В спальню ворвался свежий ветер и, она, подставив ему лицо, вынула шпильку из волос.

Вдохнув полной грудью, аромат прогретой солнцем земли и первой зелени, встряхнула головой.

Густая, блестящая волна белокурых волос рассыпалась по плечам.

Напевая какую-то простенькую песню, она расчесала их и заплела в косу.

Её день, наступил, как обычно, рано.

Но сегодня она проснулась с первыми лучами зари, ибо сегодня был знаменательный день.

Елена. Скоро приедет Елена.

По этому поводу Анна решила поехать в монастырь к Даше, чтобы сообщить ей о возвращении сестры.

Это означает — они опять будут вместе. Вместе, как много лет назад, когда их пути разошлись.

В нетерпении ожидая встречи с одной, Анна не знала, хочет ли она видеть другую.

Почти полгода она не открывала двери в келью сестры.

Девушка окинула взглядом окрестности имения.

Посреди, начинающих зеленеть, гущи деревьев стоял белый дом с мансардой.

Сад подходил к самому крыльцу, а в его глубине голубели воды рукотворного озера. Её родной дом, дом, в котором она родилась. Имение Луговое.

Анна внимательно посмотрела в зеркало.

В нём отражалась стройная девушка с правильными чертами лица, чуть бледноватого со сна, с карими смышлёными глазами.

Закрутила косу короной вокруг головы и набросила на плечи пуховую, белую кружевную шаль.

Вот и всё. Можно отправляться на встречу с сестрой.

***

Весёлая императрица Елизавета Петровна решила построить в Санкт-Петербурге девичий монастырь, дабы удалиться в него в старости и быть похороненной там же. Мечтала. Для этой цели передала церкви свой летний дворец «Смольный». Прибывшие из Горицкого монастыря двадцать монахинь, начали в нём монашескую жизнь. Последняя из них умерла в царствование императрицы Екатерины и «Смольный» по велению императрицы стал приютом для первых «смолянок», девиц из дворянских семей, которые воспитывались тут не для монашеской жизни.

По просьбе дочери, великой княгини Ольги Николаевны, императора Николай Павлович, выделил большой участок земли по Царскосельской дороге, недалеко от Московских триумфальных ворот. Так, с постройки деревянной церкви Казанской иконы Божией и двухэтажного пятиглавого собора Воскресения Христова, начал свою жизнь Воскресенский Новодевичий монастырь.

Большой золотой купол и четыре малых купола, высокий цокольный фундамент и арочный портал. Величественный Воскресенский собор был обращён лицом к Московской заставе и изумлял прихожан своим благолепием и внутренним убранством, росписью стен, пятиярусным, полукруглым предалтарным иконостасом и чудотворной иконой Смоленской Божий Матери Одигитрии. Над воротами входа в монастырь — семидесятиметровая надвратная колокольня, схожая с колокольней Ивана Великого в московском Кремле.

Вглубь двора уходили келейные корпуса и мастерские: живописная, золотошвейная, чеканная, башмачная, ковровая и швейная, поварня и просфорная. Ещё дальше вглубь — ферма, сад, огороды и пчельник. При монастыре находился детский приют, больница для бедных прихожан и церковно-приходская школа для бесплатного обучения. Всё это, радением монахинь и послушниц пребывало в образцовом порядке. В самом отдалённом уголке монастыря Введенская церковь и примыкающее к ней кладбище. На нём хоронили не только почивших сестёр монастыря, но и умерших мирян.

***

Семнадцатилетнюю послушницу Ксению Карницкую мать отдала на послушание в Воскресенский Новодевичий монастырь несколько месяцев тому назад с учетом того, что девушка, пройдя послушание, примет постриг и станет одной из сестёр монастыря.

В обители девушка всей душою привязалась к молчаливой, но всё понимающей сестре Дарье. Эта молодая монахиня давала девушке больше тепла и ласки чем её родная мать. В глубине души Ксения считала Дарью святой. Молчаливая подруга стала её кумиром, её старшей сестрой.

Незадолго до заутрени, Ксения постучала в келью монахини. Не дождавшись ответа, вошла.

Преклонив колени перед иконами, Дарья молилась. Девушка опустилась рядом, и вдруг услышала мягкий голос:

— Рада видеть тебя, Ксения.

