«Эта икона, – пишет в своей книжке граф, – в моем семействе, а также и в окрестностях издавна пользуется славой чудотворений. Моя жена в особенности всегда чтила эту Икону, что заимствовали от неё и наши дети». Есть давно существующее поверье, что эта икона, кроме помощи в болезнях душевных и телесных, особенно помогает прибегающим к ней молодым девицам, желающим устроить свое семейное положение. Поэтому установился обычай, чтобы молящийся чистил ризу на св. иконе, вытирая ее осторожно ватой, или чистым полотенцем. И сколько раз была услышана молитва! как скоро, удачно и неожиданно устраивалась счастливая судьба обращающихся к Богоматери пред этой иконой. А потому и неудивительно, что риза на этой иконе всегда была очень чиста и горела как солнце. На иконе Богоматерь изображена сидящею; на коленях Её в полулежачем положении покоится Предвечный Младенец, держащий в правой руке крест. В стороне от изображения стоит чаша и около неё лжица. Предполагают иные, что художник поместил около Богомладенца эти изображения, имея в виду указать на Него, как на будущего установителя таинства Св. Причащения. Иные же говорят, что эта икона написана, на стихи акафиста: «Радуйся чаше, черплющая радость»[27].

От этой св. иконы в 1881 г. 21-го февраля получила исцеление от тяжкой болезни старшая дочь графа Владимира Ивановича Капниста, Мария.

Граф Владимир Иванович Капнист, сын бывшего Московского губернатора Ивана Васильевича Капниста, один из крупных землевладельцев Полтавской губернии и имеет поместье в Кобелякском уезде – деревню Козельщину. У графа есть сын и дочери. Его дочери, до болезни старшей Марии, воспитывались в Полтавском институте благородных девиц. Тиха и спокойна была жизнь этого семейства, жившего большею частью в деревне, до последнего события, глубоко поразившего семью и надолго расстроившего её спокойствие.

В 1880 г. граф получил от начальницы Полтавского института письмо, в котором она уведомляла его, что его дочь Мария больна и желает видеть своего отца или мать. Граф тотчас отправился в Полтаву и, приехав, нашел, что его дочь получила вывих в ступне ноги и, как определил врач Мейер, от неправильного уклона ноги в сторону, уверяя графа, что эта болезнь не опасна, и только нужно на больное место положить гипсовую повязку, от которой все и пройдет. Но граф, не смотря на такое уверение врача, взял свою дочь из института и повез ее в Харьков к знаменитому хирургу Груббе. Груббе внимательно осмотрел больную, расспросил подробно, признал болезнь за вывих и, как и Мейер, указал на ту же гипсовую повязку. Между тем по совету Груббе, был приготовлен особый башмак, который, соединяясь с крепкими стальными пружинами, обхватывал ногу больной повыше колена, давая ноге возможность иметь крепкий упор, не тревожа больного места. В этом башмаке, напутствуемая профессором Груббе и другими Харьковскими врачами принимать внутрь железо и наружные теплые ванны, больная возвратилась с отцом в свое имение. Прошел пост, наступил праздник св. Пасхи, а больная не чувствовала облегчения, напротив в первый день Светлого Воскресенья у неё искривилась и другая нога так же, как и первая. Невозможно описать горя отца и матери. На другой день отец с дочерью были уже в приемной доктора Груббе, который и. на эту ногу надел стальные пружины и отправил больную на Кавказ, лечиться минеральными водами и укрепляться кавказским горным воздухом. Но все эти советы не принесли никакой пользы.

Во время путешествия на Кавказ больной становилось все хуже и хуже. Кроме упадка сил, она потеряла чувствительность в руках и ногах. Уколов она не чувствовала, как в кистях рук, так и в обеих ногах от ступни до колена. Доктор Иванов, лечивший на кавказских минеральных водах, был очень заинтересован болезнью молодой графини, а потому постарался исследовать ее, серьезно осмотрев больную. Во время этого осмотра болезнь молодой девушки предстала пред вниманием добросовестного исследователя во всем своем ужасающем развитии. Доктор Иванов, кроме существующих и осмотренных Харьковскими и Полтавскими врачами повреждений организма, открыл вывихи в плечевых суставах и в левом бедре, при чем указал на сильную чувствительность спины, прикосновение к которой доставляло больной сильное страдание. Эта чувствительность была так велика, что резкий стук, громкая речь разговаривающих, болезненно отражались в её позвоночном столбе. Доктор сказал, что у графини страдание спинного мозга во всю его длину и природные вывихи костей. Считая эту болезнь очень серьезною, он в своем письме советовал графу везти больную на зиму или в Москву к Кожевникову, или в Петербург к Мержиевскому… «Лучше же всего, – прибавлял доктор, – к Эрбу в Гейдельберг, или к Шарко в Париж». Доктор Иванов, считая болезнь очень опасною, почти неизлечимою. сознался, что причины её ему неизвестны. Прописанные Ивановым: электричество, ванны, железистые воды внутрь нисколько не облегчили больную, и в августе она вернулась с отцом в свою деревню еще расслабленнее.

