Налево от центрального входа — большой зал, с рулеткой и столами для карточной игры.

В отличие от ресторана, стены зала были оливкового цвета, с висящими по ним гобеленами.

Зелёное сукно столов и стульев, стола рулетки, красиво сочетались с этими стенами и золочёной лепниной на потолке.

Три колонны посредине, визуально разделяли его на две половины.

К зданию ресторана примыкал двухэтажный дом, соединённый на втором этаже с рестораном, небольшой просторной галереей.

В залы ресторана, со второго этажа, из галереи, спускалась неширокая мраморная лестница.

В жилом доме, на первом этаже обитала прислуга, располагались просторная прихожая и столовая, на втором — комнаты хозяев.

Дом имел свой, отдельный от ресторана, подъезд и вход. Туда вело невысокое, в несколько ступеней, крыльцо.

Вглубь двора уходили два одноэтажных флигеля с хозяйственными службами: кухней, кладовой, складом, прачечной, зимним ледником и конюшней.

По мнению столичных обывателей «Дюссо» было великолепным заведением, где зеркала отражали свет, музыку, красивых женщин, шампанское, хороший вкус хозяев и, острое ощущение порока и роскоши.

Многие жаждали и стремились к этому разрушительному яду.

Чем ближе повозка приближались к дому, тем тревожнее ныло сердце молодого человека.

Отчего-то в памяти всплыли слова отца, которые он любил часто повторять:

«Посетители нашего „Дюссо“ должны наслаждаться едой и игрой, как любовью. Без запретов, страха и всевозможных ограничений. Нужно жить сегодняшним днём, ибо неизвестно, что ждёт нас завтра».

Когда завернули за угол, Арсений тронул возницу за плечо.

— Приехали.

Повозка остановилась.

Он ступил на тротуар и, подняв голову кверху, посмотрел на окна своей комнаты.

«Вот я и дома», — взволнованно подумал он.

***

Возвращение сына хозяина растревожило всех обитателей дома, которые отдыхали в отведённых для прислуги комнатах.

Леонид, небольшого роста, полноватый, крепкий мужчина, с чёрными усами на круглом лице и седыми висками, сердечно приветствовал молодого хозяина, пожимая его руку.

Полина, раскрасневшись от поцелуя полученного в щеку от Арсения, предложила ему чего-нибудь поесть.

Юный сын Андрея Михайловича смеялся и шутил, отвечая на их рукопожатия и поцелуи.

Хозяина дома не оказалось. Вместе с метрдотелем Алексеем, он был в центральном столичном банке.

Умывшись с дороги и выпив кофе с замечательным печеньем Полины, Арсений попросил не говорить отцу о его приезде.

— Сейчас я хочу выспаться с дороги, а вечером сам объявлюсь отцу. Уговор?

— Как скажете, Арсений Андреевич. — В согласии кивнул Леонид.

Прихватив вещи, вместе со слугой, он поднялся на второй этаж дома, и направился к галерее соединяющей служебные помещения и ресторан со второй половиной дома.

Оставшись один, разделся и прошелся по своей комнате.

За эти годы в ней ничего не изменилось.

Всё так же тихо тикали на стене часы. Письменный стол и стул, зеркало от потолка до пола в простенке между книжным и одёжным шкафами.

Пара кресел, прикроватная тумбочка, на ней — настольная электрическая лампа под зелёным абажуром.

Те же зелёного шёлка портьеры и такого же цвета обои.

Кровать с резными спинками тёмного ореха и темно-зелёным покрывалом.

Гора кружевных подушек и мягкий, пушистый, светлого тона ковер под ногами.

Арсений счастливо рассмеялся и с разбегу повалился на кровать.

В блаженной истоме закрыл глаза.

«Как же хорошо! — засыпая, думал он. — Я дома. В раю… а по дороге встретился с ангелом. Сейчас она в монастыре. Не нужно думать о ней. Но, отчего я в мыслях, всё время возвращаюсь к ней. Хочу увидеть… Глупости! Вообще то, недурно было бы приударить за монашкой! Нельзя, нельзя, нельзя! Она — невеста Бога и всё земное ей чуждо. Отчего Богу, всегда достаётся самое лучшее? Такая красавица и под монашеским платком…»

***

Запыхавшись, Адель взбежала по лестнице на второй этаж.