— Даша!

— Тише, — улыбнулась монахиня. — Ты разбудишь сестёр.

Закончив молиться, Дарья усадила разрумянившуюся девушку возле стола.

— Ты что-то хочешь мне сказать?

Ксения опустила голову и промолчала.

— Если не хочешь, не говори. Здесь никто тебя не заставит. Но я вижу, что ты в растерянности. Ты скучаешь по матери и прошлой жизни?

— Нет, по матери я не скучаю. А прошлая жизнь, — девушка бросила короткий взгляд на свою собеседницу. — Сестра, разве ты знаешь о жизни за монастырскими стенами?

— Я ведь не всегда была монахиней и знала ту жизнь. У тебя сомнения?

— У меня такое чувство, как будто, — печально вздохнула послушница. — Будто я, попала в какой-то тёмный, глухой колодец. Скажи, когда ты не была монахиней, ты… Любила?

— Ты говоришь о мужчине?

— Да.

— Не могу сказать, что я любила. — Дарья подошла к окну. — Это меня любили. Ты веришь в Бога, Ксения?

— Верю. Но не до такой степени, чтобы служить ему.

— Почему же ты здесь?

— Я не думала о монастыре. Это было желание моей матери. А я мечтала надеть подвенечное платье и стать чьей-то женой. Конечно, это наивно и глупо звучит, а возможно и грешно, но я так чувствую. — Сконфузившись проговорила девушка. — Я очень хочу иметь детей. Это грех?

— Господь благословляет брак и рождение детей. Это не грех. Может поговорить с твоей матерью?

— Нет! — горько усмехнулась девушка и махнула рукой. — Жизненное правило моей матери — условности. Мой отец фабрикант и политик, а мать светская дама. Но этого им недостаточно. Власть! Вот что их привлекает. — Девушка теребила пальцами кончик платка послушницы. — И они пожертвуют всем ради неё, даже мной. Они навязывали мне брак со старым, но влиятельным человеком. Я стала сопротивляться. Когда мать сказала, что если я не выйду замуж за этого человека, то мне дорога в монастырь, я выбрала последнее. Оказавшись здесь, — девушка обвела глазами келью. — Я чувствую себя ужасно и не знаю, что мне делать.

— Ксения, ты не должна спешить. Чтобы стать монахиней нужно любить только Бога и отказаться от всего мирского, — монахиня положила ладонь на нервные пальчики девушки. — Окружающие тебя люди должны стать для тебя братьями и сёстрами, а душой и телом ты должна будешь принадлежать нашему небесному отцу. Чувствуешь ли ты это в своей душе?

— Нет. Такой веры у меня нет, сестра. — Девушка перекрестилась. — Бог мне свидетель, такого нет.

— Всё предначертано на небесах, дорогая. — Дарья погладила её по склонённой голове. — Если тебе суждено стать одной из нас, ты ею станешь. Если же нет, то нет. От судьбы не уйдёшь. — Она поцеловала свою воспитанницу в щёку. — Я пойду к матушке, а ты подумай над моими словами.

Дарья ушла. Юная девушка задумавшись, смотрела на иконы.

***

Пасмурное, угрюмое утро, конца апреля, заглядывало сквозь плотно закрытые шторы в просторную комнату, на втором этаже большого особняка, который укрылся в глубине сада, за решетчатой, кованой оградой, на Аптекарском острове Санкт-Петербурга.

В полумраке, на широкой постели мирно спал темноволосый господин.

Его лицо, с упрямым подбородком и тонким профилем, в полумраке, выделялось, тёмным пятном на белоснежной, с кружевными вставками, подушке.

Тем временем в доме началось движение. В коридоре затопали шаги, послышалось шорканье веника и приглушённый шёпот.

Прислуга приводила в порядок дом, пока хозяин, а это был именно он, отдыхал.

На первом этаже, в столовой, русоволосая девушка лет двадцати, с длинной косой, перекинутой за спину, в белом фартуке с кружевными бретельками, накрывала на стол.

Пушистая, сибирская кошка, дымчатого цвета, вертелась возле её ног.

— Отстань, Пава! — прикрикнула на зверька девушка, отталкивая его ногой. — Не до тебя. Скоро проснётся Андрей Михайлович и завтрак должен быть на столе.