Она ответила, что не знает.

Я уже говорил, что в её кабинете стояли магнитофон и проигрыватель. Такие методы "общения" практиковались давно.

Я заметил, что дверь кабинета Она закрывала на ключ. Видно так предписывали правила. И тогда впервые э т а мысль мелькнула у меня. И я стал культивировать свою ненависть к ней. Создавать план мести.

Все-таки окончательно докторшу нельзя было назвать красивой. Она была несколько полна, невысокого роста, но вполне миловидна и женственна. Внешне она стремилась к "покою и гармонии", но внутренне это была обычная сука.

До встречи со мной она никогда не тяготилась своей профессии. Она сама мне в этом призналась. Тонкая игра.

- Через свою профессию я надеялась, подчеркиваю - "надеялась", понять то, что вне профессии понять было никак невозможно.

"Наивные и глупые люди остаются таковыми даже в аду",- заключил я не без удовольствия.

В туалете среди табачного дыма... Если бы я рассказал Докторше или врачам, что услышал, то с нами со всеми поступили бы должным образом жестоко, как обычно поступают в дурках в таких случаях.

Только для меня это ничего бы не изменило. Хотя перед лицом этих уродов я заработал бы очки. И тут дело даже не в нравственности и не в страхе. Просто никто из нас, деталей, больших и маленьких, не мог уже понять - для чего закрутился весь этот механизм. Смирение перед Богом или дьяволом? Очень сложно разобраться. Тут без совести не обойтись.

Когда я понял, что всё же смогу нанести ей удар, то мне почему-то стало ее жаль.

Это был праздник.

Сегодня утром я раскрыл шторы на окнах.

Гулять еще не осмеливаюсь. Эти тысячи глаз, устремленные на твою особу, способны погубить. Я даже знаю человека, который повесился из-за косых взглядов, которые бросали на него.

А мне нужно подготовиться, прорепетировать, как в театре.

И что мне до их безумия? Я же вкушаю плоды радости.

Мне приснился сон.

Будто я стою на автобусной остановке, а место - воспоминания из детства, и люди проходят мимо в одежде, которую носили во времена моего детства. И все вокруг до боли знакомое. Только уже ничего этого нет. И нет прежних домов, прежних улиц, и листья на деревьях совсем другие. И все как в дымке.

Я сажусь в автобус и спрашиваю себя: интересно знать, сколько мне лет? Я совершенно себя не чувствую и не почувствовал бы долго, если бы не окатился холодной водой из колонки.

И мне стало еще неуютнее. Сначала я решил, что это из-за того, что я не взял билет, я раньше никогда не брал билет и умудрялся избегать контролеров. А с другой стороны мне стало приятно жить в новом времени, точнее в забытом времени.

По дороге я зашел в кондитерский магазин, в котором мне хотелось выпить кофе. Но мне необходимо было стать в очередь. И стал у двери, закрытой портьерой. Когда я заглянул за портьеру, то увидел, что там вместо кухни находится театр.

И тут я понял - почему мне было ни по себе. Просто в прошлом тоже все изменилось, туда перекочевали реалии настоящего и будущего.

Пройдя по закулисью театра, я очутился на сцене. И вдруг занавес поднялся, а я стоял посередине сцены совершенно голый.

Театр был средневековый, но журналисты щелкали деревянными фотоаппаратами и снимали надувными камерами.

Глава седьмая

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Я добился того, что вокруг все стали довольны мной. И меня больше не съедает обида и злоба.

"Какое счастье, что все так быстро обо мне забыли, и сам я обо всем забыл".

Собрал сегодня несложную химическую установку для проведения опытов. Приклеил ящерицу пластырем к медной пластинке. Мне хотелось доказать самому себе, что существует бессмертие. Я в это верил, но практический, наглядный опыт это совсем другое.

И вот сладкий миг! Ни серная кислота, ни электрический ток не повредили ящерице.

