– Я принимаю вашу клятву, – сказала Лукреция, да так серьезно, что шевалье вздрогнул.

– Ну вот вы и стали преданным поклоником герцогини ди Бишелье, – прокомментировал этот уговор Чезаре. – Посмотрим теперь, шевалье, сможем ли мы найти официальный пост для вас, чтобы наилучшим образом использовать ваши таланты. Могу получить для вас у отца патент гвардейского офицера.

– Монсиньор, – ответил шевалье, которого слова Чезаре вернули к действительности, – признаюсь, я предпочел бы кое-что другое.

– Черт возьми! А с вами нелегко, дорогуша! Гвардейские офицеры должны доказать дворянство в шестом колене, а я, – добавил Чезаре намеренно грубо, – не знаю, в сущности, кто вы такой…

Рагастен встал и гордо выпрямился.

– Монсиньор, – сказал он резко, – вы не спрашивали у меня королевских грамот в Шиноне.

– Ай, туше! Вы попали в цель! – признал Чезаре.

– Что же до моих дворянских титулов, то они написаны на моем лице; у нас дворян узнают с первого взгляда… а титулы я готов записать кончиком своей шпаги!..

– Браво! Хороший ответ!..

– Вы полагаете, что прибыл в Италию за тем лишь, чтобы охранять в церквях старика, бубнящего молитвы… Тогда – прощайте, монсиньор!..

– О-ля! Сколько же в вас бешенства!.. Я же знаю, черт возьми, что вы заслуживаете лучшего! Я предложил пост гвардейца, чтобы вас проверить… Вы мне нравитесь таким, какой вы есть… Способ, которым вы справились со страшным Асторре, носящим прозвище Непобедимый, ваши ответы, манера держаться, вплоть до этого великолепного взрыва бешенства… да, особенно его… я все еще смеюсь…

Чезаре откинулся назад и в самом деле расхохотался во все горло. Шевалье, улыбнувшись, сел.

– Стало быть, вы хотите поступить ко мне на службу?

– Я вам об этом уже говорил, монсиньор.

– Хорошо… договорились, синьор… Через некоторое время я выступаю в поход против некоторых князьков, полагающих, что им все позволено. С этой минуты я рассчитываю на вас, шевалье. Храбрые и рассудительные люди редки… Я знаю вас всего несколько часов, но то малое, что я увидел, рекомендует вас. Шевалье де Рагастен, вы отправитесь в поход со мной в качестве ротного командира.

– Ах, монсиньор, – подпрыгнув от радости, сказал Рагастен, – что вы такое говорите?.. Вы, верно, хотите посмеяться…

– Послезавтра вы получите свой патент в замке Святого Ангела.

Опьянев от радости, так как все его мечты были разом превзойдены этой необыкновенной удачей, шевалье поклонился, взял руку Чезаре и поднес ее к губам.

– Теперь вы могли бы уйти, синьор… Одно только слово. Сегодня утром, когда вы нагнали страху на добряка Гарконио, не встретили ли вы одетую в белое молодую даму на белой же лошади?..

Он собрался говорить. Он искал слова, которыми обеспечил бы Примавере расположение Чезаре… Внезапно смертельная бледность залила его лицо. Слова застряли в горле. Поклонившись, Рагастен случайно обратил внимание на широкое кровавое пятно, испачкавшее мозаичный мраморный пол зала!..

Почему-то вид этого пятна остановил непоправимое, и шевалье не сказал этих, безусловно, лишних слов. Вздрогнув, он промолчал.

– Ну, синьор, – Чезаре ждал ответа. – Вы что-нибудь скажете?

– Скажу, монсиньор. Я и в самом деле встретил даму, о которой вы спросили, и очень сожалею, что помешал этому достойному монаху. Если бы я знал, что он – ваш человек!

– Итак, – помрачнев, продолжал Чезаре, – вы не знаете эту даму?

– Да как я мог ее узнать, монсиньор?.. Я не ведаю ее имени, не знаю дороги, по которой она умчалась.

– Хорошо, синьор… Можете идти… Послезавтра, в замке Святого Ангела… Не забудьте!

– Черт возьми, монсиньор, да чтобы забыть, мне надо потерять разум.

