– «Хрустальная принцесса» снизошла до пошлых плебеев и дала всем оттрахать свой божественный анус, – продолжал издеваться Драко. – Желающих приобщиться к прекрасному оказалось много, а возражений со стороны вашей светлости не последовало.
– Neanche cazzo! (Ни хуя себе! ит.) – воскликнул Блейз, наконец увидев свое отражение в зеркале. – Знаешь, mio angelo, на этот раз твои слова о моей щедрости почему–то не вызывают у меня сомнений, – разглядывая на своем теле многочисленные доказательства бурно проведенной ночи, произнес Забини.
– Если мне не изменяет память, ты даже Урхарту дал, – гнусно захихикал Малфой, наблюдая за шокированным любовником, который вертелся перед зеркалом, созерцая все свои синяки и засосы.
– Да ну на хуй… – снова недоверчиво протянул Забини, не отрывая взгляда от своего отражения. – Я не мог дать этому грязному мужлану, этому pezzo di merda (куску говна ит.)… Твою мать, видимо, вчера я был в отчаянии! А ты, mio amato (мой возлюбленный ит.), мог бы уберечь мою светлость от такого необдуманного поступка.
– Когда у тебя «хрусталь» свербит в жопе, ты от отчаяния всему Хогвартсу можешь дать и тебя даже «Петрификус Тоталус»[2] не удержит. Кстати, это сейчас ты обзываешь Урхарта грязным мужланом, а ночью ты визжал под ним как сучка и называл его брутальным жеребцом, – продолжал издеваться Малфой.
– Я тебя умоляю, давай без этих грязных подробностей, – гнусаво простонал Забини, трагично закатывая глаза. – Моя ранимая детская психика не выдержит всех этих шокирующих деталей. – Блейз, наконец, отыскал свою палочку среди разбросанной на полу одежды и начал применять одно исцеляющие заклинание за другим, тщательно уничтожая следы бурной ночи на своем теле.
– Твоя святая непорочность и детская ранимость, Забини, умиляют меня до слез.
– Твой мерзкий сарказм неуместен, Малфой. В тот момент, когда я жестоко страдаю, ты мог хотя бы ради приличия сделать сочувствующую физиономию, мне было бы приятно, – удаляя очередной засос на шее, капризно произнес итальянец.
– Твои страдания доставляют мне извращенное садистское удовольствие, – засмеялся Драко, но в тот же миг в него полетела пудреница с туалетного столика.
– Заткнись, stronzo (мудак ит.), – усмехнулся Блейз.
Стоит отметить, что подобная манера общения двух слизеринцев была в порядке вещей, оба работали в жанре легкого подъеба и взаимные приколы являлись нормой - никто из парней на них не обижался. С чувством юмора у мальчиков все было в порядке, и они часто оттачивали свои колкости друг на друге. Но не приведи Мерлин кому-либо еще попасть под перекрестный огонь слизеринских юмористов – изысканно-циничный Малфой и шокирующе-пошлый Забини могли довести до истерики кого угодно.
– Ну, как я выгляжу? – обращаясь к зеркалу, поинтересовался красавчик-итальянец, придирчиво рассматривая свое отражение.
– Божественно, милый. Ты как всегда прекрасен. Ты само совершенство, – чувственным голосом отозвалось восторженное зеркало.
– Лживая стекляшка, – самодовольно улыбаясь, гнусаво произнес Забини. – То же самое ты говорило Малфою два дня назад, я все слышал.
Зеркало, уличенное в неуемной лести, предпочло промолчать, но итальянец больше не нуждался в комплиментах волшебного куска стекла. Убрав с тела все следы ночной оргии, Забини с легкой улыбкой рассматривал свое отражение, любуясь тем, что видел.
- Мда, красота - страшная сила, особенно в сочетании с хитрой жопой, - ухмыляясь, констатировал Забини и потянулся за пачкой ментоловых сигарет.
