Эрика с нескрываемым интересом рассматривала фигуры. Она выглядела, как участник тотализатора: её глаза блестели любопытством и предвкушением, на губах играла улыбка. Эрика водила пальцами над доской, словно примериваясь, какую фигуру стоит убрать. Наконец, её выбор пал на одну чёрную ладью. Эрика двумя пальцами вытянула фигуру и, приблизив её к глазам, с насмешливым выражением принялась её рассматривать. В какой-то момент она поставила ладью на раскрытую ладонь, вытянула руку с фигурой и, словно обращаясь к ней, поинтересовалась:

— Интересно, какой исход больше устроит госпожу?

Конечно же, фигура ей не ответила. Эрика усмехнулась. Она вновь согнула руку в локте и, приблизив таким образом ладью к себе, провела ногтем другой руки примерно по середине фигуры, словно отделяя верхнюю часть. Затем она будто потеряла к ладье интерес и без зазрения совести отбросила её в угол комнаты. Фигура с стуком ударилась о пол и беспомощно прокатилась несколько миллиметров. Эрика с улыбкой наблюдала за ней. Вдруг с губ девушки сорвалась тихая усмешка, и в следующий миг она уже залилась негромким смехом, постепенно переросшим в безумный хохот. Отсмеявшись, Эрика откинулась назад и с хитрой улыбкой подумала: “В любом случае, я знаю, какой исход устроит меня”.

***

Нелепо.

Всё это казалось ей до жути нелепо. Она столько времени провела рядом с этим человеком, он казался самым надёжным здесь. И вот выяснилось, что он всё это время ей лгал. Ещё каких-то пару дней назад они вместе дурачились, шутили над общим другом. Она поддразнивала его за низкий рост, а он, хоть и создавал видимость обиды, всё равно тянулся к ней. Она забавлялась его примитивным попыткам жульничать в карты, её умиляло, как легко прочитать все его мысли по его лицу.

А теперь она знала, что он всё время носил маску.

Хитаги было больно думать, что все его слова поддержки, вся забота о ней — умелая игра. За время плена она слишком привязалась к Дэймону и невольно доверяла ему, как никому другому. И если сначала она относилась к нему с подозрением, то постепенно стала ослаблять бдительность и, кажется, уже окончательно решила ему поверить. Мир, где они с Дэймоном брат и сестра, стал для неё реальностью. Но, как выяснилось, эта реальность была ложью, и стоило совершенно крошечных усилий разрушить её, как карточный домик.

С сожалением Хитаги думала, что была бы намного счастливее, продолжай она и дальше жить в этом воображаемом мире. В мире, где у неё есть любящий и поддерживающий брат; в мире, где она не мучается вопросом, кто она такая и почему все что-то от неё хотят; в мире, где она может искренне смеяться.

Сейчас она совершенно не ощущала, что делает. Она пыталась жить по-прежнему, пыталась вернуться к рутине и любимым занятиям, но выглядела абсолютно жалко в своих глазах. Всё эмоции Хитаги стали поддельными. Ей казалось, будто она играет в какой-то симулятор жизни: вот она управляет персонажем, заставляя его действовать по чётко отлаженному сценарию, но сама при этом мыслями находится в совершенно другом месте. И действительно, что бы Хитаги ни делала, она постоянно думала обо всей этой истории с Дэймоном и своей настоящей личностью. Из-за этого она стала часто выпадать из реальности и, будто застывшая фигура, подолгу глядеть в одну точку перед собой. Это не мог не заметить Марти, с которым она теперь проводила практически всё своё время. Всё чаще он пытался вызвать её на откровенный разговор о том, что её тревожит, но Хитаги либо на автомате обращала всё в шутку, либо вообще пропускала его слова мимо ушей. И Марти, хоть его это и раздражало, ничего не мог с этим поделать.

Последние несколько дней Хитаги прожила в таком состоянии. Менялось всё только в одном случае: если рядом оказывался Дэймон. В такие моменты Хитаги становилась преувеличенно оживлённой, громче смеялась и вообще всем видом пыталась показать ему, что разрыв её ничуть не трогает. На самом деле, она подозревала, что такой метод не сильно действенный и что она выглядит совершенно неестественно, но упрямство и гордость не давали ей показать свою слабость. Более того, она до сих пор корила себя за эмоциональность в момент ссоры с Дэймоном. Всё это вкупе заставляло её чувствовать себя полнейшей дурой.

