Не хочу слышать о ней, не хочу томиться в том, чтобы я сделал, будь она рядом. Ее нет — и я не буду слушать Гарри, даже если он непоколебим и так беспокойно относится ко мне. Поддержка за кружкой пива в баре, не означает, что мне нужна нянька с подгузниками.
Звонок не по вежливости скинут. Песня все играет, а я прихожу в пущее бешенство. Разве нет других песен по радио?! Тянусь переключить волну, но рука не поднимается. Не могу этого сделать, не могу сейчас отпустить то, что так буро пробуждает сознание в воспоминании одного из нашего совместного утра.
Тогда, она кажется, готовила оладьи. Да, точно оладьи, и так мило шевелила бедрами. Ее голосок прорезал тишину, и журчание на сковородке. Она была весьма мелодична…
Узнать бы только где ты запропастилась, но только я без понятия. Страдание и грусть рушит весь мой вечер, как и вчера. Подъезжаю к воротам, отпираю их, и ставлю машину во дворе, но перед тем, как оставить, позволяю песне закончиться, перейти на другую и избавить меня от тягостной муки.
Дом мой, тих и пусть, одинок, впрочем, как и всегда. Только раз он был заполнен нами, и этот раз — самый дорогой раз, — все еще в моей памяти. Открываю дверь, не спеша, прохожу внутрь, не включая света. Да он мне и не нужен, свой дом я знаю достаточно хорошо, а сейчас, когда я в нем нахожусь каждый день, могу ходить завязанными глазами.
Устало плетусь на кухню, открываю холодильник. Привычный виски вытягиваю из ящика заполненного еще такими же десятью. Коньяк довольно сильно надоел. Виски мой организм переносит легче, чем коньяк. С полочки дверцы беру черный шоколад, довольно полюбив эту сладость за последнее время.
Медленно возвращаюсь в коридор, стягиваю куртку, и, отбрасывая ее на пол, следом идут ботинки. Нельзя разбрасывать вещи наверху, только здесь…
Все же, включаю свет в этом единственном коридоре, и быстро иду наверх, второй этаж, на лево, последняя запертая дверь. О, как же я томился без нее весь день! Трепет и легкость появляется во мне впервые за семнадцать часов. Снимаю с шеи цепочку с голубой розой, где теперь она не одна, а с ключом.
Вставляю ключ в скважину, отпираю дверь, и мир уже замирает, когда я ступаю в темноту. Я ждал этого момента с семи утра, и всякий раз, когда ухожу, жду того часа, когда вернусь. Включаю свет, который не отдает яркостью, а даже несколько тусклее дешевого светильника.
Улыбаюсь, ведь оказаться здесь и есть предел моих теперешних желаний. Обвожу взглядом полотна с ее фотографиями, которые забили эту комнату, освобожденную намеренно для нас двоих. Ох, она прекрасна и не меняется! Лишь пол, стены и потолок, а фотографии во мне выбранном хаотичном порядке. Чудесно!
— Шикарно выглядишь, детка, впрочем, как и всегда, — киваю я своей любимой фотографии, которая размером с полторы на два метра, и так ярко выделяется из всех остальных. Запираю двери с моей стороны, и теперь я спокоен, умиротворен и в забвении подхожу к моей женщине, умостившись перед ней в довольно наглой позе, расставив ноги.
— Мой день прошел как всегда нудно. Все ищу тебя, представляешь? — усмехаясь, спрашиваю я ее образ, что так великолепен. Ее светло-карамельные глаза погружены строго на меня, улыбка озорная, словно хитрая и насмехающаяся. Люблю ее такую, игривую. Сзади мой образ, который тщательно зарисован голубым маркером. Мне же нужна только она…— Виски не предлагаю, у тебя шестая неделя беременности, даже не смотри на меня так, Рози, я серьезно… Шоколад — можно, — убедительно приподнимаю я бровь.
