‒ У меня...

‒ Я все вижу, можете не говорить. Приходите ко мне завтра, в восемь утра. Я вам тут напишу на талоне, уже использованном, а то забудете. Не волнуйтесь, все будет хорошо. А сейчас можете встать и быть свободным. Всего хорошего. А на Князькова не обращайте внимания, он у нас...того... не того.

‒ Я вам...того, запла...

‒ Тс, молчите, это взятка, а коль мы официально открываем платное отделение, то нельзя вслух, а втихую положить на тумбочку, сказать спасибо и уходить, так чтоб никто не видел, что вы уходите. Вы поняли? То-то же.

Александр Васильевич спустился на первый этаж на лифте, получил пальто в раздевалке и счастливый, направился домой. И боль начала утихать. Чудо какое−то да и только. Воздух был прохладный с небольшим запашком неизвестно, какого происхождения, должно быть от выхлопных труб огромного количества машин, но на душе было хорошо. Он без талонов ухитрился пробраться к зубному врачу. А ведь это немалое достижение. Теперь осталось атаковать кандидата наук Драчевского.

5

По своей натуре Веревкин был деятельным человеком. Практически всю свою жизнь проработал на заводе метало-хозяйственных изделий, вытащил его, можно сказать, из ямы. Небольшой заводишка выпускал не пушки и ракеты, а бытовую технику, такую нужную для населения своего и других районов столицы. На чем жарили картошку, в чьих кастрюлях варили перловую кашу хозяйки московских квартир. Страна жила в замкнутом пространстве с портретом вождя стене, а люди в капиталистических странах загнивали в роскоши, но никак не могли загнить. Все это производилось на его Веревкина заводе и, видимо, не одном.

Когда же развалился коммунистический рай, как карточный домик, тогда сразу в страну хлынуло всякое барахло, в том числе и кастрюли, горшки, сковородки. Москву наводнили китайцы. Они скупали металлолом, никому не нужный, валяющийся во дворах, а когда дворы стали чистые, китайцы купили завод с потрохами и стали его разбирать, паковать и увозить в Китай. Это было сразу же после его отставки, каких−то года три спустя.

И когда наступила, так называемая свобода, люди просто одурели, иначе не скажешь. Как это так? продать завод китайцам на металлолом? Эта душевная обида постепенно начала угасать, а вот то, чтобы после ночного сна встать утром, позавтракать и потом ничего не делать, не укладывалось в его голове. Человек должен трудиться как пчела. Для чего пчела? чтобы показывать пример людям. Не для себя пчела трудится, она из своих запасов потребляет зимой очень мало, столько чтобы выжить и снова трудиться в поле с рассвета до заката. А человек? Он создан для постоянного труда, рабского если хотите. Он раб. Не зря коммунисты создали общество рабов. Это было очень просто. И вот теперь у него что-то появилось. Занятие. Это было хождение по этажам поликлиники, которую он некогда опекал.

Не достать было талона, скажем, на завтра или на послезавтра, а он все ходил, выяснял, как принимают врачи, почему не видно главного врача, почему у нее нет приемных дней, и эти почему не кончались.

А вот, почти под потолком на одной единственной бумажке, выставленной в коридоре на четвертом этаже, утвержден план пожарной безопасности под непонятной аббревиатурой и только там указана ее фамилия и инициалы.

Он прошел в правое крыло, где за массивной дверью пряталась администрация, но, как и в прошлый раз, его не пропустили к главному врачу, руководителю поликлиники. Статус больного пенсионера не давал ему право пройти в кабинет амбициозной дамы, назначенной на эту должность очевидно, за десять тысяч долларов.

‒ Гм, жаль, ‒ сказал он секретарю, что сидела за столиком, преграждая путь к входной двери главного врача. ‒ Тогда хоть расшифруйте мне эту аббревиатуру. Я никак не пойму, что значит ГБУЗ ГПБПЗДРА.

‒ Это полуклиника.

‒ А дальше?

‒ Зачем вам это? Кому нужно, тот знает.

‒ Ну, тогда хоть скажите, как увидеть королеву?

‒ Номер нашего лечебного учреждения я вам сказала. В Москве сотни поликлиник, а наша двадцать вторая, самая лучшая. Все, не мешайте работать. Ходят тут всякие...