В тот день Хитаги пила чай в столовой с Марти, и Дэймон также находился там. Он сидел за угловым столиком в одиночестве, и периодически Хитаги ловила на себе его обеспокоенные взгляды. За некоторое время до этого она как раз думала о том, чтобы прекратить эту глупую игру в “Мне и без тебя хорошо”, и в итоге размышления вытянули из неё все соки. В столовую она пришла опустошённая и обессиленная, и энергии на обычное представление у неё не осталось, так что она сидела задумчивая и рассеянная. Присутствие Дэймона будто физически давило на неё. Один его вид напоминал ей о болезненной ссоре и пробуждал все тревожащие её мысли.

“Почему всё должно было обернуться именно так?” — спрашивала она себя, пустыми глазами уставившись в глянцевую поверхность стола. Прийти в себя Хитаги заставил голос Марти.

— Хитаги! — очевидно, уже не в первый раз настойчиво позвал он.

Хитаги встрепенулась и подняла на него глаза; боковым зрением она успела заметить, как Дэймон отвёл взгляд. Уже сфокусировав внимание на Марти, Хитаги осознала, что он машет перед её лицом рукой, и, хоть у него обиженное выражение, в глубине его глаз заметно беспокойство.

— Земля вызывает Хитаги, — хмыкнул Супер Барабанщик, когда она наконец-то удостоила его своим вниманием. Откинувшись на спинку стула, он проговорил: — Как я понимаю, мне повторить всё, о чём я до этого распинался?

Хитаги виновато опустила голову.

— Прости… — тихо извинилась она.

Марти улыбнулся и, обречённо вздохнув, покачал головой. Хитаги рассеянно взяла в руки чашку, в которой дымился горячий чай. Она явно плохо соображала, что делает. С отсутствующим видом она некоторое время держала чай в руках, а затем торопливо отпила. Она спокойно сидела, опустив глаза, и поэтому не заметила, как ошарашенно на неё смотрит Марти. Он даже замолчал, поражённый её действиями. Дело в том, что он заварил им обоим чай одновременно, поэтому температура должна была быть примерно одинаковой, и только что он пробовал свой: чай был невыносимо, обжигающе горячий.

— Хитаги? — обеспокоенно обратился к девушке Марти. — Тебе нормально пить такой кипяток?

В этот раз она среагировала быстрее. Хитаги резко подняла голову, недоумённо глядя на Марти. Вот только от таких резких движений из её вспотевших ладоней выскользнула чашка. В следующие несколько секунд Марти в ужасе наблюдал полёт чашки из рук Хитаги на пол, в процессе которого половина содержимого вылилась Хитаги на ногу. Посуда звонко разбилась, и одновременно Марти вскочил с места.

— Хитаги! — нервно воскликнул он, подскочив к девушке. — Goddess, ты как?

Хитаги не отвечала. В то время как Марти суетился, пытаясь ей как-то помочь, она сидела и тупо смотрела на свою ногу: на брызги, попавшие ей на ляжку; на тёмное пятно, быстро расползшееся по поверхности её колготок; на пар, медленно поднимающийся от ещё не остывшей жидкости. И странное дело: то, что она видела, совершенно не совпадало с тем, что она чувствовала. Всё это просто не укладывалось в голове.

В какой-то момент рядом оказался обеспокоенный Дэймон, который просто не смог остаться в стороне, и протянул полотенце, за которым успел сбегать на кухню. Не соображая, что делает, Хитаги приняла полотенце и всё так же молча механическим жестом потёрла ногу — не потому что испытывала в этом потребность, а потому что инстинктивно понимала, что так надо делать в такой ситуации.

Парни с беспокойством следили за её действиями, затаив дыхание. Безразличие Хитаги их пугало. Она даже не вскрикнула, когда на неё вылился горяченный чай. Марти всё больше нервничал с каждой минутой. Наконец, он не выдержал и осторожно поинтересовался:

— Это ты от болевого шока такая спокойная?

Хитаги подняла на него глаза и рассеянно взглянула ему в лицо. Марти едва не вздрогнул от её странного выражения. Некоторое время она хмурилась, а затем медленно произнесла: