– Остальное оговорим позже, – Брагинский протянул ему флешку – Артур, с трудом сдерживая злорадство и радость по поводу легко доставшейся ему нефти, да еще и хорошего качества, судя по легкому недовольству, иногда проскальзывавшему тенью по лицу Ивана, вцепился в нее. – Ноутбук в твоем распоряжении. А я немного отдохну. Устал я. – Твоя комната на втором этаже, направо, с цифрой один. – Найду, не заблужусь. Удачного просмотра.

Иван встал, взял кейс и пустую сумку из-под ноутбука и пошел наверх, отдыхать.

Артур сразу же сел за оставленный ему ноутбук. Время не ждет.

За много-много миль отсюда, в доме номер четыре по Тисовой улице, Дурсли снова и снова издевались над Гарри Поттером. Мальчик уже научился терпеть издевки своих родственников, но больная заноза уже была глубоко в сердце. За что его так не любят?

Он видел других детей на улице, хорошо одетых, с игрушками в руках, улыбающихся, и их родителей. Родители обнимали их, говорили им ласковые слова. Покупали мороженное, конфеты...

А у него этого не было.

На вопрос, где его папа и мама, тетя отвечала, что они умерли, а дядя прибавлял, что погибли в автокатастрофе. А потом громко ругался на Гарри за заданный им вопрос. Иногда давал затрещину.

Нечасто, но Дурсль напивался до чертиков, и тогда, как уже знал Гарри, лучше не попадаться у него на пути. Даже тетя – и та крепко-накрепко запирала дверь.

Тетя не обнимала его, сухо и пренебрежительно разговаривала с ним. Гарри часто чувствовал себя лишним в этом доме. Чувство одиночества день ото дня все усиливалось.

Фотографий его родителей в доме не было. Как и его собственных. Вообще было не заметно, что в доме проживает еще один ребенок помимо первого.

Первый, по мнению Дурслей, и самый главный – это Дадли. Крупный, даже очень, светловолосый мальчик с маленькими, юркими глазками. Его фотографий в доме было великое множество, как и свой велосипед, компьютер, игрушки и прочее. А у Гарри – лишь чулан под лестницей, плохая постель, старая одежда, из которой вырос Дадли, и сломанные игрушки, которые были в большом количестве. Дадли ломал буквально все, что попадалось под руку.

Гарри старался не замечать Дадли. Он был его любимой игрушкой, над которой можно без зазрения совести поиздеваться и свалить буквально все: сломался велосипед – это Гарри его сломал, разбил вазу – это Гарри, уронил полку с книгами (хотя она явно рухнула под завалом игрушек) – Гарри виноват.

Дурсли бранили и ругали его постоянно. Оправданий и правды они не слышали, веря Дадли, который за их спинами открыто смеялся, глядя как на Гарри снова кричат.

Как только все кончалось, Гарри убегал в свой чулан и горько, но тихо плакал, чтобы его не услышали. Он уже давно смирился с темнотой в чулане, отсутствием элементарных удобств, со старой одеждой, склеенными скотчем очками. Но лишь с одним он не мог смириться – почему ему все никогда не верят?

Ночью, когда все в доме затихало, спал мертвым сном Дадли, Гарри тихонько выбирался из кровати и отправлялся смотреть на звезды. Они были такие красивые, что у ребенка перехватывало дух. И он иногда, видя падающую звезду, загадывал одно-единственное желание – чтобы хоть кому-нибудь быть небезразличным, быть родным, любимым. Он бы за это сделал все, что ему скажут! Хоть бы кто-нибудь забрал его отсюда!

Но никто не интересовался им, не звал, вот уже который день. Никто не приходил...

А поэтому мечты меркли день ото дня.

Сегодня у него предстоял еще один трудный день. Дурсли уезжали куда-то в гости, но при этом запирали все, кроме туалета, ванной и кухни. Поэтому с утра они были на нервах, пока собирались; на Гарри в два раза больше обычного сыпались насмешки и язвительные комментарии. Выдержать немного и...

А потом – его ждала свобода! Почти целый день их не будет! В доме будет тихо и спокойно.

Вот Дурсли, дав жесткий, но зато последний наказ, вышли из дома и направились к машине. Мальчик быстро подбежал к окну чтобы увидеть, как захлопываются дверцы машины и она плавно выезжает на дорогу.

Все. Они уехали. У него вырывается вздох облегчения.

