Жрец только кивнул.

   — Она добровольно отдалась тебе во власть и в результате лишилась свободы.

   — Разве все мы не ищем счастья? — возразил я.

   — Разумеется. Наша жизнь так бедна, что никакие сокровища мира не в силах сделать её богатой. Все источники наслаждения вскоре начинают казаться пошлыми, никчёмными, и мы тщетно ищем истинную радость, подлинное счастье.

Чтобы сменить тему разговора, я поинтересовался:

   — До катастрофического наводнения Крит был многонаселённым островом. Куда же все подевались? Возможно ли, чтобы так много народу погибло?

   — Вчера я повстречал в Ираклионе одного египетского капитана. Он рассказал, что в период землетрясений, который продолжался около семи лет, многие критяне покинули родину, перебравшись или на другие острова, или на материк. Особенно много, говорят, осело на Пелопоннесе, однако некоторые племена добрались до Финикии и теперь живут в стране филистимлян.

   — Критяне, живущие на подвластной мне территории, удивительно быстро покорились мне, — задумчиво произнёс я.

   — Тебе помогали боги, а также разобщённость обескровленного населения. Твой успех объясняется их нуждой и страхом, — почти высокомерно ответил он.

   — В пещерах в горах по-прежнему живут люди. Они бежали туда только из-за того, что оказались разрушенными дома? — спросил я, помолчав.

   — Да. Но мало-помалу они возвращаются, хотя на это потребуются, пожалуй, ещё многие годы. Эти пещеры всегда были излюбленным местом критян. Там укрывались от непогоды, туда перебирались на лето, поскольку там царит прохлада. Во время военных действий пещеры служили убежищем, сторожевым и наблюдательным пунктом. Их использовали в качестве хлева; в них хранили сено и ставили ульи; туда изгоняли провинившихся, там заточали, там хоронили и казнили. Они служили каменоломнями и хранилищами для воды, играли роль священных мест и храмов.

Я решил перейти к делу и поведал Манолису о том, что моим братьям — Сарпедону в Маллии, а Радаманту в Фесте — тоже удалось одержать победу.

   — Им тоже помогли боги, — стоял на своём Манолис.

   — У нас на материке много царств. Мой отец хочет, чтобы так было и здесь. Я — царь Кносса, Сарпедон — Маллии, Радамант — Феста. Надеюсь, у обоих всё будет в порядке, они беспокоят меня.

   — Мы пришли и победили; я почти не сомневаюсь, что мы пришли и позволили победить себя.

   — Ты сказал «мы», но ведь ты — критянин?

Он кивнул.

   — Я пришёл с вами, но я — критянин.

   — Что ты имеешь в виду, говоря, что мы позволили победить себя?

   — Искусство Крита оказало большое влияние на материковые царства. Особенно громкой славой пользовались повсюду золотые и бронзовые изделия критских ремесленников. Все ли они попали на материк благодаря торговым связям? И теперь мы почти каждый день становимся свидетелями того, как критское искусство снова подчиняет нас своему влиянию.

Я скривил губы:

   — Мы не раз брали в плен критских ремесленников и заставляли их трудиться в наших дворцах. Они изготавливают по своему вкусу оружие и утварь, керамику. Можно сказать, что во многих делах Крит дал нам важный импульс. И это, похоже, опять повторяется.

Я задумался о том, что в результате соприкосновения микенцев с критянами могло явиться чудо некой новой культуры, которая ещё сильнее, нежели критская, была бы способна оплодотворить весь мир.

Словно прочитав мои мысли, Манолис сказал:

   — Каждая форма культуры развивается за счёт других. Микенский народ ценил военное ремесло, а критский, наоборот, предпочитал миролюбивое художественное творчество; там почитались война, смерть и пышное погребение героев, а здесь превозносились земные радости. Да, — тихо проговорил он, — если бы вам удалось объединить культуры Крита и Микен в единое целое, способствовать новому мышлению, привить новое понимание красоты и смысла жизни, вы заложили бы основы чего-то такого, что могло бы воодушевить и осчастливить весь мир.

