− Увозите его домой, держите в тепле. А вот еще. Окуните его в горячую воду, накройте полотенцем и пусть он с полчаса посидит, пропарится. А я сделать ничего не могу. У меня только один термометр остался, а лекарства от температуры и слабого, но учащенного дыхания ни одного не осталось.

Никто не знал, в чем была причина, возможно легкое воспаление легких, но горячие примочки подействовали и он выжил.

Тем не менее, врач Гайворонский считался знаменитым врачом, он обслуживал около восьми сел с населением в 20 тысяч человек. К нему всегда была очередь, и он решительно ни в чем никому не помог.

Когда Саша стал юношей, у него пошли болеть зубы, они просто стали гнить. Сначала кариес, а потом черные точки в центе жевательных зубов, а зубного врача... жители даже не знали, что может быть такой врач. Когда коренной зуб полностью лишил его сна, отец сказал: надо вырвать этот проклятый зуб и выбросить его к чертовой матери.

− Ты, сынок, сходи к Степану Ивановичу, ты его знаешь, у него три дочери, пожениться можно, когда подрастешь, он вырывает зубы бесплатно и хорошо, одним разом кусачками весом с полкило.

Саша ушел, периодически прикладывая ладошку к опухшей щеке.

− Ну, зятек, держись. Это быстро, но чертовски больно, − сказал будущий "тесть".

Он достал крепкие старинные кусачки, острые по краям, с трудом просунул в открытый рот, сдавил больной зуб так, что одна половина его отвалилась.

− Потерпи, это первый этап, − сказал он. Как проходил второй этап, Саша не запомнил, потому что он потерял ориентацию, и его пришлось поддерживать, чтоб он не свалился на пол, но зуб с корнем был удален.

− Это самогон-крепак, сполосни рот и выплюнь в ведро, чтоб не было заражения крови, а то помрешь, − кто мою дочку замуж возьмет?

Саша возвращался домой, все время сплевывая кровь, но кровь уменьшалась, зубная боль уходила, а он, радостный и гордый, что с достоинством перенес такую тяжелую операцию, возвращался домой.

Будучи солдатом Советской армии в столице Белоруссии Минске, Саше снова пришлось обращаться к врачам, теперь уже к зубным. Теперь не просто рвали, но и лечили больные зубы. Трудно было поверить, что зубы можно вылечить. Основным новшеством у зубных врачей была бормашина, приводимая в движение при помощи ноги. Ею сверлили зуб до тех пор, пока врач, глядя в миниатюрное зеркальце, не убеждался, что в корень зуба можно засадить иглу и выковырять нерв. Это называлось убить нерв.

Это была невероятная пытка: глаза лезли на лоб, но человек терпел. Не было обезболивающего, нельзя было достичь скорости вращения сверла, чтоб ускорить процедуру и уменьшить жуткую зубную боль.

Врачи обнаружили у молодого Веревкина кариес зубов на последней стадии и стали сдирать налет крохотным долотом, раня десна.

Потом Александр Васильевич вспомнил студенческие годы. Катар желудка, дискинезия кишечника и московские больницы, где выдающиеся врачи, светила советской медицины, проникали в желудочно-кишечный трак сверху донизу, что-то как будто изучали, а потом сообщали: − Ничего не обнаружено, возвращайтесь домой, и соблюдайте диету.

Они были беспомощны, как те врачи, которые пытаются заставить сердце заработать после того, как оно давно перестало качать кровь во все точки тела.

2

Многие современники льют крокодильи слезы о прошлом, козыряют тем, что образование и медицина были бесплатны и мало кто задумывается над тем, что лучше бы эта медицина была платная, как в других странах, а люди зарабатывали бы столько, что им не стоило бы труда оплачивать медицинские услуги. Народ приучили к бесплатному медицинскому обслуживанию, и это приводило к тому, что врачи относились к больным, как к назойливым мухам. Им было все равно, как будет себя чувствовать человек после выписки из больницы, придет ли он снова к врачу, или уже никогда.

