Когда я увидел, как пламенно говорит верховный жрец, держа девушку за руку, у меня возникли недобрые мысли. Если Манолису удастся возобновить на Крите мистерии, он станет ревнителем этого культа, а одновременно властителем участвующих в нём людей, их поступков и их мыслей. Уже через несколько лет у него появится возможность, в зависимости от положения дел, формировать представления и менять их, а может быть, и злоупотреблять ими.

Ещё одна мысль пришла мне в голову. Мне было ясно, что Крит примет меня только в том случае, если я соединю мир богов своей родины с миром здешних богов, однако — и это не давало мне покоя — существовала опасность, что жрецы упрочат свои властные позиции, станут государством в государстве и таким образом смогут сделаться опасными для меня. Так случилось и с моим отцом: в последние годы ему пришлось предоставить жрецам право участвовать в решении политических проблем. Теперь многие решения зависели от их одобрения. Ему приходилось ставить их в известность даже при установлении новых торговых связей. Пропасть между жрецами, воинами и торговцами всё увеличивалась. Ересь была способна породить новых богов, измыслить династии богов, родственные связи между ними, браки и дружественные привязанности и даже враждебные отношения и найти приверженцев в народе. Любое из таких изменений могло бы повлечь за собой притязания со стороны жрецов на земную власть, на взимание дани, на земли, где расположены священные рощи или священные пещеры, которые нередко становятся центром деревни или города. Верховного жреца одолевает соблазн не столько служить богам, сколько добиваться господства над людьми и с их помощью претендовать и на престол. Я раздумывал, как бы ограничить поле деятельности жрецов, чтобы они перестали представлять для меня угрозу.

   — Наша душа — это дар богов, — заметил Манолис, убеждая Риану. — Он приносит нам просветление. Мы должны освободиться от тьмы, — сказал он, — мы должны пройти очищение в мистерии.

Почему он снова и снова говорил о мистериях? Может быть, с их помощью он преследовал собственные интересы?

Затем я подумал о нашей богине Деметре, которая тщанием преданных критских жрецов заняла место прежней Богини-Матери[14]. Её сделали сестрой Зевса, в результате чего она приобщилась к сонму нашего божественного семейства, хотя была родом с чужбины. Разве первоначально она не была там богиней луны, Великой Матерью?

Я подошёл к Риане и бросил ей всего три слова:

   — Иди ко мне!

Манолис тут же встал между нами, и в этот момент я возненавидел его. Он сказал, что Риана изъявила готовность стать жрицей.

   — На следующий год она непременно станет верховной жрицей. — Он помолчал и странно поглядел на меня. — И тогда она вступит с тобой в Священный брак.

Я обрадовался и недоверчиво посмотрел на Риану; мне показалось, что она кивнула мне.

С того дня я чувствовал себя просто околдованным. В своей жене я видел Риану и, зачиная ребёнка, повторял её имя.

Мы испытывали большую потребность в меди для изготовления оружия и инвентаря. Близ Пелкина я наблюдал за ручной сортировкой добытой руды. Оставляли только те куски породы, которые были богаты медью. Остальные после дробления промывали на наклонной деревянной поверхности или на гладкой скале, снабжённой желобками. На сложенные штабелем дрова укладывали первый слой породы — толстые куски руды, на него второй слой — куски помельче, а последним слоем — рудную пыль. Потом один из рабочих зажигал огонь для обжига руды. Мне пояснили, что эту операцию приходилось многократно повторять. Затем обожжённую руду вместе с древесным углём и кремниевым шлаком засыпали в каменную печь, которая внутри была обмазана глиной и имела в полу отверстие. Самый старый из рабочих шепнул мне, что плавление руды представляет собой большую тайну, которую строго хранят. Он улыбнулся и признался, что его многие считают колдуном.

   — Благородный Минос, — торжественно заявил он, — главное требование к тем, кто хочет познать тайну плавления, это умение в совершенстве владеть огнём.

Мы разговорились, и я узнал, что плавильщики меди тесно сотрудничают с лесорубами.

   — Видишь ли, царь, — пояснил он, — для обжига руды нам требуется очень много древесины.

   — Для кого ты работаешь? — заинтересовался я.

   — Для Феста, для царского дворца.

Потом я наблюдал, как расплавленную медь заливают в прямоугольные песчаные формы с немного вогнутыми краями.

