Хоть он и был здесь в самом детстве, старые ощущения появились и у взрослого Драко: непонятный страх, отчуждение от этого места. Оно навевало немой ужас и отталкивало от себя, словно предупреждая о какой-то опасности. В любой другой ситуации он бы даже не переступил порог, однако сейчас он не замер ни на одну секунду, продолжая судорожно идти к нему. Вокруг террасы было защитное поле – нельзя было трансгресировать ни в сам дом, ни из него. Это могло значить только то, что сбежать оттуда нельзя.

Он держал палочку перед собой, открывая большую дверь, которая была парадным входом. Перед этим он взбежал по старым ступенькам, осматриваясь по сторонам.

Внутри было темно: горела одна маленькая лампочка, приделанная к голой стенке. Зал был огромным, растягивающимся на половину первого этажа. Там было пусто: ни мебели, ни украшений, ни статуэток.

Он тихо ступал по простеленному ковру, который был единственным напоминанием о том, что люди здесь все же когда-то жили. Держа древко перед собой, парень продолжал двигаться ко второй двери, которая была слегка приоткрыта. Стук от каблуков был единственным звуком здесь.

В какой-то момент Драко подумал, туда ли он попал. Может быть, неправильно прочел адрес? Однако почему-то эта мысль сразу улетела после того, как он провел пальцем по карману: там лежала небольшая фотография Гермионы с адресом на другой стороне.

Гермиона.

Перед его глазами возникла одна единственная картинка, где она, привязанная веревками к потолку, висит над землей, еле шевеля губами. Он видел кровь, стекающую по волосам, лицу, струящуюся из живота. На голом теле было множество ран; девушку оставили в одном нижнем белье, которое было так же запачкано красными пятнами.

У него было странное чувство еще со времен, когда Марк принес ее с улицы «Cat street», немощную и жалкую. Чувство, которое поменяло в нем все отношение к Грейнджер, всю ненависть, все презрение. Чувство было непонятным ему и незнакомым.

Драко хотел защитить ее. С того момента и до сих пор, бредя по второй комнате, где вообще не было света. Бредя по чертову дому лишь для того, чтобы успеть спасти ее.

Он ощущал ненависть, разгорающуюся у него внутри дьяволами. Он буквально плевался ею, открывая третью дверь. Он буквально давился яростью, проходя из одной комнаты в другую и не видя в них никого.

Он должен был успеть.

Обязан.

Это было жизненно необходимо. Девушка явно держалась из последних сил, вися на длинных веревках. Ее мучили, пытали, она умирала.

Фотография в кармане почти прожигала дыру от воспоминаний. Сколько крови потеряла Гермиона? Сколько часов она провисела там, испытывая невероятную боль?

Идиот. Уебок. Он же, блять, думал, что она просто куда-то уехала на один день или банально задержалась у подруги на ночь. Кто мог знать, что она задержалась у Безликого в доме?

Его разрывало от желания отомстить. Его рвало на мелкие части, и парень, уже разгневанно толкая двери ногой, шел дальше.

Быстрее, идиот.

И он ускорялся. Почти срываясь на бег, почти крича ее имя.

Он должен найти ее.

Обязан.

Он не мог сказать, что это. Просто так было нужно.

Просто он торопил себя, потому что каждая секунда могла сказаться на ее жизни.

Он не боялся. Лишь понимал, что разорвет Безликого на части, как только увидит его. Что не посмотрит на то, что он умный алхимик и прочая ерунда.

Сука.

Он снесет его башку, если он еще хоть пальцем дотронется до нее.

Ебаная сука.

Он заживо его похоронит. Сожжет. Повесит. Пусть только слово скажет.

Драко, толкнув дверь, удивленно замер. Он находился в небольшой темной комнате, которая была светлее остальных. Посередине, вися на веревках, была Гермиона. Девушка свисала с закрытыми глазами, еле-еле покачиваясь на тросах.

— Грейнджер, — он кинулся к девушке, отправив палочку в карман. – Гермиона.

Парень подбежал, хватая руками бледное лицо. Огромные синяки красовались на нем, а застывшая кровь осыпалась после того, как он с силой потрусил девушку, пытаясь привести в чувство.

