Он схватил Кубок и ощутил знакомый рывок под ложечкой…

Тело Седдрика Диггори с воющим и корчащимся от боли Хвостом, котлом с черным, наполовину сваренным зельем, осталось там…

Крики, вопли, чьи-то голоса, топот — и он медленно, в обмороке, оседает на землю прямо посреди поля.

Иван Брагинский, уже давно что-то подозревающий, успевает подхватить его, прямо у самой земли…

====== Часть 5. Глава 1. Оковы лжи. ======

– Папа, мне так жаль, – прошептал парень, – что на тебя это все свалилось разом. Выборы в Госдуму VI созыва, тяжелая политическая ситуация, теплоход «Булгария»... И я еще, в довесок. Соболезную. Ой... – Ничего, – выдыхает мертвенно-бледный, усталый донельзя Иван. И закрывает глаза. – Справимся. Я справлюсь.

Оба сейчас находились на территории военного лагеря, на своеобразном КПП – куда отправили Константина на лето. Но всего на один месяц – следующий же месяц будет посвящен городу, который отец отдал ему в управление. Этим выбранным городом оказался Владивосток.

– У нас скоро сбор на одной из баз. Придешь? – спросил с участием Константин, чуть поправив сползающий пиджак. – Мы даже сражение организуем, небольшое... – Может быть и приду. Гилберт сможет продержаться сейчас без меня сутки. По крайней мере я так думаю. Он шлет тебе привет. И еще...

Иван порылся у себя в рюкзаке. И извлек...

Знакомый и милый сердцу почерк на обычном конверте. Молодец, Гермиона... Даже несмотря на то, что он с ней не успел попрощаться – его перевезли через границу не дожидаясь прихода в сознание. Иван запретил расспрашивать его всем: и из-за Министертва Магии, и из-за Дамблдора в том числе. Никто, кроме Брагинского-старшего и самого Константина не знал злополучной правды.

И да, почти все узнали, что Волан-де-Морт возродился. Из крови Седрика Диггори (в одном из кладбищ Англии зафиксировали мощный магический всплеск). Мракоборцы обнаружили на “месте преступления” почти обескровленное тело молодого человека, костей магловских родителей Лорда, плоти слуги (тут уже нашли еще теплое тело – без одной руки – Питера Петтигрю: очевидно, тот замел следы) и расплавленного котла, было сварено темное зелье Возрождения.

Хоть и все факты были на лицо, многие отказывались верить в увиденное и услышанное. И продолжали считать, будто бы опасности для них нет.

Улыбка расплылась по лицу мальчика сама собой, против воли. Мало того, что Гермиона письмо по обычной почте послала, так еще и написано оно на русском языке!

– Твоя девушка, – сказал без тени улыбки Россия, – молодец.

Константин бережно взял конверт из длинных пальцев.

– Ты недоволен мной? – напрямик спросил он, глядя прямо в аметистовые глаза. Который вмиг сузились. – Или нашим свиданиям в школе?

Попал в точку. Иван нервно дернул подбородком:

– Ах, молодость... – слегка с бравадой начал он, и тут стал говорить гораздо тише, – Я рекомендовал бы тебе прекратить эти отношения. Я все понимаю, – быстро заверил Иван, пока Константин не вставил свое “но”, – но ты решил быть воплощением, а не обычным человеком. Становясь таким, какими становимся мы, ты обрекаешь самого себя на бессмертие и вечное одиночество. Поэтому, когда я просил тебя подумать, я не шутил. Вспомни Артура, Гила, Яо... Альфреда, и его наигранную веселость! Меня в конце концов! – Но я же могу... – начал было говорить парень. – Со стороны не получится! – уже довольно гневно произнес отец, перебивая его. – Что бы не творилось, ты должен быть нейтральным по отношению к другим людям! Они нам не ровня! – Но... – Хватит! Разговор окончен.

Константин тяжело вздохнул. Но не спешил комкать и рвать письмо от девушки.

– Константин, – Иван прижал его к себе, сглаживая возникшую неловкость, – поверь, лучше быть самым последним смертным и прожить пусть недолгую, но яркую жизнь, чем смотреть на все со стороны и мучится от осознания, что тебе это более недоступно. Быть может, ты это осознаешь позже. – Ладно, – чуть наигранно проговорил парень вставая, – мне пора. Наверное, меня уже заждались. Пока.