И Рагастен с самым естественным видом отдал глубокий и грациозный поклон Лукреции, протянувшей ему для поцелуя руку. Потом он удалился, размышляя о сделанном им открытии. Его подозрения пробудились. Теперь он спрашивал себя, не закончится ли это так счастливо начавшееся приключение какой-нибудь ловушкой? Вздрогнув, он вспомнил предостережения Примаверы. И вдруг маленькая нежная ручка сжала его кисть, а в ухо ему шепнули:

– Идемте и не делайте шума…

Рагастен не был трусом, а в голосе он не услышал ничего угрожающего. И тем не менее его охватило тревожное чувство. Но он встряхнулся и, доверившись своей доброй звезде, последовал за неизвестной женщиной.

После многочисленных поворотов и коридоров он неожиданно снова оказался в пиршественном зале. Обширное помещение слабо освещал один светильник. Сердце Рагастена готово было выскочить из груди.

– Не двигайтесь… не шевелитесь, – прошептала его проводница, – ждите здесь… пока не придут вас искать.

Вымолвив это, служанка исчезла.

Глаза Рагастена неотрывно притягивались к пятну крови… Его все еще не оттерли. На цыпочках шевалье приблизился к пятну, наклонился, потрогал пятно пальцем. Кровь еще не засохла.

– Кровь эту пролили всего час назад! – пробормотал он. – О!.. Что это?..

Чуть дальше виднелось другое пятно… Потом он увидел еще пятна – целая красная дорожка, кровавый путь! Затаив дыхание, он пошел по этой дорожке, наклоняясь к плитам, шаг за шагом…

Он дошел до двери и нажал на ручку… Дверь отворилась… Кровавая дорожка продолжалась за дверью. Следуя по кровавому следу, Рагастен пересек несколько залов и добрался до последней двери. Он открыл и ее. С трудом Рагастен подавил возглас изумления. Он оказался на берегу Тибра!

Несколько секунд Рагастен подумывал броситься в Тибр и спастись… Но сама мысль бежать – бежать от женщины! – его возмутила. Он закрепил шпагу, закрыл дверь и быстрым легким шагом вернулся в пиршественный зал, всё еще темный и пустынный. Прошло несколько тягостных минут.

Наконец появилась та же служанка. Как и раньше, она взяла шевалье за руку и провела через три-четыре темных комнаты. Потом остановилась перед очередной дверью и просто сказала:

– Можете войти.

Рагастен помедлил секунду, потом, пожав плечами, толкнул дверь…

Он оказался на пороге некоей клетушки, таинственно освещенной наподобие часовни во время ночной службы. В глубине этой клетушки на куче леопардовых шкур лежала женщина! Голая, улыбающаяся женщина, протягивающая руки… Это была Лукреция!

Было около трех часов утра, когда Рагастен, вернувшись в гостиницу «Доброго Януса», повалился на кровать, измученный усталостью, и заснул мертвецким сном. Он проспал до восьми часов, не пробуждаясь. Его растолкал хозяин. Достойный римлянин пришел получить плату за начинающийся день. В его почтенном заведении положено было платить вперед – и это правило почиталось неизменным.

Шевалье пошарил по карманам и обнаружил, что он беден, как Иов. Он вздохнул, бросил взгляд на свой бриллиант и попросил хозяина отыскать ему ювелира. Хозяину тоже хватило одного взгляда – и он все понял.

– Гетто находится в двух шагах отсюда, синьор. Через пять минут я приведу к вам еврея, одного из моих друзей; он скупает драгоценные камни.

– Приведите уж и другого, продающего пожитки.

– Это один и тот же купец! – ответил хозяин и убежал.

Действительно, несколько минут спустя он вернулся в сопровождении старика с величественной, но грязной и засаленной бородой. Еврей рассыпался в приветствиях и выложил на постель несколько комплектов одежды. Рагастен протянул ему бриллиант.

Еврей вытащил из кармана маленькие весы, взвесил великолепный камень и рассмотрел его под лупой. Начался торг. Еврей предложил сначала четверть стоимости бриллианта. Но он сразу же понял, что имеет дело с сильным соперником; с оханьем и причитаниями он смог выторговать только треть цены.

После этого Рагастен выбрал себе совершенно новую экипировку и по мере того, как он выбирал различные части костюма, по каждой из них разгорался ожесточенный торг.

Наконец, шевалье был экипирован с головы до ног – сияющий, сверкающий, светящийся. Когда же Рагастен за все заплатил, причем хозяину удалось урвать плату за три дня вперед, у шевалье осталось всего несколько экю.