— Давай, малыш, не скучай. Я скоро приду, — Гермиона приподняла Живоглота и, поцеловав его в носик, поспешила на работу.
Еще одной вещью, что отвлекла ее от трагедии, была именно работа. Трудная, опасная, нервная, которая могла поднять ее ночью, потому что преступник подорвал чей-то дом ни свет ни заря. Однако Гермиона полностью погрузила себя в нее, что давало существенный плюс — некое отречение от обыденной жизни, где она могла вновь поддаться грусти и печали.
Но иногда хотелось отдохнуть и от работы тоже. За все годы службы она ни разу не была на отдыхе; отпуск ей давали, просто она не соглашалась. Боязнь того, что она будет неделю, а может, и две, сама, наедине со своими мыслями, не покидала ее. Переступить через это Гермионе еще не удалось, поэтому да, жила она без выходных и отпуска. Но ее все устраивало – это не давало расслабиться.
Тяжело вздохнув, она вышла на мрачную улицу, потеплее закутываясь в пальто. Осень стояла холодая и дождливая; лило каждый день, а солнце почти не выходило. Перепрыгивая через лужи, она через десять минут уже находилась напротив Министерства, крепко сжимая темный зонтик над головой.
Внутри помещения была огромная толпа народу: кто весело переговаривался с другими, кто несся, как сумасшедший, по коридорам, кто-то спокойно шел, поглядывая на часы. Министерство было точно таким же, как до войны — довольно мрачным и большим зданием, в котором полно людей, вечно спешащих по своим делам.
— Мисс Грейнджер, — учтиво сказал пожилой мужчина из отдела магических происшествий, когда она быстро проскочила к нему в лифт.
Он всегда вызывал у девушки положительные чувства: добрый толстячок, который занимается своей работой в удовольствие. Правда, Гермионе не раз приходилось слышать истории о том, как он гоняет своих подопечных.
— Добрый день, — она коротко кивнула ему.
— Слыхал, вчера вы поработали на славу.
Поработали? Или Малфой поработал?
Такая ситуация была не в первый раз — дело давали Гермионе, а вмешивался в него Драко. Но делал он это крайне редко — обычно, когда задание было очень трудным. И, что бесило ее больше всего, он всегда оказывался прав. Как и было с Мартином — она и не предполагала, что туман отравлен.
— Обычный рабочий день, — сказала она, усмехнувшись.
Старичок крякнул, поправив бабочку, сдавившую его горло, на пиджаке. Он наряжался так каждый день, зачем — не понятно. Некоторые говорили, что у него нет жены, а некоторые — что он просто дурак. Гермиона об этом не думала, но в костюмчике он выглядел довольно смешно: пухленький старичок, с вываливающимся пузом, короткими ножками, ростом, который не дотягивал до метра. Наверное, мистер Оуэн считал, что выглядит солидно.
— Обычный рабочий день — это у нас. Пошли разбираться, почему молодая колдунья приколдовала маглу длинный нос. Вот это я понимаю, обычный рабочий день. У вас что?
— Что? — усмехнулась Гермиона, дернувшись при остановке лифта.
— А у вас опасность, убийства. Может, и мне в авроры податься? — он задумчиво дернул пальцем закрученный ус, и девушка, смеясь, вышла на свой этаж.
Вообще, сегодня была суббота. Суббота — это, как бы, выходной. Но если бы Вы работали аврором, то Вы бы поняли, что это «как бы» и есть ключевым. Потому что выходных обычно не бывает; как и сегодня — много уважаемый шеф Гермионы вовсю орал в кричащем письме, чтобы она срочно явилась в его кабинет к десяти часам.
Поправив сумку на плече, она зашагала по длинными и темным коридорам — люди, которым было нечего делать, шептались по углам, что этаж мракоборцев самый запутанный и страшный. Ничего подобного, просто в нем меньше шастало людей.
Девушка прошла мимо собственного кабинета, где красовалась табличка «Гермиона Грейнджер. Второй Главный аврор-киллер».
Всего мракоборцев было пятьдесят человек. Обычные авроры занимались неправомерным использованием магии, различными нарушениями и прочим делами, вроде этих. Далее шли авроры-киллеры, их было пятеро. Эта работа считалась престижнее, чем у простых мракоборцев. Они уже больше занимались убийствами, поимками преступников, строили различные схемы и планы, как вычислять бывших Пожирателей или приспешников Темного лорда. Но еще выше стояли Главные авроры-киллеры. Их всего было двое. И, по иронии судьбы, ими были Гермиона и, как Вы уже догадались, Драко.
