– А тебе кто-то мешает? Жить свободно.

– Отчасти. Нас загнали в определённые рамки, которые состоят из четырёх слов: можно, нельзя, плохо и хорошо. Для меня существует только тот мир, где всё можно и всё льзя. Нет «плохо и хорошо». Есть «нравится – не нравится». Мне сложно помешать.

– Бабушка говорит, что интеллигентность в крови. С ней рождаются.

– С ней рождаются и ненавидят рабочий класс.

– Неправда. Только один пример, можно? Композитор Глинка всю жизнь воспевал в своих операх рабочий класс, вернее, мужиков. Считал, что в нашей стране удивительно талантливый народ. Во всём: в музыке, в науке, в творчестве. К сожалению, народу не дают раскрыться. Начиная с крепостного права.

– А это кто говорит? Мама? Папа?

– Папа. Но я с ним согласна. В нашей стране нужно быть очень сильной личностью, чтобы добиться своей цели.

– Или подлой личностью. Что гораздо проще. А отец твой, видимо, слабая личность. Только и может, что рассуждать, – подытожил Женя.

– Мой отец – интеллигентный человек. Интеллигенция никогда не отличалась бойцовскими качествами. Не думаю, что он способен на безумный поступок или на плохой. Он очень добрый и всех всегда жалеет.

– Так это что, мать тебя на скрипке заставила учиться?

– Я же тебе говорила, что я сама захотела. Давай я тебе сыграю Брамса?

– Сейчас не хочу. В этом красном платье ты вполне достойна звания королевы. Иди ко мне, крошка. Ты, наверное, вся горишь от желания обнять меня. Так вот он я. Я весь твой. Я хочу тебя поцеловать.

От Жениных слов у Даши сжалось сердце, потемнело в глазах, и она, подчиняясь его мужской силе и обаянию, сделала шаг вперёд.

Женя был нежен. Очень нежен и ласков. Даша упивалась каждым его движением, задыхалась от поцелуев и объятий, вздрагивала от смелых прикосновений и новых ощущений, пьянящих тело и душу. Его ласки были подобны музыке, которую она хотела для него сыграть. Она отдавалась своей любви, желая слышать эту музыку бесконечно, тонуть в ней, захлебнуться, умирать и возрождаться.

– А ты хорошая любовница, детка. Вижу, что я у тебя не первый.

– Женя, о чём ты? Ты единственный мужчина.

– Так не бывает. Тебе что, и больно не было?

– Нет, – смущённо сказала Даша, – Что-то не так?

– Ты маленькая хитрая бестия. А кажешься такой невинной. Всё, забыли, – Женя сладко потянулся, взъерошил Дашины волосы и, глядя в её глаза своим испепеляющим душу взглядом, спокойно сказал. – Что ты хотела мне сыграть? Неси скрипку на кухню. Я пока что-нибудь поесть приготовлю.

Даша встала с кровати, накинула халатик, подошла к футляру и достала скрипку из мешочка, в котором она хранилась. От того, что она увидела, невольно сжалось сердце, как от предчувствия беды. Весь корпус скрипки был покрыт серыми пятнами, которые образовались от потрескавшегося лака. Она осторожно, лёгкими движениями, провела по инструменту кончиками пальцев.

– Девочка моя, что с тобой? – тихо спросила Даша, и услышала в ответ слабый стон. – Я тебя чем-то расстроила? Прости, прости, прости. Но я так счастлива. Завтра пойдём к мастеру. Я всё исправлю. Сегодня помоги мне, сыграй для него. Сыграй так, чтобы он полюбил меня. Мне без него не жить, поверь.

– Даша, я всё приготовил. Ты где? Я тебя жду. Как волк, голодный, – крикнул Женя.

Даша вошла на кухню, и остановилась в дверях. Когда-то, очень давно, отец дал ей почитать книгу о «золотом сечении» Леонардо да Винчи. С тех пор она, невольно, искала «золотое сечение» во всём: в пропорциях тел людей и животных, в картинах, в музыке, в природе. Искала и находила. Правда, очень редко. Тело, которым обладал Женя, было абсолютно идеальным. Природа наделила его пропорциями, от которых захватывало дух. Кожа сияла чистотой и здоровьем. Это был бог. Бог любви, страсти и наслаждений. Даша не могла оторвать взгляда от такой красоты.

– Хватит любоваться. Давай поедим. Я что, зря готовил? Садись. Оставь свою скрипку. Носишься с ней, как…

– Женя, может, накинешь папин халат? – спросила Даша, чтобы сменить тему и не умирать от желания вновь обнять его. – В квартире прохладно.

