– Похороны в среду, – сказала она. – В Камбрии. Я подумала: может быть, ты поедешь со мной?
Глава 5
Агент, известный офицеру Службы внешней разведки Александру Минасяну под кодовым именем Кодак, дословно запоминал разговоры и славился фотографически точной памятью, «с точностью до пикселя», как однажды выразился его восхищенный коллега. Когда зима в Стамбуле сменилась весной, его сигналы Минасяну стали более частыми. Кодак помнил их беседу, происходившую в отеле Grosvenor House в Лондоне почти три года назад.
«Каждый день, между девятью и девятью тридцатью утра и между семью и семью тридцатью вечера, в чайной будет наш человек. Он будет знать вас в лицо и будет знать сигналы. Организовать это нам легко. Я сам это сделаю. Когда станете работать в Анкаре, действовать будем по той же схеме».
Кодак обычно выходил из квартиры между семью и восемью утра, незаметно проверял, не идет ли за ним наружка, садился в свою машину – или чаще в такси – и доезжал до улицы Истикляль. Потом, миновав узкий переулок напротив Российского консульства, он заходил в чайную и садился за стол. Вечером он заканчивал работу в положенное время, садился на электричку до города, прогуливался по Истикляль, заглядывая в книжные лавки или в магазины одежды, а потом в условленные часы заруливал в чайную, чтобы выпить стакан чая.
«Когда к вам в руки будут попадать нужные нам документы, все, что вам нужно будет сделать, – это появиться в чайной в назначенное время и дать нам себя увидеть. Вам необязательно знать, кто именно за вами наблюдает. Не вертитесь и не разглядывайте лица. Просто не забывайте о сигнальной одежде. Сядьте, закажите чашку чая или кофе, и мы вас заметим. Можете сидеть внутри или снаружи, как вам захочется. Там в любом случае обязательно кто-то будет. Всегда».
Разумеется, Кодак маскировки ради заходил в чайную не только утром и вечером, но и каждый раз, когда оказывался в районе площади Таксим. Попрактиковаться в турецком с симпатичной молоденькой официанткой, поиграть в нарды или просто почитать книгу. Он часто навещал и другие чайные, рестораны и бары поблизости и иногда – чтобы никто не обратил внимания на совпадения – надевал одежду, почти идентичную сигнальной.
«Если вам так удобнее, захватите с собой приятеля. Кого-то, кто не в курсе, насколько это для вас важно. Если увидите, что кто-то уходит, пока вы в чайной, ни в коем случае не идите вслед за этим человеком. Ни в коем случае. Это может быть опасно. Вы не будете знать, кого я послал вам на встречу. И вы не знаете, кто может за ними следить – точно так же как и кто может следить за вами. Вот почему мы не оставляем никаких следов. Никаких отметок мелом на стенах. Никаких стикеров. Я всегда предпочитал именно такую систему, не заметную никому, кроме тех, кто знает, на что именно смотреть. Чуть передвинутая ваза с цветами. Велосипед на балконе, которого раньше там не было. Даже цвет носков! Все это можно использовать для передачи сигнала».
Кодаку нравился Минасян. Он восхищался его смелостью, интуицией и профессионализмом. Вместе им удалось проделать значительную работу; вместе они могли произвести выдающиеся, исключительные перемены. Однако время от времени он чувствовал в русском какой-то чрезмерный мелодраматизм.
«Если вы почувствуете, что скомпрометировали себя, не показывайтесь в чайной и в Анкаре. Добудьте или займите у кого-нибудь мобильный и пошлите на мой номер слово «Бешикташ»[7]. Если по каким-либо причинам вам это не удастся, найдите телефонную будку или любой стационарный телефон и, как только вам ответят, произнесите это слово. Если мы сами передадим вам это слово, это будет означать, что ваше сотрудничество с нами раскрыто и вы должны покинуть Турцию».
Но Кодак считал, что его практически невозможно заподозрить в измене или поймать в тот момент, когда он передает сведения Службе внешней разведки. Он был умен, осторожен и умел искусно заметать следы. Тем не менее он наизусть помнил все инструкции на случай провала, все места встреч и связанные с ними цифры.