Он действительно был невероятно красив, и хотя все волшебные зеркала безбожно врали и льстили своим владельцам, комплименты в адрес Блейза всегда были правдой. Шестнадцатилетний потомственный итальянский аристократ, единственный прямой наследник могущественного флорентийского рода, владеющего землями, имениями и миллионными капиталами не только во Флоренции, но и по всей Италии, Забини обладал поразительной внешностью, доставшейся ему от красавицы–матери. И хотя все те, кто лично знал Франческу, блистательную двадцатидевятилетнюю женщину, признавали, что сын лишь ее тусклое отражение, молодой человек поражал и пленял своей красотой. Многие безумно влюблялись в него с первого взгляда. Его боготворили, им восхищались и восторгались, ему посвящали стихи и назначали свидания, но ни одна девушка пока не смогла тронуть сердце высокомерного красавца–аристократа. Его презирали и ненавидели так же страстно, как и любили – за сволочизм и гнусные поступки, за надменность, чопорность, спесивость, капризность, избалованность, самовлюбленность, за умение плести интриги и собирать пикантные сплетни, за тонкий ум и богатство. Итальянцу завидовали все, ему безбожно льстили даже преподаватели Хогвартса, многие пытались добиться его дружбы. Не было такого человека, хоть в чем–то не завидовавшего этому баловню судьбы, которого природа от рождения щедро одарила всем. Сексуальность Блейза Забини не просто обращала на себя внимание всех, и женщин, и мужчин, она колотила по нервам. В плавных и грациозных движениях этого итальянского мальчишки просматривался еле сдерживаемый южный темперамент, готовый вырваться на волю в любой момент. В том, как он мог смотреть из–под длинных, густых ресниц, как с кошачьей грацией устраивался поудобнее в кресле, как потягивался за столом, прогибаясь в пояснице, настолько явно проглядывалась жадность к телесным играм и любопытствующая ненасытность, что очень многим хотелось тут же скрутить его горячее, сексуальное тело и заставить его биться в жарком ознобе оргазма.
Забини был синеглазым шатеном, и, будучи поразительно похожим на свою мать, имел утонченные, женственные черты лица. Особое внимание привлекали его яркие, очень чувственные губы, красиво очерченные и пухлые, будто бы созданные для поцелуев, они буквально сводили девушек с ума. Еще одним украшением его внешности являлись выразительные глаза с длинными пушистыми ресницами, которым могла бы позавидовать любая красотка. Его чувственный взгляд увлекал, притягивал, манил, обольщал и обещал запретное наслаждение. В довершение ко всему над губой у красавчика–итальянца была небольшая родинка, «блядская мушка», как называл ее Драко Малфой, которая накладывала на ангельское личико Забини следы многовекового порока.
Блейз, с детства привыкший к поклонению и обожанию, знал себе цену, был влюблен в себя и помешан на своей внешности. Он постоянно менял прически, иногда по несколько раз в день изменяя длину волос и цвет; он поражал и даже шокировал окружающих своими экстравагантными нарядами, в которые облачался на вечеринки, и своими драгоценностями, которые любил, как женщина. На среднем пальце правой руки слизеринец носил фамильный перстень с бесценным изумрудом, оправленным в платину и обрамленным россыпью бриллиантов. Другую руку украшало кольцо редкостной красоты и исполнения, но только Драко Малфой знал, что кроме эстетического предназначения, это кольцо таит в себе смертельную опасность. В тайнике под массивным камнем были спрятаны кристаллы яда, который убивал мгновенно, не оставляя никаких следов в теле жертвы, а при умелом использовании и едва заметном нажатии на один из бриллиантов срабатывал миниатюрный механизм, и из кольца вылетала маленькая игла, также обработанная ядом. Эта смертельная игрушка, украшавшая руку итальянца, была подарком родного дяди Блейза, Витторио, который также являлся и его отцом. У самого же Витторио, главы клана Забини, имелось фамильное кольцо «Коготь льва», где с тыльной стороны есть приспособление в виде золотых когтей, которые смертельно опасны для дружеского рукопожатия.
Род Забини издревле славился своим умением изготавливать редкие, смертоносные яды, которые были хороши тем, что практически не оставляли следов, кроме смерти, разумеется. Жертва сперва чувствовала легкое недомогание, что–то сродни несварения желудка. Потом это проходило, но спустя несколько дней возникали сильные боли в горле, а также мигрень, кашель, воспаление глаз, хандра и озноб – все симптомы пневмонии и никаких следов яда в организме. Доказать факт отравления было невозможно и на протяжении многих веков эта «великодушная» семейка методично и целенаправленно расчищала себе дорогу к власти и могуществу. Знания великих алхимиков, составителей уникальных ядов, накапливались столетиями и передавались из поколения в поколение. Блейз, как прямой наследник рода, был обучен фамильному ремеслу своей семьи, а в Хогвартсе единственным предметом, к которому парень проявлял особый интерес, было Зельеварение.