   — Образующиеся слитки называют талантами, — пояснил мне мастер. — Как видишь, они напоминают плоские подушки. Эти слитки весьма удобны для торговли, чаще всего они весят шестьдесят мин. Чем чище металл, тем выше стоимость слитка. — Помолчав, он добавил: — Принято плавить эти слитки с кусками олова[15]. Тем самым мы производим товар, быстро находящий спрос. К сожалению, запасов олова у нас немного, поэтому мы пытаемся придавать меди твёрдость с помощью мышьяка, цинка и никеля. Самый лучший сплав получается из одной части олова на девять частей меди.

   — Откуда вы получаете олово?

   — Чаще всего из Библа — из Финикии, а также с Анатолийского нагорья.

Обратный путь лежал мимо великолепных вилл и садов торговцев, мимо лавок ремесленников и рыбачьего квартала недалеко от мест стоянки судов в порту. Из-за одного забора до меня донеслись удары молотков, а затем я увидел шпангоуты строящегося судна, окружённого лесами.

В порту стояли на якоре самые разнообразные парусники. Большая часть их была из Леванта, один из Библа — из него как раз выгружали большую партию оловянных слитков. Хорошо охраняемое судно с Кипра ещё не приступало к разгрузке медных слитков. Приходили и уходили мелкие суда, доставляя грузы с островов. Местные корабли изящно маневрировали недалеко от мола, доверху нагруженные рыбой. Давно ли — а ведь минуло уже несколько лет — я сам прибыл сюда на «Толосе», вокруг высокого носа которого вздымались пенные гребни волн?

После непродолжительного осмотра гавани я направился вдоль улицы, где селились рыбаки. На особых этажерках сушились скаты, тунцы и полипы. Проезжая мимо начальника порта, я кивнул ему. В честь моего посещения тот облачился в полагающийся по должности наряд, а свой жезл держал с таким достоинством, словно это был царский скипетр.

Вернувшись в Кносс, я, как всегда, увидел стражей с копьями. Они стояли у входов на верхний этаж, у лестницы, ведущей к центральному двору, и в начале коридоров, ведущих к храму.

Рабы-садовники поливали королевские лилии, которые я очень любил. Я заговорил с управляющим усадьбой, принадлежащей дворцу. Это был Келиос, который когда-то обучал меня единоборству на мечах и показал, как обращаться со змеями. В своё время, отражая нападение пиратов, он был ранен несколькими стрелами: в результате его левое плечо оказалось парализованным. Почему я назначил его на должность управляющего имением — то ли из одного лишь чувства благодарности за его храбрость или же как компенсацию за то, что некогда отнял у него Гелике?

Я похвалил его, ибо он выращивал высокие урожаи пшеницы и ячменя, а его овцы давали прекрасную шерсть. Он сообщил мне, что увеличил посевы льна, надеясь, что самое позднее через год добьётся неплохого урожая и этой культуры, ведь красивые белоснежные одеяния жриц и негнущиеся передники вельмож изготавливались не из шерсти, а из льна.

Затем я обошёл дворы и дворцовые угодья. Дворец со всеми окружающими его постройками взбегал по холму — он напоминал остров, окружённый садами и оливковой рощей. Я с гордостью поглядывал на дома, на сверкающие красные колонны, и мне казалось, будто дворец парит в воздухе.

Я медленно брёл по центральному двору, ненадолго задержался перед священным ларцом, затем прошёл в большой зал, радуясь, что многие стены уже расписаны заново.

Мои мысли обратились к Ритсосу. Я помнил, как, высадившись на Крите, он мучил старика критянина, но, в сущности, это был тонкий художник, любивший благородные ароматы, изысканные цветы и изящных птиц. Не успели мы прожить в Кноссе несколько дней, как он потянулся к кистям и трудился день и ночь не покладая рук. Я даровал ему свободу и сделал своим придворным, и теперь ему было поручено заново оформить Кносс. Как одержимый он бросился расписывать стены. Фронтальную сторону нижнего зала он украсил сюжетом со скалами и растениями, отличавшимися замечательными красками. Куда ни бросишь взгляд, повсюду стены покрыты фресками с играющими животными, сидящими и порхающими птицами, резвящимися дельфинами. Да мало ли чего там ещё было изображено!