Иван тоже встал. Аметистовые глаза смотрели на сына довольно мрачно.

– Пока.

Военная техника гремела, грохотала, рычала и пыхтела. Из машины высыпала очередная рота, состоящая из парней лет пятнадцати-шестнадцати, и все рассыпались по специально созданным руинам, лесу, болоту и берегу небольшого озера.

Константин, охраняющий по приказу главного просеку, залег на дно вырытого рва. Ему, с его места, было видно ее всю. Он сжимал приклад винтовки, смотрел через прицел и внимательно прислушивался.

Он скорее почувствовал, чем увидел – рука четко и бесшумно нажала на курок. И попала в цель шариком краски – разумеется, пули им не доверили – те были слишком для них опасны.

– Убил, – раздался веселый голос, и перед ним вырос улыбающийся отец, оттирающий со лба голубую краску. – Замечательный выстрел. – Почему ты здесь? – удивился парень. – Твое пребывание в лагере подошло к концу. – Но ведь все должно было закончиться через неделю! – запротестовал Константин. – Планы имеют свойство меняться. Пошли.

Мальчик, грустно вздохнув, сложил оружие.

– Письмо? – спросил Константин, как только оказался в кухне. В кухне помимо них с Иваном еще находился и Гилберт Байльшмидт. – Это и есть “яблоко раздора”? – Почти. Прочти.

После прочтения письма парень выразился матом на четырех языках сразу.

– Делаешь явные успехи, – хмыкает Гилберт, перелистывая газетный объемный лист. – Браво. – Я намертво запретил им появляться на моей территории, но, похоже, они готовы выманить тебя отсюда любой ценой... – Пап, прости, перебью, – прервал его сын, – а как же мое обучение? Как же тот шлак и грязь, что вылился на меня в Ежедневном пророке? – Никогда не обращай внимание на чудиков. – С лицом, полным брезгливости произнес Брагинский-старший. – Они все равно никогда не поймут, каково это – быть на твоем месте. Артура я вздерну за яйца... – очень кровожадно проговорил Федерация. Калининград открыто передернулся на стуле от его голоса. – Если не прекратит такие мерзкие публикации в своей прессе. – Тебе же не привыкать, – заметил Гилберт. – Ты там, Гил, газету повнимательнее читай! – рявкнул Россия. – Я же не с тобой разговариваю! А с сыном! – Понял. Умолкаю, – возвел очи к потолку бывший Пруссия. И снова уткнулся в газету. – Значит, в школе меня ждет травля? – сложил руки на груди Константин. – За то, что просто остался жив? За якобы ложь, рассказанную мракоборцам о Лорде? – Диггори занимает пост в Министерстве. Он смотрит под хвост мантии министра Фаджа. Он знает что ты не убивал его сына, но винит тебя в том, что не Седрик остался жив, а ты. – Блин, кажется я попал... – тянет парень. – Прелестно. – А еще – вспомни про Пожирателей. Они и их семьи могут добраться до тебя. Наверняка они уже завербовали семикурсников. И те получили приказ: заставить тебя замолчать. Любой ценой. – Значит, в школе я в опасности. Меня попытаются убить, отравить, подставить. Меня будут еще и травить психологически – все, как назло читают эту проклятую газету! Веселенький будет год. – Раз на раз не приходится. Меня вспомни. Завтра у тебя трудный день. Как-никак ты становишься городом... Настоящей моей частью...

– Нервничаешь? – тихо спрашивает Иван у Константина. Тот ответил ему: – Ничуть. – Тогда пошли? – Пошли.

Они с Иваном дружно шагнули за порог. За порогом было неожиданно людно.

Их там встретило много народа. Хмурящийся Артур Кёркленд мрачно глядел на обоих; Альфред трепался и громко смеялся с Кику Хондой по поводу новой компьютерной игры, ненадолго прервался чтобы взглянуть на входящих; Ван Яо взирал на отца и сына из-за угла, сверкая своими глазами цвета охры и яркими праздничными одеждами; Людвиг и Италия стояли с бокалами в которых пенилось игристое шампанское.

– Что же, – Альфред шагнул вперед, – здравствуй, новое воплощение! В честь тебя мы все пьем! За тебя, Владивосток! За тебя!