– Мы хотим купить у вас лошадь, – смело сказала я. Анфиса смерила меня оценивающим взглядом и сперва вывела на корде небольшую серую кобылу. Кобыла была интересной лошадью хобби-класса, но решительно мне не подходила. Я поблагодарила Анфису за труды, похвалила серую кобылу, но твердо заявила, что меня интересует только Хуторок.
– Хуторок… – сказала кавалергард-Анфиса и завела кобылу в конюшню. Она отправилась чистить и седлать того, кто станет моей первой и самой большой любовью, моей гордостью, моей болью, моим САМЫМ КРАСИВЫМ КОНЕМ.
Глава 3
На мгновение мне показалось, что это какое-то де-жавю. Большая черная лошадь, виденная в детстве, вышла на грязный неухоженный плац. Та же кошачья грация движений. Только вороной Пепел словно забрел на поле одуванчиков и перепачкал морду в цветочной пыльце. И стал караковым, то есть вороным с желтыми подпалинами. Я зажмурилась и снова открыла глаза. Ну конечно нет, это совершенно другой конь!
Крупный, удивительно гармонично сложенный конь повернул ко мне небольшую голову с легкой горбинкой. Он посмотрел на меня пристально и внимательно. Анфиса крякнула и села в седло. Конь крякнул тоже – у него на спине вместе с седлом лежало полтора центнера живого веса. В седле Анфиса держалась удивительно хорошо. Она уверенно собрала лошадь, то есть двинула ее шенкелем или внутренней частью ноги и как бы сжала лошадь в тугую пружинку между рукой и ногой. Сбор – это как первая позиция в балете. Без сбора лошадь не может принять исходное положение, из которого делаются все элементы выездки. Конь был красив на свободе, но в сборе он оказался великолепен. Длинная шея с красиво очерченным затылком и длинный волнистый хвост, которым он отмахивался от Анфисиных шпор.
Хуторок двигался собранной рысью, прибавлял ее, выбрасывая ноги почти до самой морды, делал «принимание» на всех аллюрах, то есть двигался вбок, перекрещивая ноги, делал перемену ноги на галопе. Это удивительно красивый элемент выездки, когда лошадь словно перебирает ногами в воздухе, как танцует. Хуторок ходил назад, разворачивался на месте на передних и задних ногах. В общем, он почти отъездил программу Малого приза. Но удовольствия от такой езды он явно не получал. Конь скрипел зубами. С мундштука капали хлопья пены на широкую черную грудь и передние точеные ноги.
– Крытого манежа у нас нет, – жаловалась Анфиса, отхаживая коня. – Нет грунта – лошадь стоит. Поэтому и умеет меньше, чем положено по возрасту. Ему семь лет, пора уже и Большой приз ехать.
Анфиса спрыгнула с коня и бросила мне повод:
– Общайтесь!
Мне позволили немного поездить на Хуторке самой. Как же это было здорово! То же, видимо, чувствует автолюбитель, пересевший с «Запоржца» на «Мерседес». Я ощущала широкий, просторный шаг, видела большое колесо шеи перед собой. При малейшем напряжении шенкеля лошадь подбирается и ловит команду. Не скажу, чтобы конь был «диванистый», как раз довольно тряский, но когда Хуторок в сборе, сидеть на нем достаточно удобно. Рысь очень широкая, просторная. Хуторок будто зависал над землей. Хотя на самом деле не зависал, просто так бежал. И сам он глубокий и широкий, после узкогрудых, «селедочных» прокатных коней – это было непривычно. Коня подо мной было очень много.
Но самое главное в Хуторке оказалось не это. Да, он красив, изумительно сложен. Но помимо всего прочего, это была сильная лошадиная личность. Яркая конская индивидуальность. Лошадь, исполненная силы и не злоупотребляющая этой силой. Эти определения появились позже, а в тот момент в голове мелькала только одна мысль. ЭТО МОЯ ЛОШАДЬ. Я наконец-то ее нашла!
Я наклонилась вперед, обняла коня за шею и сказала присутствующим:
– Вы можете делать со мной что хотите, но с этой лошади я не слезу, стащите, если сможете.
Хомутова довольно улыбалась. Алька «запала» на Хуторка.
Мы дошли до самого главного – до цены. Анфиса спросила, на какую сумму мы рассчитываем. Хомутова не велела называть больше семисот долларов, что я и брякнула. Анфиса возмутилась и бросилась заводить коня в конюшню.