Проскочив мимо кабинета Малфоя, она фыркнула и свернула в следующий коридор, по которому можно было идти несколько минут, пока не достигнешь нужной двери.
— Гермиона! Герм!
— Привет, — она остановилась, улыбнувшись Марку.
Отношения между ними были странные — недодрузья. Порой ей казалось, что парень действительно для нее друг, которому можно много чего доверить, а порой — лучше держать язык за зубами и много не трепать. Да и к тому же, Джинни полагала, что она нравится Марку, а о взаимности речи быть не могло. Это не потому, что парень не симпатичный или глупый, просто Гермиона до сих пор полностью не могла отойти от смерти Рона.
— Я тут кое-что выяснил по Мартину. Пошли со мной, я тебе покажу. Бумаги в кабинете валяются.
Она тяжело вздохнула. Как сказать человеку, что ей безразлично то, что татуировка магическим образом перевернулась после смертельного проклятия на мертвом человеке?
— Слушай, я сейчас не могу. Мне нужно к Истеричке, — она протерла сонные глаза, поправив сумку на плече снова.
— О-о, удачи, — сочувственно протянул тот. — Слышал, он и Малфоя вызывал сегодня.
— Надеюсь, нас позвали по разным причинам.
Кивнув Марку, она поспешила к шефу, чуть ли не молясь, чтобы у нее было действительное другое задание. Работать в паре с Драко — это последнее, о чем она могла мечтать.
Вообще, Истеричка — так они в тайне называли шефа, потому что тот постоянно был не в себе — однажды дал одну работу для них. В итоге, все закончилось тем, что они искали не того человека, что нужно было, чуть ли не утопили Англию в своей ненависти и почти что потеряли работу. Кажется, после этого Драко стал ее ненавидеть еще больше. Хотя куда уж больше, оставалось загадкой.
Тяжело вздохнув и мысленно перекрестившись, Гермиона легонько постучала в дверь. На часах уже было ровно десять, но она не опоздала — и то хорошо. Шеф ужасно не любил опоздания, особенно, когда было такое-ужасно-важное-ты-что-не-понимаешь дело. Вообще, Истеричка был довольно хорошим человеком — со своими странностями, но терпеть можно было. Особенно если учесть, что каждый день ему приходилось работать с припадочным Малфоем и еще одним ненормальным из авроров-киллеров; не увольнял он их, потому что оба хорошо знали свое дело, а заменить было некем. А если уж говорить отдельно про Малфоя, то этого параноика не так-то и просто выгнать с работы.
Девушка еще раз постучала, на этот раз — сильнее.
— Да заходи уже, Грейнджер! Не капай на мои и без того расшатанные нервы! — послышался крик из кабинета.
Девушка, скрыв улыбку и смешок, отворила дверь, проходя вовнутрь. Кабинет у шефа был раза в два больше, чем у нее, но зачем его было делать таким огромным, она не знала. Комната сама по себе не имела больших окон, поэтому к потолку была приделана огромная люстра с крупными камнями. Выглядело это по-дурацки, учитывая то, что по бокам стояли старинные шкафы с деревянной резьбой, на одной из стен висела картина с изображением шефа в полный рост. У небольших окон, которые, ко всему прочему, были увешаны черными шторами, стоял длинный стол. Это был единственный красивый предмет, сделанный итальянскими рабочими из какого-то специального материала, который придавал гладкость и, местами, сияние. За ним восседал — именно восседал, как король на троне — главный по руководству всех авроров, авроров-киллеров и Главных авроров-киллеров.
— Здравствуйте, мистер Спрендбери.
Это был низкий мужчина (даже ниже того старичка из лифта), худощавого строения, с длинной черной бородой, которая в конце закручивалась к верху. На нем всегда была черная мантия — он считал, что она прекрасно подходит к его идеальному лицу, — которая каждый раз, как он шел, волочилась следом, подметая полы в Министерстве. Однако над ним никто смеяться не смел, как это делали с мистером Оуэном (все тот же старичок из лифта, который работал в отделе мелких нарушений). То ли он казался для работников грозным, то ли его подчиненные — мракоборцы— не вызывали у них теплых чувств. Скорее, второе, потому что Карл Спрендбери мог напугать только ребенка — и то, вряд ли.
