Энос слишком устал, чтобы вмешиваться. Единственное, что он сделал — привлёк Алко к себе и закрыл её тело обеими руками. Как бы она ни ложилась — на спину, на правый или левый бок, он неизменно обхватывал её руками, крепко прижимаясь к ней.

Потом это ежевечернее обхватывание Алко руками превратилось в своеобразный ритуал, совершая который оба чувствовали себя счастливыми. Затем Алко стала требовать большего, а он только отвечал:

   — Этого нельзя!

   — Почему нельзя? — слышал он традиционный вопрос. — Боги позволяют это.

   — Я не бог, — шептал Энос.

   — Не возражай, — страстно говорила она. — Ты для меня — всё!

   — Любовь требует порядка, — защищался он. — Любовь подчиняется законам, — устало говорил он.

   — Каким?

   — Этого я не знаю, но чувствую, что та привязанность, которой суждено продлиться до конца наших дней, требует порядка.

   — До конца наших дней... — задумчиво повторила она. — А что, если мы умрём с голоду? Люди умирают повсюду. Мы лишаем себя счастья, которое, возможно, могло бы спасти нас.

   — Что ты хочешь этим сказать? — в замешательстве спросил он.

   — Мы в бедственном положении, находимся на грани, за которой нас ждёт конец. Речь идёт о жизни и смерти... Любящие обнаруживают скрытые силы. Они, правда, не заменяют пищи, однако становятся приправой, облегчающей многое. Страстно влюблённые не воспринимают голод как бесконечную муку. Страдание перестаёт быть изнурительным бременем. — Она задумалась, затем продолжила: — Легко любить, когда молод, здоров и полон оптимизма. Трудно не разлюбить другого, если он болен или силы покинули его. Это — настоящее испытание.

   — И ты по-прежнему будешь любить меня, когда я стану стариком? — спросил Энос.

   — А ты сохранишь любовь ко мне, когда я увяну? — поинтересовалась она.

   — Я буду любить тебя всегда, — серьёзно промолвил он, — молодая ты или старая, здоровая или больная!

   — Почему? — допытывалась она. — Только потому, что я — родственница твоей жены?

   — Пожалуйста, — заметил он, — никогда так больше не говори. Даже в словах нельзя быть неразборчивыми.

Всякий раз, когда опускалась темнота, Алко подползала к Эносу и принималась обеими руками ласкать ему щёки, плечи и бёдра, порой приникая к ним губами.

Утреннее солнце спозаранок ярко освещало их подвал, и они отправлялись на берег искать рыбу, раковины и выброшенные приливом предметы. Раздеваясь, чтобы сберечь свою одежду, Энос отворачивался. Алко стояла совсем рядом, нежно поглядывала на него и принималась беззаботно и небрежно стаскивать через голову свой наряд.

   — Смотри! — кричала она, входила в море и бросалась в пену набегающих волн. — Смотри! — требовала она и извивалась, словно змея, раскинув руки и радуясь, как ребёнок. — Иди, иди ко мне! — приглашала она.

Они бегали по волнам, боролись, и победитель, которому удавалось припечатать соперника к мокрому песку, удостаивался нежного поцелуя.

Почему Энос охотно позволял побеждать себя? Не потому ли, что хотел лишний раз полюбоваться Алко, когда она в позе победителя наступала ему на грудь ногой, после чего опускалась рядом с ним на колени?

   — Ты? — спрашивал он счастливым голосом.

Алко вначале кивала, а потом торжественным тоном заявляла:

   — Я.

   — Этого не может быть, это уже не любовь, — воскликнул он, заставляя её тем не менее улечься рядом.

   — Именно теперь нужно было бы доказать её, — вздыхала она.

   — Пойдём! — напоминал он, вставая и увлекая Алко за собой. — Нужно раздобыть поесть. Пригоршни дикого ячменя, которую мы находим в иные дни, слишком мало, чтобы жить. Но как нам запастись рыбой без сети и остроги!

Они бродили по набегающим волнам и держались за руки.

   — Расскажи о твоей первой любви, — ревниво попросил Энос.

   — По сути, она была единственной, — тихо ответила она и боязливо прижалась к нему.

   — Кто же он был? — задумчиво спросил он.