– Могу не только халат. Могу и пижаму. Можно и рубашку. Садись. Не всё сразу, – ответил Женя, и, погладив Дашу по щеке, прошептал, – Мне не холодно, крошка.

После еды Даша повела Женю в папину комнату и открыла гардероб.

– Ничего себе! – воскликнул Женя. – Да тут вещей, как у барина. Можно примерить?

– Примерь. Бери, что хочешь.

Женя выбрал самый светлый костюм и надел его. «Золотое сечение» исчезло. Перед ней стоял простой, немного грубоватый парень.

– Цвет тебе не идёт. Попробуй синий и вот этот, тёмно серый.

Женька перемерил все костюмы, все рубашки, халаты и пижамы. Ему ничего не шло. Вещи на нём превращались в старые, дешёвые тряпки, тогда как на отце всё это выглядело элегантно и дорого. Даша аккуратно повесила всё по местам и достала с полки спортивные костюмы.

Её любимый мужчина попал в свою стихию. Ему шло всё. Трикотаж подчёркивал все достоинства Жениной фигуры: узкие бёдра, широкие плечи, плоский живот и красивый изгиб спины.

– Надо же! – воскликнула Даша. – Ты создан для спортивной одежды. Отцу абсолютно не идут эти вещи.

– Я с детства в футбол гоняю. А это, как ты понимаешь, не интеллигентный вид деятельности. Так что, твой папочка рядом со мной, кхе, и за стол рядом не сядет. И смотреть будет, как твой хмырь из театра.

– Ты хочешь познакомиться с отцом? – спросила Даша, делая ударение на последнем слове.

– Не хочу я ни с кем знакомиться. Не время ещё. Ты что, в Харьков со мной поедешь? В общежитии жить? От всех этих благ откажешься?

– Поеду, – тихо произнесла Даша.

– Как же вы, женщины, предсказуемы! Шекспир прав, как всегда.

– Причём здесь Шекспир? – удивилась Даша.

– Стоило Ромео объясниться Джульетте в любви, как она с ним о замужестве заговорила. А ведь он ей предложения не делал. Хочешь, процитирую?

– Конечно, хочу.

– «Если ты, Ромео, решил на мне жениться не шутя, дай завтра знать, когда и где венчанье. С утра к тебе придёт мой человек узнать на этот счёт твоё решенье. Я всё добро сложу к твоим ногам и за тобой последую повсюду».

– Джульетта была умной девочкой. Замужество – это подтверждение любви.

– Много ты понимаешь в любви и в замужестве. Это женская хитрость. Какой ум может быть у 13-летней девчонки? Только не говори, что раньше быстрей взрослели. Ничего не меняется. Ни люди, ни нравы, – с грустью сказал Женя. – Значит, говоришь, со мной поедешь. А как же твоя музыка? Бросишь? Ради меня?

– Я переведусь. Музыка есть везде.

– Нет, ради меня ничего не надо бросать. Ты лучше создай что-нибудь: симфонию там какую-нибудь, или сонату.

– Попробую. Я раньше никогда музыку не сочиняла. Давай я тебе сыграю «скерцо до минор Брамса? Послушаешь?

– Послушаю. Мне нравится, как ты играешь.

Даша приготовилась, подняла смычёк и, вместо Брамса, жизнеутверждающего и ритмичного, услышала грустную мелодию Равеля. Скрипка сама, невзирая на желание Даши, издала мелодию танца «Павана», похожего на медленное, безутешное прощание. Высокие ноты заполнили пространство грустью, безысходностью и предчувствием беды. Даша хотела прекратить играть, но не смогла. Скрипка прильнула к ней своим маленьким тельцем, как будто ища защиты и сострадания, понимания и нежности, взяла в плен, сковала вселенской болью и божественной силой, окутала красотой и любовью. Даша закрыла глаза и подчинилась. Скрипка играла сама.

Женя слушал мелодию и вспоминал Алёну. Каждая мелочь, каждое слово, каждый взгляд, брошенный ею в тот вечер, жгли душу. До сих пор. Почему именно скрипка вызывала все эти воспоминания, которые он хотел забыть, как страшный сон? Или Даша так умеет играть? Бедная девочка. Какая же он, кстати, скотина.

Мелодия закончилась, воспоминания исчезли, и Женя, поднявшись со стула, подошёл к Даше.

– Ты прекрасно играла. Для меня? Прости меня. Я к тебе несправедлив. Простишь?