– Отец, что ты делаешь? – В дверях появилась Анна. – Отдай мне эту гадость.

Она двинулась вперед, протягивая к нему руку. Любимая дочь. Увы, девочка выросла слишком умной, на свою беду, и оставалась незамужней в свои сорок три года. Доктор беспокоился о ней, тем более с учетом высокой степени вытеснения, выявившейся в результате проведенного им самим психоанализа. И все же она была его отрадой и подавала большие надежды на будущее. Самая младшая из шести детей в семье и самая способная, острым умом и проницательностью она напоминала отца; тот твердо верил, что однажды она и сама станет выдающимся психоаналитиком. Во время бегства из Австрии ей пришлось взвалить на себя тяжелую ношу. Что еще важнее, только ей он позволял ежедневно устанавливать протез в свой горящий от боли рот, и только она могла продолжить дело всей его жизни, когда он уйдет.

– Откуда она у тебя? – спросила Анна, забирая сигару.

– Недавно приходил этот назойливый мистер Дали и принес ее, – признался доктор. – Его картины меня не впечатляют, а вот сигары по-прежнему бесподобны.

– Раз ты куришь, значит ты такой же ненормальный, как он. Ты же сам доктор, так почему не слушаешься своего врача? Разве ты недостаточно болен?

– Верно, но если ты не хочешь моей немедленной смерти, позволь мне докурить эту сигару.

– Вздор, – ответила она и вытащила сигару из его сморщенных пальцев, – если не образумишься, совсем лишишься челюсти.

– Тогда пусть мне сразу отрежут голову, и дело с концом, – процедил он сквозь зубы.

– Ладно, послушай, к тебе пришел посетитель.

– Ему было назначено?

Переезд и бессонница в последнее время совсем выбили его из рабочего графика.

– Нет, и я не уверена, что его стоит принимать.

– Кто же это?

– Антон Зауэрвальд.

Доктор сидел в своем рабочем кресле прямо, словно древний тотем. Одна нога свисала с подлокотника. Услышав это имя, он встрепенулся.

– Зауэрвальд из Вены?

– Он самый.

Фрейд взглянул на лицо дочери, на ее слегка вытаращенные глаза, и скривил рот в подобии улыбки.

– Он ждет внизу, – добавила Анна.

Доктор погладил седую бороду, уход за которой в последнее время стал для него обузой.

– Чего он хочет?

– Он мне не докладывал, – Анна заговорила торопливо, в несвойственной ей манере. – Настаивает на приватной беседе. Говорит, дело чрезвычайно важное. Странно, как его вообще пустили в страну.

– Некоторые англичане все еще уповают на мирный исход, – пробормотал доктор. – Они пока не испытали на себе вражеского натиска.

– Я велела ему уйти, но он очень настаивал. Вежливо попросил хотя бы сообщить о своем визите и назвать имя вашего общего знакомого, Йозефа Херцига.

– Ну хорошо, зови его, – со вздохом согласился доктор, разгоняя застоявшийся в воздухе дым.

– Ты уверен?

– Мне просить тебя дважды?

Анна глянула с отвращением на сигару, дымящуюся в ее руке, и вышла из комнаты.

До него донеслись подчеркнуто вежливые голоса из передней и щебет птиц из сада. На лестнице послышалась тяжелая поступь, и доктор напрягся. Он пожалел о сигаре, которую забрала дочь.

– Доктор Фрейд?

Перед ним стоял человек лет тридцати, среднего телосложения, со светлыми волосами и серо-голубыми глазами, в темном твидовом костюме, узком в талии и широком в плечах – вероятно, приобретен у одного из лучших венских портных с приличной скидкой. Нос покраснел и казался восковым, словно его слишком сильно терли. Под мышкой он держал пухлый кожаный портфель для документов.

– Извините, что не встаю вам навстречу, – процедил доктор сквозь зубы и красноречивым жестом обвел свое дряхлое тело.

– Понимаю, – кивнул Зауэрвальд. – Могу я присесть?

Фрейд указал на простой деревянный стул около книжного шкафа. Однако Зауэрвальд занял зеленое кресло доктора, стоявшее у изголовья кушетки.