   — Все остальные были не более чем второстепенные, ничтожные встречи.

   — Кто же он был? — сурово повторил он, остановившись и крепко взяв её за плечи обеими руками.

   — Ты, — гордо ответила она.

   — Я?

Алко кивнула. Нежная ласка её рук подтвердила сказанное.

Энос замолчал и задумался.

   — Пожалуйста, не лукавь, — потребовал он, нежно прижимая к себе её голову.

   — Вообще-то я всегда была неравнодушна к тебе, но когда мы прятались за стенами сгоревшего дома, увидела тебя в каком-то новом свете. Волны бушевали вокруг нас, несколько раз мы едва не утонули. Спасая меня, ты постоянно затискивал меня между скалами. Водная стихия не раз разлучала нас, но мы всегда находили друг друга. Когда мы выдержали натиск огромных волн, мы поцеловались, как не целовались никогда прежде. Ты — моя первая, моя большая любовь, — сердечно сказала она.

Энос смущённо гладил её по голове.

   — Что со мной? — недоумевал он. — До тебя я знал Лато, мою жену, имел от неё двух сыновей. Почему у меня такое ощущение, словно я родил и тебя, и ты — моя дочь?

   — Но я тебе не дочь, — торжественно произнесла она. — Что я такое? — Она смолкла и погрузилась в раздумья. — Я — ничто. Впрочем, — поправилась она, — я кое-что представляю собой. Я — это ты.

Она опять нежно поцеловала его.

   — Если мужчина не любит душу женщины, он ничего о ней не знает, — едва слышно сказала она. — Ищи меня, постигай меня, — соблазняла она его теперь во весь голос. — Если ты ищешь небо, я хочу быть твоим небом, если землю, твоя земля — я. Если ты ищешь родину — это я. Может быть, мне сделаться родником? Сделай так, чтобы я иссякла. — Она с трудом перевела дыхание. Отдышавшись, грубовато сказала: — Выпей меня до дна, опустоши меня, я хотела бы без остатка раствориться в тебе.

   — Нам нужно искать пропитание... — напомнил он.

Когда через несколько часов, которые они провели наполовину во сне, наполовину в игре, они вернулись, единственной их добычей оказалась пригоршня раковин.

Какая сила гнала их с наступлением ночи в тот угол их пристанища, где ложем им служили листва и солома?

   — Я хочу есть, — призналась она и заплакала.

Он сказал «Пойдём!», привлёк её к себе и положил её голову себе на колени. Его руки ласкали её, даря радость и счастье.

   — Ты? — cпросила она.

   — Да, любимая!

   — Если бы ты был царём города, а значит, и его богом, любил бы ты меня?

Он кивнул.

   — Если бы я очутилась в храме жриц луны, если бы я пришла в него в тот день, когда там происходит священное совокупление, ты и тогда бы продолжал любить меня?

Он снова кивнул.

   — Если существуют боги и цари, я стану священной гетерой. Говорю тебе об этом заранее... Ты придёшь?

   — Мне очень сложно ответить, Алко. Я не царь, а ты — не жрица луны...

   — Но в тот день, когда происходят большие торжества, я могу стать священной гетерой?

Он молчал, целуя её в глаза, щёки, губы. Алко вцепилась в него обеими руками, почти легла на него, шепча:

   — Я жду ответа.

Он снова промолчал, но она прочла ответ в его глазах, глядя на него с любовью.

   — Ты придёшь, если я стану служить богине луны, богине плодородия? Тебе придётся, конечно, заплатить за это. Если всё снова станет так, как должно быть, у тебя найдётся столько денег, чтобы ты всегда мог купить меня?

   — Да, — прошептал он, страстно целуя её.

   — Разве нет никакой возможности для меня уже теперь служить богине луны, чтобы ты сделал меня священной гетерой?

   — Нет, — серьёзно ответил он.

   — Если бы ты очень сильно любил меня, ты бы нашёл, — упрямствовала она.

   — Именно из-за любви к тебе мне приходится считаться с тем, что ты ещё очень молода.

   — Разве это любовь, если ты смотришь на меня только как на храмовую гетеру?

Вместо ответа он снова нежно поцеловал её.

   — Как забавно устроен мир, — охнула она. — Гетерой ты бы любил меня...