В дверях, ведущих в длинный, тёмный коридор, столкнулась с Полиной.

— Он приехал, Поленька! — обняв и расцеловав её, радостно воскликнула она.- Он приехал!

— Приехал. — Спокойно отозвалась девушка.

От радостного возбуждения, зелёные глаза француженки сверкали, и яркий румянец на щеках соперничал с рыжими кудряшками.

— Господи, какое счастье! Ты видела его?

— Видела.

— Какой он? — Адель перевела дыхание и поправила выбившийся, из-под кружевной наколки на голове, локон.

— Как всегда, элегантный и остроумный.

— Хочу увидеть его. — Девушка ринулась к комнате.

— Стой, сумасшедшая! — удержала её за руку Полина. — Он устал и, наверное, уже спит.

— Ну и что! Я не стану его будить. — восторженный голос Адель перешёл на шепот. — Только посмотрю на моего Арсена одним глазком и всё.

Когда Адель, на цыпочках, вошла в комнату, то увидела, что сын Андрея Рунича, обняв подушку, безмятежно спит и, чему-то улыбается во сне.

Француженка укрыла его одеялом.

Арсений зашевелился и повернулся на другой бок.

Поцеловав его в щеку, она выскользнула из комнаты.

***

Рунич поднялся на второй этаж, оставив Леонида и Алексея самим управлять этим вечером в «Дюссо».

У Андрея Михайловича болела голова.

Своё недомогание и дурное расположение духа он приписывал первой, весенней грозе, налетевшей этим вечером на Петербург. Бушевал шторм.

Сердце Андрея уже несколько дней ныло от тоски и тревоги.

Он ждал приезда сына, а его всё не было. Теперь ещё эта буря.

Пройдя по галерее соединяющей ресторан с жилой половиной дома, он медленно шёл по коридору к себе в кабинет.

Свет не горел. Только сполохи молний на мгновение освещали мрак.

Андрей прекрасно знал расположение комнат и уверенно шагал в темноте.

Но вот всполох молнии выхватил силуэт человека, стоящего на фоне окна и от неожиданности Андрей Михайлович вздрогнул и отшатнулся к стене.

Раздался знакомый, весёлый смех.

— Испугался?

В свете новой вспышки Рунич увидел юное лицо своего сына.

Нахмурив брови, Андрей Михайлович, с минуту недружелюбно разглядывая сына в упор, затем кивнул головой на двери в свой кабинет.

Юноша покорно последовал за ним.

Любимым местом времяпровождения господина Рунича был его кабинет.

Когда он был озабочен, тосковал или же радовался, он всегда закрывался в нём и старался побыть там сам с собою наедине.

Если назревали важные дела, то все его посетители проходили сквозь его «кабинет».

Это был непреложный закон и, никто не смел, нарушить созданный раз и навсегда им жизненный уклад.

Следом за отцом, Арсений перешагнул порог и на мгновение задержался.

В кабинете, среди книжных полок, уставленных фолиантами, наполненном ароматом кожи и папирос, будившим в нём, ещё со времён детства недобрые предчувствия, отец опустился в чёрное кожаное кресло и, кивнул ему, предлагая сесть.

Рунич, стройный и красивый, в чёрном элегантном костюме, при всей своей внешней моложавости, производил впечатление сурового господина.

«Властелин мира», — подумал Арсений, и сердце его тревожно забилось. Он сел в кресло напротив отца.

— Значит, ты, наконец-то вернулся? И когда же изволил прибыть?

— Сегодня.

— Вот как. Я всё еще не верю своим глазам! — с заметной долей сарказма, усмехнулся Андрей Михайлович. — Я просто не вынесу радости, выпавшей на мою долю. Ну, рассказывай, как жил?

Закинув нога на ногу, Арсений взял из портсигара отца папиросу. Закурил.

— А я и не жалуюсь на жизнь. — На губах юноши играла небрежная улыбка. — Прежде чем вернуться домой, решил месяц попутешествовать по Европе. Подышать воздухом свободы.

— Думал, что вообще не увижу тебя, мой маленький преступник. — Мрачно глядя на сына, перебил его Андрей Михайлович.

Юноша невольно вздрогнул.

Это прозвище, которым отец называл его в минуты гнева с тех пор, как он себя помнил, как плетью хлестнуло его.