– Вы знаете, кто я? – спросил он, повернув кресло так, чтобы в упор глядеть на доктора.

– Мне знакомо ваше имя.

– Не сомневаюсь. – Зауэрвальд положил портфель на колени. – Много лет назад я учился у профессора Йозефа Херцига в Венском университете.

– Херциг был хорошим человеком и неплохо играл в карты, – сказал доктор, делая паузы в словах. – А вы тогда работали химиком.

– Да, я заведовал лабораторией в Вене, когда меня наняло правительство.

– Э-э…

– Конечно же, это было давно, тогда кое-кто носил нагрудный знак Отечественного фронта[30] на лацкане и свастику за отворотом пиджака. Национал-социалисты считались группой террористов, ответственной за взрывы по всей Вене. От меня требовалось сотрудничать с полицией и анализировать состав взрывчатых веществ, использованных в бомбах. В этом я преуспел, поскольку благодаря нашему общему другу доктору Херцигу развил в себе такие качества, как терпеливость, наблюдательность и способность к тщательному планированию.

Фрейд прикрыл рот ладонью, скрывая усмешку. Он и виду не подал, что уже слышал эту историю перед отъездом из Вены. В действительности Зауэрвальд превосходно разбирал и анализировал взрыватели, поскольку сам создавал их за день до того в своей лаборатории. Вот и вся терпеливость, наблюдательность и способность к тщательному планированию.

– Полагаю, вы приехали ко мне не для разговоров об артиллерийских орудиях, – как ни в чем не бывало заметил Фрейд.

– Разумеется, господин профессор, вы правы, – согласился Зауэрвальд, похлопав по своему чемоданчику. – У нас есть дела поважнее. В последнее время вы наверняка слышали обо мне, ведь я состою в национал-социалистической партии. Мне и моим товарищам поручили изъять незаконно нажитое имущество евреев в пользу германского государства. Кроме того, я должен особенно внимательно присмотреться к вам и членам вашей семьи.

– Понимаю.

– Доктор Фрейд, вы, разумеется, помните, как в Вене к вам в издательство и на квартиру пришли представители партии, дабы провести тщательное расследование и конфисковать соответствующие бухгалтерские записи.

Разбой с одобрения правительства. Доктор поморщился, и протез вонзился в его травмированное нёбо. Надавив языком, он попытался удержать инородный предмет. Нацистские варвары пришли в издательство и, угрожая пистолетом его сыну Мартину, обчистили сейф до последней монеты, а затем явились к доктору домой и забрали шесть тысяч австрийских шиллингов как ни в чем не бывало. Но что самое возмутительное, гестаповцы увезли на допрос его драгоценную Анну, а он ходил из угла в угол, беспрестанно курил, будучи не в силах ни есть, ни говорить, и тревожился, как бы ее не забрали в лагерь Дахау, о котором уже ходили слухи. А когда она наконец вернулась, измученная, но невредимая, он плакал и клялся употребить все силы, оставшиеся в изъеденном болезнью теле, чтобы устроить их побег из Австрии.

– Вы могли не знать, – продолжал Зауэрвальд, – но я тоже побывал в вашем издательстве после того, как там потопталось стадо этих баранов, и забрал все, что они не заметили.

– Насколько я помню, там мало что осталось. – Фрейд беспокойно заерзал на вращающемся стуле.

– Напротив, эти идиоты были так заняты, набивая карманы деньгами, что пропустили самое ценное – ваши книги и записи.

Фрейд ничего не ответил, лишь поправил очки и внимательно всмотрелся в собеседника.

– Каюсь, хоть я и слышал, как высоко ценит вас профессор Херциг, но так и не удосужился ознакомиться с вашими работами.

Зауэрвальд потер свой чемоданчик ухоженными руками, входя во вкус.

– Как я уже сказал, мои интересы лежали главным образом в области химии, поэтому до сих пор меня не слишком занимали подавляемые желания и скрытая агрессия. Но, изучив ваши записи, я обнаружил ранее неведомый мне мир. Вы великий мастер по раскрытию чужих секретов, не так ли, господин профессор?

– Да, некоторые так утверждают, – возразил Фрейд, пожав плечами. – Однако я нахожу это толкование психоанализа поверхностным и примитивным.