– Пять тысяч, пять тысяч, не меньше! – негодовала она. Хуторок посмотрел на меня внимательно и грустно и зашагал в конюшню. Мы уехали, не солоно хлебавши.
Хомутова дорогой ворчала, что пять тысяч – это слишком дорого. Хуторок, конечно, жеребец отличный, но денег таких не стоит.
Жеребец! Хуторок – жеребец. И при этом спокойный и адекватно реагирующий даже на такого неопытного всадника, как я. Уже не помню, как мы все разъехались в тот день. Я впала в жесточайшую депрессию. Даже неудачи на любовном фронте, которые у меня, как у любой нормальной девушки, периодически случались, не выбивали из себя так бесповоротно.
Это словно у ребенка отняли любимую игрушку, будто разлучили влюбленных, будто у нищего отобрали последнюю корку хлеба. Да, эта лошадь мне не принадлежала, но мне так хотелось, чтобы она была моей. Наверное, то же чувствует маленький уродливый пацанчик, мечтающий о диве с журнальной обложки. Казалось, меня впустили в какой-то удивительный мир, а потом грубо вытолкали за ворота. Все случилось так же, как и в детстве, когда неожиданно появилась хозяйка вороного Пепла. Мне было горько и обидно! И мне опять было четыре с половиной года.
Ночью мне приснился Рафаил. Он ничего не сказал, только улыбался. Нет ничего более приятного, чем смотреть в лицо улыбающегося ангела…
Это было полное фиаско. Ничто не радовало, на работе все из рук валилось. Впрочем, на службе у меня действительно было неважно. До такой, что просто ноги туда не несли.
Медленно, но верно ситуация накалялась и с каждым днем двигалась к трагическому финалу. Я работала в огромной империи, созданной сильной бизнес-леди Светланой Львовной Андреевой. Фирма была ее детищем, любимой игрушкой, светом в окошке. Светлана Львовна дневала и ночевала на работе, постоянно совершенствовала механизм зарабатывания денег, и без того исправно функционирующий. Меня она определила на роль арбитра, доверяла безгранично и советовалась по всем вопросам, начиная от презентационных материалов и заканчивая ее личными взаимоотношениями с сыном и гражданским мужем.
Муж, как положено, значительно моложе, красавец и карьерист. Николай работал маркетологом до меня, но ушел в другую компанию. Светлана Львовна постоянно приводила его в пример. Авторитет Николая регулярно портил мне жизнь в фирме Светланы Львовны.
Однажды я не выдержала и задала ей откровенный вопрос:
– Светлана Львовна, когда вы избавитесь от «комплекса вдовы»?..
От такой наглости у нее чуть не выпала сигарета изо рта. Начальница уставилась на меня огромными карими глазищами, в которых было и удивление и любопытство.
– Это как? – наконец выдохнула она.
– Очень просто, – отозвалась я. Если у женщины умирает муж, которого она очень сильно любила, то потом она не может выйти замуж, всех последующих мужчин она сравнивает с бывшим. Светлана Львовна, или увольте меня или перестаньте, пожалуйста, сравнивать с Николаем. Начальница долго молчала. Сильная женщина, она справилась с гневом, взяла себя в руки, оценила мой ответ и уже больше никогда не сравнивала меня с предшественником и не ставила его в пример.
После этой истории я почти все рабочее время проводила в кабинете руководителя, участвовала практически во всех разработках рекламного, маркетингового характера и всего, что касалось не только имиджа ее компании, но и лично начальницы. Для того, чтобы я не травилась табачным дымом, был куплен прибор, фильтрующий воздух. Хитрая техника не выдержала и вышла из строя через месяц. Курила Светлана Львовна как паровоз. Она просто не могла думать без сигареты.
Иногда откровенность начальницы даже пугала, поскольку была чрезмерной. Я ценила степень доверия, которую она мне оказывала и хранила многие ее тайны. И сейчас не смогу подробно рассказать о том, каким образом пришла к решению уволиться. Скажу лишь, что на мое место человека номер три в империи существовал еще один претендент. Назовем его Леонид Рождественский. Старейший сотрудник компании. Но его всякий раз обходили в борьбе за должность зама генеральши. Сначала красавец Николай, потом я. Леониду пришла пора доказать, кто на самом деле достоин быть Арбитром в компании. Рождественскому было хорошо за сорок, и надо было делать карьеру любой ценой. Это был его ПОСЛЕДНИЙ ШАНС.