В октябре все семейство приехало в Москву.

Здесь больную лечили доктора: Кожевников, Митропольский, Склифосовский, Корсаков, Павлинов и Каспари. Все они признали болезнь графини серьезною, соглашались в определении этой болезни с доктором Ивановым, не скрывали от родителей, что считают ее неизлечимою, и советовали полечиться больной за границей у Ботера, указывая также на профессора Шарко, в Париже, совет которого был необходим. Случилось обстоятельство, которое возбудило надежду в графе иметь свидание с знаменитым Шарко в Москве: некто Иван Артемьевич Лямин, очень богатый человек, задумал вызвать знаменитого Парижского врача в Москву к своей больной дочери, г-же Остроумовой.

Тяжело было больной дочери графа жить в Москве. Чужие люди, частые осмотры докторов, горькие лекарства и недостаток деревенской свободы напомнили больной её родную деревню, дом, знакомые лица, теплое участие к ней друзей и знакомых дома, – все это заставило страдалицу обратиться с просьбой к отцу и матери увезти ее в Малороссию. Отец и мать обратились за советом к докторам. Доктора позволили ей ехать и графиня с дочерью уехала в деревню, а граф остался в Москве, ожидая приезда Шарко. Прощаясь с супругой и дочерью, граф взял слово как только он пришлет телеграмму, что едет Шарко, они приедут в Москву.

Невозможно представить себе горе и страдание родителей, на глазах которых со дня на день ухудшалось здоровье их любимой дочери и уменьшалась надежда на выздоровление. Испытав все средства, какие возможны людям богатым, для облегчения страдалицы дочери и не видя помощи, слыша везде и от всех врачей, что болезнь очень серьезная, едва ли излечима, они, хотя им было невыразимо тяжело, мало-помалу начали убеждаться, что должны будут расстаться с своею милою дочерью, а потому сильно тосковали. Вот что писал граф к своим родным о своем горе при виде страданий дочери: «Представьте себе то мое положение, в котором я находился, выслушивая от врачей их безотрадные речи о настоящем и будущем нашей дорогой больной; представьте себе, что я в это время перечувствовал и сколько потратил! Тринадцать месяцев грызло меня горе, тринадцать месяцев я должен был приучать себя к мысли, что смерть – лучший и неизбежный исход для несчастной страдалицы, которую я так люблю»[28]. Напутствуемая благословением отца, больная дочь, с своею матерью отправилась из Москвы в свое имение. В своей родной деревне больная была встречена друзьями, преданной прислугой, все старались услужить больной и доставить ей удовольствие, на сколько было возможно. В 1881 г. 21 февраля в доме были гости. Шла тихая беседа. В то время, когда и больная, как будто забыв о своей болезни, поддалась общему настроению мирной беседы, была получена телеграмма от отца, призывающего ее в Москву для свидания с Шарко, ехавшим туда же. Это известие не обрадовало несчастную страдалицу. Телеграмма напомнила ей её тяжелое положение, далекую утомительную дорогу в вагоне, знакомые лица докторов, беспечные лица гостиничной прислуги, склянки, сигнатурки и Шарко, который, Бог знает, что скажет, как определит болезнь, не отнимет ли и последней надежды на выздоровление? Слезы показались на глазах больной. Мать пошла похлопотать о приготовлении в путь. Она с помощью прислуги наскоро уложила все нужное; оканчивая сборы, позвала к себе больную и, оставшись одна с нею, указывая на фамильный образ Богоматери, сказала: «Маша, мы едем завтра в Москву, возьми, дорогая моя, образ Богоматери, почисти её ризу (чистить ризу иконы было в обычае семейства, когда собирались о чем либо особенном молиться пред нею) и поусерднее помолись пред нашей Заступницей. Путь нам предстоит длинный и дело серьезное. Проси, пусть поможет нам благополучно совершить путь и вразумит врачей облегчить твою болезнь». Покорная дочь, молча, с благоговением взяла св. икону и задумалась. Пред нею пролетели все печальные события прошлого года: тяжкая болезнь, горе отца и матери, их слезы, постоянные беспокойства о её судьбе, бессилие врачей, не облегчивших её страданий. Ей сделалось так тяжело. «Неужели же вечное увечье, вечные страдания?.. – думала с унынием несчастная девушка. – А между тем не далее, как в следующей комнате, здоровые мои друзья, не знающие моей тоски и сильных болей, ведут мирную и беззаботную беседу». И так ей захотелось быть здоровой, что она крепко обняла св. образ и в горячей молитве к Царице Небесной, скорой Помощнице и Утешительнице всех несчастных и скорбящих искала себе защиты, утешения и помощи, которой не могли дать ей люди. И Царица Небесная услышала её молитву и поспешила на помощь к несчастной: над нею совершилось чудо, о котором впоследствии разнеслась радостная весть по всей православной Руси.