В доме тихо. Гарри бежит по коридору, дергая за дверные ручки. Ничего. Все заперто. А ведь ему так хотелось немного поиграть в игрушки Дадли, потрогать его велосипед, полежать на мягкой кровати тети Петуньи!

Ладно, обойдемся тем, что имеем.

Гарри снова пробежал по коридору, но уже в свою комнату. Он с огромным удовольствием неуклюже плюхнулся на кровать, не закрыв дверь. В чулан начал проникать свет, но все же было очень сумрачно.

Он невольно закрыл глаза, и погрузился в сон...

Который оказался недолгим, так как кто-то начал стучаться в дверь и шумно топтаться на пороге. Да еще и разговаривает в полный голос, но слова, очевидно, были на другом языке. Спросонья, Гарри сначала не понимал, откуда доносится шум.

Гарри, хоть был и не из пугливых, но с великой осторожностью вышел из своего чулана. В голове крутились сотни мыслей. Но он понимал одно – Дурсли еще не могли так рано вернуться.

Он тихонько выглянул из-за угла, за который зашел на цыпочках.

Ручка двери заскрежетала. И дверь распахнулась...

Мальчик не стал смотреть – тихо отбежал от своег угла, и занял стул на кухне. Он почему-то был уверен: это не воры. Воры бы не стали разговаривать во весь голос и уж точно бы не открывали дверь, а лезли бы через окно.

В кухню вошли. Гарри моментально съежился, но успел разглядеть вошедших. Один из них был очень высоким – таких Гарри еще видеть не приходилось. С серебряными, словно седыми волосами и яркими, пронзительными, фиолетовыми глазами. Другой – ниже его, худощавый. Зеленоглазый и с немного смешными мохнатыми бровями.

Гарри словно что-то приковало к своему месту: фиолетовые, но очень добрые глаза смотрели прямо на него, словно читая его душу как открытую книгу. И он сам замер, не в силах отвести взгляд от лица незнакомца. И совсем не удивился мягкому, ласкающему слух голосу:

- Иди ко мне, солнышко...

Солнышко, его так никто никогда не называл.

Внутри Гарри что-то со звоном сломалось, разбилось вдребезги и он кинулся в распахнутые объятия незнакомого человека. И наслаждался непривычным ему ощущением от этих объятий...

====== Глава 4. Утро. Разговоры ======

На стрелках будильника – почти пять утра. Встающее солнце только-только начинает золотить зашторенное окно. Косой луч света, проникающий сквозь тонкую щель между занавесками, ложится прямо на постель, где мирно спал под одеялом черноволосый мальчик. Мальчик, словно он только и ждал этого момента, распахнул свои глаза, которые с минуту привыкали к свету в комнате.

Пять утра. Будильник издал короткий писк, но это было все, что ему удалось – мальчик, дотянувшись рукой до будильника, резко нажал на кнопку отбоя. И сразу же встал с кровати, отбросив одеяло.

Он, распахнув дверцу большого шкафа, быстро начал одеваться. Носки, спортивные штаны маскировочного окраса, черная майка, кожаный ремень, темные кроссовки. Поспешно завязал шнурки. Потом побежал до туалета, после – вымыл лицо и руки в ванной. Холодная вода приятно остудила лицо, смыв остатки сонной дремоты. Напоследок быстро заглянул снова в свою комнату – удостовериться, что ничего не забыто.

И ни минуты более не задерживаясь в своей комнате, поторопился спуститься вниз по лестнице на первый этаж, в большую кухню.

На пороге он на секунду замер. Он был не первым, кто встал так рано.

Высокий человек в серой майке мирно пил что-то из белой кружки с двуглавым орлом на красном фоне. На спине человека были видны старые шрамы. По кухне плыл запах хорошо сваренного кофе.

Человек, стоящий спиной к дверному проему, обернулся, услышав осторожные шаги мальчика. Он улыбнулся входящему в кухню: прекрасные аметистовые глаза сверкнули от радости:

– С добрым утром, Константин. – С добрым утром, отец. Ну как ты умудряешься вставать раньше меня? – раздосадовано проговорил Константин, плюхаясь на свое место рядом с папой. – Я ведь постарался быстро одеться! – Мне сегодня надо в Кремль, буду отчитываться перед президентом. Вот и встал пораньше некоторых, – не удержался мужчина от легкого подкола над сыном. – Пап... – жалобно протянул сын. – Пошли, – засмеялся Иван, отодвигая от себя кружку, и обнимая мальчика за плечи, – нам надо размяться...