Рассмеявшись, пожимаю плечами и открываю упаковку шоколада. Разламываю по долькам и отодвигаю в сторону. Открываю бутылку виски.
— Ну, что, я готов. Начнем? — интересуюсь я у ее портрета, а за тем достаю из заднего кармана кару Соединенных Штатов Америки. — О, забыл сказать, что объездил весь запад Нью-Йорка, а твоя бабуля Мерфин все еще игнорирует меня и не отвечает на звонки. Я думаю, она точно знает, где ты… Хоть и нагло врала, когда я был у нее.
Вытаскиваю из своего кармана тонкий черный маркер и зачеркиваю участки. Затем скептически осматриваю карту. Нью-Йорк забит крестиками, и я задумываюсь, подхватывая бутылку виски и большими глотками поглощая его в себя, наслаждаясь горьким холодом, который позже превращается в жар.
— Ты однозначно не здесь… Что же, Розали, я лишь проверил наверняка… Впереди у меня еще много времени, не беспокойся, — я отмечаю в круг штат Флориды. — Может, ты любишь пляжи и песок? Хотя, нет… Мне кажется, тебе куда ближе в горы… Может, Невада, Нью-Мексико, Вайоминг? Или ты уж так сильно ненавидишь Америку, что решила убраться в Англию?
Я с прищуром поднимаю взгляд на Розали.
— Тут? — интересуюсь я, ткнув пальцем в Манчестер, не отводя взгляда от картины. — Нет, ты лжешь, не вернулась бы. Знаешь, что я ищу тебя. Но мне стоит проверить, ты же, лгунья, обвела меня вокруг пальца однажды! — упрекаю я девушку с картины и качаю головой, вновь выпив виски, опрокинув бутылку к верху, и припав губами к целительному убаюкивающему меня алкоголю. — Больше этого не повторится, ангел мой, уж этого больше никогда не будет!
Задумчиво опускаю взгляд на карту, которая довольно подробная, со всеми городами и пригородами, каждая часть небольшого поселения перед моими глазами. Я буду искать вечно, и плевать, как сильно ты не хочешь, чтобы я нашел тебя… Мне плевать!
К утру я утомительно качаюсь из стороны в сторону, разглядывая девушку в мельчайших подробностях, боясь утратить ее настоящий образ из моей головы. Тут слишком много фото и полотна, чтобы я забыл о ее настоящем образе, слишком много и моих воспоминаний. Нет, не могу забыть, не единой мелочи.
Я в ее дурмане, нельзя от этого избавиться, только покалечится. Что если, это покалечит меня до того, как я найду ее? Даже без головы продолжу поиск! Ох, уж эта лгунья, женщина с мнимыми страхами! Было бы чего бояться!
Пусть сотрясется в том же дурмане, когда встречу ее!
Я поднимаюсь с пола, забираю конченную бутылку виски, бумагу после шоколада и все еще с интересом рассматриваю ангела на полотне. Разворачиваюсь, иду к двери, в последний раз оглядываюсь на ее наблюдающий за мной взор, что так нагло исследует меня, мол, «ищи, ищи, рано или поздно надоест, угомонишься»…
— Никогда, Розали. Никогда, — шепчу я и прикрываю дверь. Запираю ее на ключ, возвращаю на цепочку и вешаю себе на шею. О, кажется, теперь я живу верой только в эту бесстыжую женщину. Интересно, это ли имела в виду Розали, когда говорила, что у меня однозначно есть вера? Но плевать, даже если я и боготворю ее, за то, что она подготовила мне эту злую и нещадную участь, я найду ее и покажу, что значит разорванное сердце — покажу себя.
Найду еще как. Я же Нильс Веркоохен, который всегда добивался цели, а она лишь маленькая мерзавка, за которой придется гоняться в этом огромном мире. Да чем черт не шутит? Находят и иголку в стоге сена, и я найду тебя, мой ангел!
Я живу твоими поисками Розали Прайс, и будь уверена, настанет время, когда мы встретимся вновь…