Его слова произвели на меня сильное впечатление. Внутренний голос подсказывал мне, что это должно стать одной из моих важнейших задач.

   — Мне требуется твоя помощь, благородный Минос, — продолжал Манолис. — Мы должны обновить культы, ориентируя их на Богиню-Мать, Великую богиню.

   — Мы, микенцы, ценили Крит и открыто завидовали ему, — сказал я. — На протяжении долгих лет наши женщины носили критские одежды и предпочитали великолепные ткани из Кносса. Мужчины противились этому, возможно из тщеславия или непомерной гордости, и повсеместно облачались в туники, отпускали бороды и, в отличие от критян, предпочитали спорту и играм войну.

   — А теперь было бы разумно ликвидировать эти различия. Вы должны стать критянами. Мало забрать наши места торговли и пользоваться трудом наших ремесленников. Вам следовало бы перенять и наш культ и увязать его с вашими представлениями о богах. Новое мышление вы можете обрести только в том случае, если мы будем стремиться к этому сообща.

   — Что ты имеешь в виду? — поинтересовался я.

   — До разрушительного наводнения существовал обряд Священного брака — совокупления царя с верховной жрицей.

Я усмехнулся:

   — А если она стара, морщиниста и кривобока?

Жрец ухмыльнулся, а потом сделался серьёзным.

   — Я позабочусь, чтобы жрицы, которых здесь нередко называют пчёлами, всегда имели верховную жрицу, достойную Священного брака. Мы могли бы подправить ещё кое-что, что отвечало бы обеим традициям.

   — Что ты хочешь этим сказать? — снова спросил я.

   — Для вашего общества характерен богоподобный царь, который правит из дворца. Ему подчиняются помещики, владеющие обширными земельными угодьями с арендаторами и рабами. Все они обязаны платить тебе налоги. Ты становишься царём города и, значит, его богом. Ты должен быть богом не только здесь, в Кноссе, а и в других городах и деревнях и потому вступить в Священный брак. Возможно, мы восстановим и священную проституцию...

   — Зачем?

   — Священные рощи и пещеры должны служить не только тем, кто имеет общения с богами, но и местом божественной радости.

   — Разве здесь, на Крите, это было?

   — Во имя вящей славы богов это существует во всех культах плодородия. Особенно почитают плодородие на Крите. Было бы неплохо, если бы мы восстановили этот забытый культ.

Я с сомнением взглянул на него, и он добавил, что уже изучил настроения в стране и убедился: люди весьма благосклонно отнесутся к тому, чтобы в день Священного брака жрицы были готовы заняться и священной проституцией. Это самый яркий и самый прекрасный символ плодородия.

Раздумывая над ответом, я принялся неспешно расхаживать взад и вперёд. Манолис молча следовал за мной.

   — Не лучше было бы отвести для священной проституции другой день, а не тот, когда празднуется Священный брак? — спросил я.

Жрец непонимающе посмотрел на меня. Я пояснил, что народ только выиграет, если праздников станет больше и они будут соответствующим образом обставлены.

   — Священный брак — один повод, — заметил я, — а священная проституция — другой. Оба культа мы претворили бы в самостоятельные празднества.

Манолис опять взглянул на меня так, словно до него не дошёл смысл моих слов.

   — Видишь ли, царь, — ответил он, помедлив, — для нас, критян, верховная божественная власть — женского происхождения и воплощается, бесспорно, в образе женщины. Хотя Великая богиня существует во многих ипостасях, в том числе и в образе девственницы, её почитание включает в себя и прославление сексуального начала. Этот культ всегда стоял на службе желанного плодородия. Священные столбы и колонны, священные деревья, символическое изображение пары рогов, которым украшались алтари, шкафы и здания, рога быков, горные вершины, сталагмиты, которым в пещерных храмах приносились жертвы, были символом плодородия. Самым известным и часто встречающимся символом является, однако, обоюдоострый топор. Для критян обоюдоострый топор — символ Великой богини. Её величают Лабрис, поэтому место исполнения культовых танцев народ прозвал здесь, в Кноссе, «лабиринтом». Культ Крита целиком пронизан служением плодородию.