Гарри хотелось бежать к кому–нибудь и просить помощи, но он очень боялся расплаты за содеянное, боялся рассказать о том, что он сделал со слизеринцем. За нападение на студента, зверское избиение и изнасилование, его арестуют и будут судить, и Поттер понимал, что за такое злодеяние пощады не будет. Суд Уизенгамота отправил в Азкабан многих магов, которые под действием заклятия «Империус» совершали не такие кровавые преступления. Судьи были суровы и безжалостны, в чем Гарри уже мог убедиться, посетив в прошлом году дисциплинарное слушание. Они никогда не брали в расчет, что многие осужденные совершали преступления под влиянием чужой воли и под воздействием непростительного заклятия. И вряд ли судьи сжалятся над ним и учтут то обстоятельство, что он был не в себе, а одержим Темным Лордом. Его непременно отправят в Азкабан до конца дней, или приговорят к поцелую дементора, и никто не сможет его спасти и защитить, даже всемогущий Дамблдор – слишком страшное и жестокое преступление он совершил…
И еще Гарри очень боялся, что потеряет Малфоя. Когда любовник узнает о том, что он сделал, Драко не захочет его даже видеть. Каким бы гадом не был Забини, но он на протяжении многих лет был лучшим и единственным другом Малфоя. И, несмотря на то, что Драко бросил итальянца и больше не занимался с ним сексом, он по–прежнему считал Забини своим другом. Поттер, представив, что если бы кто–то посмел сотворить подобное с Роном или Гермионой, он бы просто убил этого подонка. Поэтому сейчас гриффиндорец приходил в ужас, когда представлял, как любовник отреагирует на произошедшее с Забини. Поттер метался в постели с противоречивыми мыслями – или немедленно вернуться в подземелья и спасти итальянского ублюдка, пока еще не поздно что–то исправить, или бежать к Дамблдору, сознаться во всем и просить о помощи, или вообще валить из Хогвартса, чтобы скрыться в мире магглов от преследования властей. Гриффиндорец от страха был уже на грани помешательства, когда полог его кровати кто–то резко отдернул и он увидел Минерву МакГонагалл, которая смотрела на него сквозь перекошенные очки так, словно увидела нечто ужасное. Гарри знал, что за ним придут, и этот страшный момент наступил. Он боялся, что это будут авроры и появление родного декана его немного успокоило, хотя вид профессора МакГонагалл мог испугать любого.
– Вы не спите, Поттер? – строго произнесла декан Гриффиндора. – Хорошо, следуйте за мной, немедленно.
– Куда? – дрожащими губами прошептал Гарри, – В тюрьму?
– К директору, – отчеканила преподаватель.
Идти к директору было лучше, чем под суд, но, тем не менее, у Гарри потемнело перед глазами. Видимо, Забини уже обнаружили в лаборатории и слизеринец сумел рассказать о нападении. Дамблдор уже все знает и теперь будет решать его дальнейшую судьбу. Поттер поднялся с постели и на негнущихся ногах поплелся за своим деканом. Соседи по спальне проснулись и, щурясь от мерцающего света свечей, с недоумением смотрели на него и МакГонагалл. Мимо безмолвных Рона, Невилла, Дина и Симуса они вышли из спальни, спустились по винтовой лестнице в гостиную, откуда через портретную дверь вышли в коридор Полной Дамы. Гарри боялся, что его паника в любую секунду может прорваться наружу. Он чувствовал, как бешено бьется сердце где–то в горле, слышал, как стучат зубы, и ощущал, как противно трясутся коленки, а ладони покрываются липким потом. Поттер никогда не был трусом, скорее безрассудным храбрецом, но сейчас ему было чертовски страшно, как никогда в жизни. Он боялся, что Забини умер, а его осудят за убийство, а если итальянец и выжил, то за содеянное ему все равно грозит заключение в самую жуткую магическую тюрьму, где он окажется вместе с Пожирателями Смерти, которых отправил туда после нападения на Отдел Тайн, дав против них показания. Гарри даже подумать было страшно, что с ним может произойти в Азкабане… И пока гриффиндорец шел к кабинету директора, в его голове пронеслось множество мыслей, одна противоречивее другой.