‒ А я на вашу поликлинику напишу жалобу мэру столицы.

‒ Хоть президенту.

"Ладно, решил Александр Васильевич, не все коту масленица. Сегодня неудачный день, а завтра, завтра я все компенсирую.

В восемь утра к зубному Калининой, а после обеда к Драчевскому, в 15‒45. Профессор все же, то есть кандидат медицинских наук, величина".

Завтра в восемь утра это уже пятница. Главное, чтоб Драчевский не сбежал, у него, небось, шикарная дача под Москвой.

На следующий день, он прошел незаметно, в половине восьмого утра, он уже торчал у зубного. И врач Калинина была на месте. Такая же высокая, приятно одетая, озабоченная, в массивных очках, она ковырялась в зубах какой-то дамы неопределенного возраста. Стрелки на часах перевалили за цифру восемь давно и приближались к девяти, а дама все не вставала с кресла. А вот в десятом часу встала, как курица с гнезда, и ушла довольная. Калинина вышла к двери и позвала больного с талоном в руках.

‒ А как же я? ‒ спросил Александр Васильевич, который и без того уже был на взводе по причине длительного ожидания.

‒ Я вас не помню. У вас что − талон на восемь утра? ‒ спросила Калинина.

‒ Ну, вот вы же мне написали на бумажке, это же ваша рука. В восемь ноль-ноль быть у вас.

‒ Ах, да, точно, это мой почерк, заходите. Скажите, что вам надо сделать.

‒ Убить нерв и запломбировать...один зуб, ‒ обрадовался Александр Васильевич.

‒ Видите ли, у вас металлическая коронка, я не могу портить дорогостоящий инструмент. Поезжайте сначала на Ленинский проспект, там вам снимут коронку, а потом с талоном ко мне. Талон можно взять в автомате на первом этаже.

‒ А вы не можете снять коронку? Это же так просто. Я заплачу, компенсирую, так сказать...

‒ Видите ли, я инструмент стоит очень дорого, у вас нет таких денег, я по вас это вижу. Потом мы уже переходим на платный режим, а платный режим...знаете, сколько это стоит? Вы не потянете, я по вас это вижу. Все, вы свободны.

− Спасибо. Вы вежливо наплевали мне в душу. Пока, платная зубоковерялка.

Этот приговор был произнесен таким властным тоном, что Александр Васильевич, даже не успел возразить, как уже очутился за дверью.

‒ Не получилось, не повезло, эх, каналья, а зуб-то ноет, чтоб ему плохо было. Куда теперь? Но ничего, может, податься к профессору Драчевскому?

Злой на себя и на работников поликлиники, он вместо Драчевского, открыл дверь терапевта Орловой за результатом анализа мочи.

‒ Так вы уже были не то сегодня, не то вчера и сама уж не помню. Что это вы так врываетесь, без стука, без талона, без согласования, а может я тут губы крашу... Ах, да, вы за анализом. Но если уж если так вам нужен результат этого анализа, ищите его сами. Я уверенна, что его в этой кипе бумажек нет. Я без очков, видите? значит, я вижу хорошо. Посмотрим, что у вас получится. Гм, отвернитесь, у меня тут дама сидит, я ей грудь начну осматривать.

‒ Если бы другое место..., ‒ произнес Веревкин, отворачиваясь, ‒ то...

‒ Фулиган. К тому же стар уж...

Веревкин стал перекладывать бумажки с результатами анализов так похожими одна на другую и сразу увидел свою фамилию.

‒ А это что?

‒ Результат анализов. Видимо, его только что принесли, а я не заметила. Я в это время между лопатками...порядок наводила. А вы можете взять с собой эту бамашку, коль она так дорога вам. И на этом наше сотрудничество будет закончено.

‒ И возьму, куда деваться, хотя мне кажется, что вы, как опытный врач, должны его внимательно прочитать и согласно данным, согласно результатам этого анализа назначить мне лечение.

‒ Лечитесь сами, как хотите, так и лечитесь. Записывайтесь к врачам, у нас почти сто человек здесь работает. Даже если у вас пятка чешется ‒ вылечат.