«На случай раскрытия предусмотрены три потенциальных места встречи. Если вы скажете «Бешикташ-один», наш человек встретит вас во дворике Голубой мечети в условленное время. Он представится вам, и вы последуете за ним. Если вы сочтете, что в Турции оставаться небезопасно, то оставьте сообщение «Бешикташ-два» и пересеките границу с Болгарией. Ни в коем случае не садитесь в самолет. Связной подойдет к вам в баре «Гранд-отеля» в Софии в условленное время. При самых исключительных обстоятельствах, если вам нужно будет попасть на территорию бывшего Советского Союза, откуда вас будет проще и легче сопроводить в Москву, воспользуйтесь лайнером – они регулярно ходят из Стамбула. Вам всегда будут рады в Одессе. Код для этого случая – «Бешикташ-три».
Глава 6
Томас Келл вдруг осознал, что число похорон, которые он посещает за год, стало превосходить число свадеб. Он и Амелия сидели в переполненном вагоне первого класса – поезд отходил со станции Юстон, – и Том с удивлением подумал, что эта перемена произошла едва ли не за одну ночь. Еще вчера он был молодым человеком в визитке и разбрасывал конфетти над счастливыми молодоженами каждый третий уик-энд лета, а сегодня каким-то образом превратился в шпиона-ветерана сорока с лишним лет, который летит домой из Кабула, чтобы похоронить друга или родственника, скончавшегося от рака или допившегося до смерти. Том оглянулся по сторонам, и его ощущения только подтвердились: он был старше почти всех пассажиров в вагоне. Куда же подевались годы между этими двумя точками? Даже контролер, кажется, родился уже после падения Берлинской стены.
– У тебя усталый вид, – заметила Амелия, на секунду оторвавшись от The Independent. Она стала носить очки-половинки для чтения и выглядела почти на свой возраст.
– О, спасибо, – саркастически поблагодарил Том.
Амелия сидела напротив. На липком столе между ними валялись остатки недоеденных круассанов, стояли пустые стаканчики из-под кофе. Рядом с ней устроился студент с на удивление чистым, без прыщей, лицом; у него был билет до Ланкастера. Забавно, подумал Том, он даже не подозревает о высоком положении Амелии и ее чине. Как ни в чем не бывало студент играл в солитер на планшете «Самсунг». Оба они сидели спиной по направлению движения. За окном пробегали поля и реки Англии. Том, почти прижатый к окну, изо всех сил старался не соприкасаться ногами и бедрами с толстой бизнесвумен, дремавшей над романом Троллопа. Он взял с собой небольшую сумку с вещами, потому что планировал провести на севере несколько дней. К чему мчаться обратно в Лондон, когда можно спокойно гулять по Камбрии и обедать в L’Enclume, у которого были две звезды Мишлена? Никто не ждал его в доме на Холланд-Парк, никаких волнующих событий тоже не намечалось. Разве что очередной вечер в пабе и дежурная пинта эля.
На нем был строгий темно-серый, почти черный костюм, белая рубашка и черный галстук; на Амелии – темно-синий костюм и черное пальто. Когда они шли по перрону станции Престон, люди бросали на них сочувственные взгляды. Амелия заказала такси за счет МИ-6, и к половине первого они уже были в Картмеле. Том зарегистрировался в отеле, Амелия несколько раз позвонила в офис, чтобы удостовериться, что в ее отсутствие все идет нормально.
Совсем как семейная пара, они ели пирог с цыпленком в пабе в центре деревни, когда Том вдруг заметил у бара Джорджа Траскотта. Он заказал себе полпинты лагера. Правая рука бывшего главы МИ-6 Саймона Хэйнеса, его ассистент Траскотт должен был занять его место, но приз перехватила Амелия. Именно Траскотт, конторский писака с насквозь корпоративными мозгами, приказал Тому присутствовать на допросе Яссина Гарани, и он же потом, когда МИ-6 понадобился козел отпущения за все грехи, с радостью отдал офицера Келла на растерзание волкам. Примерно через три минуты после того, как получила официальное назначение, Амелия отправила Траскотта в Бонн, поманив его высокой должностью в Германии, словно осла морковкой. С тех пор ни Том, ни сама она его не видели.