Они прошли мимо миссис Норрис, которая обратила на них свои глаза–лампы и тихо зашипела, но профессор МакГонагалл сказала: «Брысь!» – и кошка шмыгнула в темноту. Гарри поморщился, потому что проклятый шрам опять начало подергивать пульсирующей болью, и он снова ощутил влияние со стороны, будто бы в его голову вливалось чужое сознание. Но сейчас он не смог сконцентрироваться и поставить мощный заслон этому внешнему вторжению, он был очень взволнован, чертовски напуган и на грани паники. Чужой голос стал нашептывать ему, что ни в чем признаваться не надо, а утверждать, что с Забини произошел несчастный случай, к которому он не имеет никакого отношения. И Поттер решил, что так и нужно поступить. Если он сознается во всем – он погиб.
Через несколько минут они остановились перед каменной горгульей, сторожившей вход в кабинет директора.
– Летучая шипучка, – сказала декан Гриффиндора и горгулья ожила, отскочив в сторону, стена позади нее разошлась, открыв каменную лестницу, непрерывно бегущую вверх наподобие спирального эскалатора. Они стали на движущиеся ступени, стена за ними закрылась с глухим стуком, и лестница понесла их наверх.
Оказавшись в кабинете директора, вся уверенность Гарри рассыпалась, как карточный домик, и он снова испытал приступ паники и даже почувствовал, что внезапно захотел в туалет по–большому. В помещении царил полумрак, непонятные серебряные приборы не жужжали и не пыхали дымом, как обычно, а стояли неподвижно и безмолвно. Портреты прежних директоров и директрис не спали, а взирали на него с осуждением.
Гриффиндорец еще никогда не видел Дамблдора таким мрачным. Директор сидел за письменным столом в кресле с высокой спинкой и, не мигая, смотрел на него пронзительным взглядом голубых глаз, отчего у Поттера по спине поползли ледяные мурашки, а ноги предательски подогнулись и он просто рухнул в кресло, не дожидаясь приглашения сесть. Губы задрожали, на глаза навернулись слезы, и парень громко шмыгнул носом. Директор знал все, Гарри в этом уже не сомневался. Или Забини сам рассказал о нападении, или Дамблдор проник в сознание слизеринца и все увидел в его воспоминаниях. В голове гриффиндорца снова зашевелилась паскудная мыслишка, что он трус, потому что надо было вернуться и добить итальянца, и уже никто бы не узнал о случившемся. А из–за своего малодушия он сам затянул петлю у себя на шее. Гарри потер ладонью шрам и набрался смелости взглянуть Дамблдору в глаза. Директор сосредоточенно смотрел на него, будто бы пытаясь проникнуть во все уголки его темной души, и вдруг Поттер затрясся под этим пронзительным взглядом. Ему показалось, что Дамблдор прочитал его чудовищную мысль, хотя он и не почувствовал атаки на свое сознание. И в этот момент у гриффиндорца окончательно сдали нервы. Закрыв лицо ладонями, он заревел - горько, навзрыд, как плачут люди, на чью долю выпало великое горе. Он захлебывался слезами, давился ими, а старый волшебник просто молча смотрел на него, предоставив ему время выплакаться, чтобы вместе со слезами вышел весь негатив, все накопившееся напряжение, страх и отчаяние.
– Я не хотел… я не виноват… – между рыданиями пытался объяснить Гарри, – Это не я… я не мог этого сделать, вы же знаете… Со мной что–то происходит, я ничего не помню… Вы должны мне помочь… я не хочу в тюрьму…
Дамблдор терпеливо ждал, когда парень успокоится. Потоки слез стали естественной реакцией организма на пережитый чудовищный стресс, который испытал Гарри. Ревел он долго, потом обреченно склонил голову и затих, только время от времени всхлипывал и шмыгал покрасневшим носом. Вместе со слезами из него вышло напряжение последних часов. Его знобило, шрам все еще болел, состояние было такое, как будто начиналась лихорадка. Он чувствовал какую–то безысходную обреченность и усталость, будто из него высосали все силы. Гарри понимал, что прощения и пощады за содеянное не будет, и надо привыкать к мысли о том, что в самое ближайшее время он окажется в Азкабане, а что с ним может произойти там, ему даже страшно было представить.