Александр Васильевич пришел к такому выводу, пролежав в институте гастроэнтерологии СССР два месяца в Москве. Его болячка осталась с ним до тех пор, пока, как это ни странно, не занялся самолечением.

Надо, однако, признать: лекарства в советском союзе были недорогие, но нельзя не признать, что это во многих случаях был просто мел, ты его мог глотать, сколько угодно, но оно не приносило никакой пользы, равно как и вреда. Советский народ вкладывал все свои сбережения в ракеты. Ученые были сосредоточены на доставках этих ракет к месту назначения, на всем, чем угодно, но не на лекарствах. И народ был убежден, что так и надо, что это правильно, народ одобрял установку партии освободить страны запада от загнивающего капитализма силой оружия.

Лежа в институте гастроэнтерологии, Александр Васильевич, подружился с Анатолием Козловым, зубным врачом, который тоже лечил свой кишечник.

− Толя, скажи, пожалуйста, кариес зубов это вечная, неизлечимая болезнь, или придет такое время, что вы, врачи, станете ее успешно лечить и искоренять, ведь от этой терпимой болезни страдают миллионы людей.

− Гм, − ответил Козлов с улыбкой превосходства, − а ты не подумал о том, что сотни тысяч зубных врачей могут лишиться работы? Вот, подумай хорошенько и сам сможешь ответить на свой вопрос.

Саша вздрогнул от такого ответа, он даже переменил свое положение − из лежачего на сидячее.

− Ах, вы подлюки! Так, значит, своя шкура вам дороже? А народ страдает, это вам безразлично. Это только наши врачи так делают?

− Я думаю, что врачи все одинаковы, что у нас, что за бугром.

− И здесь врачи такие же? Э, нет, надо отсюда бежать.

***

На майские праздники, это были последние праздники при родной советской власти, в семье Веревкина праздничного стола никто не готовил. Так просто смотрели телевизор, демонстрацию счастливых советских граждан, а вечером Саша почувствовал что-то недоброе, что-то такое, что сковывало его, мешало дышать, будто не хватало воздуха. В ногах, в руках появилась слабость, а потом в груди в районе сердца начало распирать, но, собрав все силы, он поднялся с кресла, прилег на диван, и сколько было сил, стал звать на помощь. Прибежала супруга, стала вызывать "Скорую".

"Скорая" вызов приняла, но явилась...через два часа. Что творилось с сердцем, какие там произошли изменения, никто определить не мог. Полуживого его увезли в больницу. Там он пролежал три месяца и выкарабкался. Помог не слишком поздний возраст и сравнительно неплохое здоровье.

Но человек похож на дерево: подрубишь его однажды выше корней и если эта рана в стволе глубже десяти сантиметров, оно будет лечиться под дождями, росами, снегами, ветрами, но никогда не выздоровеет полностью. Начнут ветки в самой кроне подсыхать, ствол мхом покрываться, перестает красоваться зеленая листва. Дерево погибает. А человек...человек ‒ букашка, у него сотни болячек, стоит появиться одной, как она тянет за собой вторую, третью, а те в свою очередь тоже не отстают.

Так Веревкин, после многих месяцев выписался из больницы и понял, что ему в деревне нечего делать. В деревне надо трудиться, содержать скотину, что−то выращивать на огороде, ибо без этого невозможно жить в деревне полноценной жизнью.

Семья вернулась в город. С квартирантами обошлось все благополучно, за исключением того, что они все что могли украли, вынесли, но деньги за квартиру платили аккуратно, ежемесячно и по требованию хозяев, ушли. Многие другие хозяева квартир выселяли временных жильцов с великим трудом, прибегая к решениям суда, при помощи милиции, потому что квартиросъемщики считали снятую на время квартиру своей собственностью. Было много и других историй со сдачей квартир.

За два с лишним года скопилась значительная сумма, которую Александр Васильевич с супругой распределили так: 50 процентов на похороны, остальные − на черный день. Иметь деньги на черный день все равно, что быть наследником несметных богатств, когда ты защищен от всяких жизненных бурь.