Когда писали о вечных гадах, то уж, наверно, были в этом уверены.

Я поцеловал ящерицу прямо в холодное извивающееся тельце и сунул обратно в карман. Она затихла и больше не показывала своей головы, пока снова не позову.

Я всегда употреблял светлое пиво в жаркий день. Но она заставляла меня пить только вино. Причем красное вино. Оправдывала этот рацион тем, что мне нужно есть мясо. Я то знал, что она заботится только о себе. Я буду есть мясо, запивая его красным вином, значит, сперма будет более качественной и вкусной.

Как-то однажды я назло ей напился самогонки, закусывая огурцами и салом, так она не подходила ко мне до следующего вечера.

Такая брезгливость несколько не увязывалась с ее страстностью и развратностью, но такая уж она была.

Как-то часов в девять вечера мы на ее машине поехали на речку.

- Веди ты, - уверенно сказала она.

Я не водил машину лет пять, но в этот день смог доехать без проблем. Руки и ноги помнили движения.

Она разделась до гола, а я сел в предвечерней тени, боясь обнажать свое бледное и обрюзгшее тело.

Когда она вышла из воды, то капельки отливали золотом от загара и заходящего солнца.

- Вы не оставите свое опекунство надо мной? Ведь можно мне приходить хоть раз в неделю? - вдруг взмолился я и не узнал свой голос.

Мы нашли взаимопонимание, когда заговорили о картинах французских художниках 18-го века, на которых изображались пастух и пастушка. Фото с этих картин лежали у не на столе под стеклом.

Она заставила таки остаться меня в деревне, чтобы питаться сладкой истомой чувств. И пока я учился заново дышать, она пожирала все вокруг и пожирала меня. Заставила заниматься спортом, но я так и не стал похож на отлета.

Она трахала меня раз десять в сутки. Днем и ночью. Так что в яйцах у меня не оставалось ни капли спермы. Но отсутствие спермы не смущало ее, она заставляла писать ей в рот и пила мою мочу.

Через неделю я уже обалдевал от такого отдыха и даже стал тосковать о своем прошлом безумии. Но противно мне не было. Я скорее был исследователем своей новой жизни - и, признаюсь, заниматься этим очень интересно.

Никто из живущих теперь не сможет вынести будущих страданий. Каждый из нас будет молить о смерти, но смерть не придет к нам.

Ничто уже не изменится, ибо собранного богатства духа достаточно для существования вечности.

И Ящерица уже не изменится, ей не нужно раскаяние. Ибо моей способности прощать достаточно для ее совершенства.

В какой-то миг мне показалось, что жизнь моя кончилась. Но нет, я не сделал завершающего шага.

Сначала я выпил какой-то токсичный химикат. Затем, вскрыл себе вены в ванной. И тогда я понял, что все можно стерпеть, кроме предсмертной боли. И тоски.

Когда я очнулся, надо мной сидела мать. Такого отчаяния в ее глазах я никогда не видел, и какое-то безразличное спокойствие.

Мне хотелось заплакать и пожалеть ее, но в комнате я заметил еще двух женщин в белых халатах. Мать уговаривала их не говорить о случившемся никому и давала деньги. Те взяли деньги, и я вдруг понял, что скоро придет Ящерица.

Ящерица пришла через несколько часов. И, кажется, тоже плакала. Но в ее глазах было совсем другое, это был страх самки. Она совсем не любила меня, она просто что-то потеряла...

И я понял, что теперь действительно все кончилось.

А еще через день я заметил в глазах Ящерицы предчувствие ужаса. И я понял, что откладывать было нельзя.

Все произошло в один миг. Хотя казалось, что он длится вечно.

Мы оба поранились о стекло. Я не отпускал ее. Если бы ей стало страшно, то ничего бы не произошло. Но в ее глазах я увидел восторг. Чувство азарта. Все было в этом взгляде. И все было решено.

Я понял, что ей, может быть, приятна боль.