня тронуть! – вырвалось в порыве ярости и ненависти к Нильсу, который онемел от моих слов.
Будь я в уме, знай, чем обернутся мне напитки, я бы даже не слушала девушку и свое искушение. Моя рука тянется ко рту, прикрывая его. Я ведь не хотела, не хотела этого говорить, и вовсе так не думаю!
– Н-Нильс… – замешкалась я, как только поняла, что нужно извиниться. – Я не хотела…– осторожно смотрю на него, но вижу уже ошеломляющего и бездушного зверя, который томно дышит. Я не знаю, что говорить или делать, но не говорю больше нечего, боясь, даже шелохнутся под этим свирепым взглядом.
Он стоял не подвижно. Размышлял, думал и смотрел. Веркоохен чудовищно срывается с места, вдавливая меня в свою машину до боли. Я перепугано испускаю выдох, захватывая воздух.
– Как же я тебя ненавижу, Розали, – шипит он, а по моей спине ползут миллионы мурашек. – Хватит доброты с меня, ты не стоишь даже ее грамма, – рявкнул он, хватая мою руку и таща за собой. Огрубевший и ненавидящий, он решает идти к общежитию.
– Нильс, перестань! Ты делаешь мне больно! – кричу я ему в спину, ощущая не приятную хватку на руке, где и так все горит от боли. Веркоохен резко разворачивается ко мне лицом, заставив меня, растеряно остановиться. – Я не это имела в виду. Но ты ведь тоже не имеешь права со мной так обращаться!
Мои слова с дрожью выбиваются, но место сожаления или понимания, которое бывает крайне редко, Веркоохен замахивается своей тяжелой рукой, заставив мою щеку полыхать огнем своей пощечиной.
Кажется, перестав дышать, я беспокойно тянусь к щеке, касаясь пылающего и онемевшего места на лице, с укором смотря на парня, что бесчувственно вонзает в меня ненавистный взгляд. Я медленно пячусь назад, словно пытаясь вжаться в то, что сможет защитить меня, но позади только пустота и холодный воздух.
– Ты не имеешь ни малейшего представления, что такое боль, – говорит он холодно и дико. Я растеряна. Что делать сейчас? – Ты ее никогда не чувствовала. Я жил рядом с тобой в вечном жизненном дискомфорте, а теперь ты противишься даже слушать меня. Это не я, это ты циничная тварь! – прогремел Нильс. – Я тебя отгородил от всего, что могло тебе принести какой-то вред, а ты взамен возражаешь каждому моему слову! Я ни разу не заставил тебя рыдать и почувствовать то, что чувствовал я! Как ты можешь меня в чем-то обвинять? – полный презрения он указывает на меня пальцем, сделав из меня ничтожество. Слезы безвольно текут по щекам, а я все так же стою, не двигаясь, с рукой на горящей щеке. – Думаешь, что я плохой? Думай, во всяком случае теперь тебе не куда деваться. Посмотрим, насколько ты терпелива, – угрожает он мне, вновь ухватив меня за руку.
Но я не составляю, ни единого сопротивления, покорно поспевая за парнем. Во мне зажигается отвращение к себе самой, как только Веркоохен высказал все, что думает обо мне. Он действительно не считает меня человеком, скорее расплатой за свою жизнь. Но так бы сделал каждый, будь его жизнь испорчена, а тому, кому можно отомстить – рядом. Слишком рядом.
Веркоохен заводит меня чуть не за шкирку в здание, где миссис Робинсон обнаруживает нас зорким взглядом.
– Мисс Прайс? – спрашивает она, поднимаясь с диванчика, который служил отдыхом для рабочего персонала общежития. Я отворачиваюсь от нее, пытаясь не смотреть в ее сторону. – Мистер Веркоохен? – недоверчиво обращается она к Нильсу.
– Девушка попала в нелепую ситуацию. Помогаю дойти до комнаты, – безразлично кидает он. Медленно ступаю по коридору, но миссис Робинсон увязывается за нами.
– Разве мисс Прайс не сможет дойти до комнаты сама? – любопытная женщина преграждает нам путь, заставляя нас, вновь остановится.
– Боюсь, что в алкогольном опьянении – нет, – сердится Нильс на миссис Робинсон, а та находит мой взгляд. Мои ноги и так ватные, а после враждебных криков во дворе, я еле-еле стою на ногах. Она удостоверилась в моем состоянии. Но я не была настолько пьяна, я была растеряна, расстроена и импульсивно дыша, насторожено смотрела на нее.
– Идите быстрее в комнату, – пропустила она нас взволнованным голосом, позволяя свободно добраться да комнаты.
Я чувствовала, что меня ждет в дальнейшем еще что-то нечто худшее, но не смела сопротивляться. Он был прав в том, что отгородил меня от всего, представив опасность только с ним. Друзья его не глумились надо мной, хотя имели право. Он не хотел, чтобы я имела с ними что-то общее, ведь знал, что случится что-то подобное, как сегодня. Он не поднимал на меня руку. Сегодня это заслуженно, сегодня вина своих бед только я одна. Нильс никогда не нарушал договор, да, он прикасался, и даже поцеловал, но все же это было в порыве неких чувств, и я не могу отвергать то, что мне было приятно. В это же время я рушила наши рамки договоренности каждый день: я оказывала сопротивление и боролась, не смотря на то, что часто моя гордость давала трещины. Так же он доверял мне и даже провел сегодня весь день со мной, а я взамен все испортила и оказалась в самой омерзительной ситуации.
Веркоохен вталкивает меня в наш блок, закрывая двери на ключ. Подбирая меня за локоть, он ведет на кухню, грубо окинув меня на стул. Думалось, что я полечу на пол, но вовремя схватилась за столешницу.
Нильс все это время молча, не обращая на меня внимание, снимает свою верхнюю одежду и откладывает ее на соседний стул. На столе оказывается бутылка, которую он купил у бармена перед выходом. В скором времени, Нильс поворачивает ко мне, и берет бутылку, открывая ее крышку, при этом, не спуская с меня своего крайне спокойного взгляда.
Как только крышка выскакивает из горлышка, он протягивает мне содержимое. Я оторопела, но с дрожью в руках беру предложенную им бутылку и смотрю на него. Что он хочет?