— Сука.

Он в ужасе опустил взгляд на голое тело. На животе была одна огромная рана, которая тянулась от груди до пупка; она была открытой, и кровь до сих пор стекала оттуда. На запястьях, за которые были закреплены веревки, были ужасные красные дыры, разъевшие кровь до мяса.

Драко достал палочку, другой рукой обхватив девушку за талию. Взмахнув ею, он перерезал веревки на худых руках и подхватил Гермиону, которая была без сознания. Развернувшись обратно к двери, он собрался как можно скорее уйти отсюда. Так бы и сделал, но:

— Постой.

Холодная улыбка коснулась лица какого-то мужчины. Глаза-дыры смотрели на него насмешливо, а оскал говорил о том, что выйти не удастся.

— Я думаю, ты задержишься здесь ненадолго, — стальным голосом продолжил он, надвигаясь на парня. Он держал в руках длинное древко,.

Безликий усмехнулся. И в мгновение ока зарядил в парня заклинанием, повалив его на пол. Он, закричав от боли, выпустил полуживую Гермиону и ударился спиной об стену, скатившись вниз.

Резкая боль пронзила все тело, поражая голову сильным ударом. Это было сродни пуле, которая залетела в висок. На несколько минут его полностью парализовало, и Драко в этот момент не видел ничего из-за пелены слез. В ушах звенело так сильно, что крыша ехала.

Мать вашу, как же ему было больно.

— Я убью тебя, мальчик, — мужчина засмеялся диким смехом, который молотом ударил Драко. – Но вначале я покончу с этой девчонкой.

Это было как в фильме ужасов с убийцей-психом, когда перед смертью он заставляет жертву мучиться. Это было как в самом страшном кошмаре, который даже побоятся рассказывать.

— Джорджина, милая, — его голос стал еще более насмешливым. Кажется, для Безликого все это было не больше, чем игра. — Убей ее. Покончи с ней сейчас.

Что?

Что сделать?

Он попытался дотянуться до лежащей вдалеке палочки, однако его тело абсолютно не слушалось. Единственное, что он мог делать, это смотреть, как Джорджина плавно заходит в зал и садится около ног девушки.

«Нет», — закричало его сознание, однако губы лишь задрожали сильнее.

========== Эпилог/Океан ==========

Эпилог

Океан сегодня был необычайно спокойным. Она бы даже сказала, тихим. Впервые за долгое время ее нахождения здесь. Наверное, он чувствовал. Наверное, он прощался.

Они с ним даже подружились; что-то вроде «нашли общий язык». Она приходила каждый день с кофе в руках из соседнего кафе, в котором работала, садилась на лежак и общалась с океаном. Ей было невероятно хорошо около него: синее безумие успокаивало и давало выговориться. Но даже не это было главным – он был единственным, кто мог слышать ее. Кто не ужасался от ее истории и пропадал из жизни навсегда. Океан был тем, кто ждал ее каждый вечер после работы, тем, кто никогда ее не предавал. А сегодня они прощались. Кажется, навсегда.

Это было странно и непривычно. Она понимала, что это последний день, когда ее боль выслушают с таким пониманием. Уж слишком девушка привыкла к молчанию океана, голубым волнам и неспешно проходящим по песку людям. Гермиона проводила здесь почти все вечера, медленно выпивая кофе. Пила она Латте, который, кстати, напоминал ей одного человека, живущего где-нибудь в Малфой-Мэноре.

Она вздохнула, вглядываясь в голубую даль. Волны мирно качались, создавая приятный звук. Она и плакала здесь, сидя на берегу, и кричала, и отдавала частичку себя молчаливой глубине. Можно было увидеть отражение ее души в синеватой воде, раскачивающейся туда-сюда.

Гермиона помнила, как пришла сюда в первый раз. Тогда еще стоял снежный январь, и это был первый месяц после того, как она переехала жить из Англии в Америку. В чудесный шумный Нью-Йорк, который подарил ей, кажется, все: новых друзей, работу в уютном кафе и ее тихий океан. Она предпочитала не вспоминать, как много потеряла: старых друзей, прошлую жизнь, магию. Это и помогало забыться, и вызывало боль.