Куда приятнее мечтать о будущем, в котором обязательно есть место лошади. Как в чешском фильме «Три орешка для Золушки». В старых пружинах мне мерещились стремена, в оторванных ремешках – поводья, в отпечатках чьих-то ног – следы копыт. Наверное, это была болезнь. Но самая сладкая и приятная болезнь на свете. Предавалась она контактным путем, имела короткий инкубационный период. Будущее показало, что болезнь стала хронической и лечению поддавалась мало.
Родители не на шутку обеспокоились этим непонятным увлечением. Один раз ребенок попал на конюшню и стал буквально бредить лошадьми! Но в этом увлечении нашлась и полезная сторона. Книжки про лошадей, которые я поглощала в больших количествах, сослужили добрую службу. Сначала про лошадей, потом и про все остальное. Чтение открывало удивительный мир, и скоро оно уже стало для меня совершенно необходимо.
Нелюбовь к чтению сменилась горячей любовью: книжку вечером у меня отбирали уже с боем. Иногда я читала под одеялом с фонариком, потому что не могла уснуть, не дочитав книгу до конца. Учебный процесс пошел теперь гораздо веселее.
Но мечты поступить в конную школу так и не сбылись. Родители надумали сменить место жительства. Решено: мы переезжаем из Ленинграда в Абхазию.
Отец родился в Ленинграде в мае 1940 года. Перед самой войной бабушка вывезла детей в деревню, в Псковскую область. Она оказалась в оккупации. Бабушка рассказывала потом, что папа еще долгое время после войны старался держать в карманах сухари – боялся, что опять будет нечего есть.
Война подорвала здоровье отца. После тридцати он стал чувствовать себя совсем уж плохо и по настоянию врачей был вынужден сменить питерский климат на благодатный абхазский.
Отец купил половину ветхого саманного домика у вредной старухи бабы Клавы, и олимпийским летом 1980 года мы уехали в село Хейвани Гагринского района. Первой на новоселье посмотрела мама и сообщила, что места там райские – море в ста метрах от участка, отличный сад, а позади дома – горы. Я же мечтала только об одном – чтобы там оказались лошади…
Прощайте конноспортивная и художественная школа! И с друзьями – Максимом и Наташкой – придется расстаться. Но лошадей, конечно, жаль сильнее…
Помню горячий южный воздух, который я вдохнула, выйдя из поезда Ленинград-Адлер, как мелькали в окне машины диковинные деревья – платаны с плешивыми стволами, с которых клочьями слезала кожа, магнолии с белыми одуряющими цветами и темными лакированными листьями, белые и розовые олеандры. Как долго ехали на машине по петляющей дороге. И вдруг где-то справа, совсем близко, появилось море…
Живности на юге оказалось много. В поселке по улицам ходили индюки и гуси, роняя перья. После наступления темноты протяжно и жалобно кричали павлины. Наблюдались и другие представители фауны. Но меня интересовала совсем другая ее разновидность. Большая и четвероногая.
И к моей бурной радости, одна лошадь там все же нашлась. Меня послали за хлебом и сахаром в ближайший магазин. Это была лавочка, где можно было купить все, что угодно – кильки в банках, тетрадки в клеточку, югославские кожаные перчатки и яблочную пастилу, сливочное масло и велосипедные шины. Заправляла магазинчиком странноватая семья – маленький юркий грузин Валико в кепке «аэродром» и его тихая, почти безмолвная жена. Которая была на голову выше мужа и в два раза толще. Сельмаг являлся чем-то вроде сельского клуба. Вокруг него всегда было многолюдно. Здесь встречались, делились новостями. Я могла только догадываться, о чем велись долгие и эмоциональные беседы. Внутри магазина пахло хлебом, сахаром и дегтем.
Выйдя из магазина, я заметила, позади него мелькнуло что-то каштановое. Сомнений не было – конечно же, это лошадь! Гнеденький горбоносый ме-ринок сонно щипал траву, внимательно обходя куски арматуры, торчавшие из земли… В сумке у меня лежали три буханки душистого белого хлеба (такого хлеба в Ленинграде не найти) и двухкилограммовый бумажный пакет сахара. Жаль, сахар не кусковой – он был бы сподручнее для знакомства. Подойти к незнакомой лошади еще страшнее, чем к собаке. Но надо же с чего-то начинать…
Я отломила кусок корки и протянула хлеб на вытянутой руке. Конь оторвался от поедания травы и втянул воздух ноздрями. А потом сам пошел мне навстречу. Как же восхитительно от него пахло – конским потом и пережеванной зеленой травой! Гнедой взял хлеб бархатными губами и принялся пережевывать корочку. Я знала, что мягким хлебом кормить лошадей нельзя и потому ободрала с буханки все корки. Объев каравай, гнедой невозмутимо удалился. Но мне хватило и этого. Я неслась домой, хлопая себя по коленкам тяжеленным пакетом.
– Мама! Мама! Лошадь!
Я просто захлебывалась от переполнявшего меня счастья!
Жаль, что родители моих восторгов совершенно не разделяли. Отец в мастерской, оборудованной прямо на участке, чинил битые машины. Трамваи по Леселидзе не ездили, только автобусы, большие желтые «Икарусы», поэтому мама превратилась в домохозяйку. У нее быстро появились приятельницы. Одна из них приносила изумительные душистые «шампанские» яблоки из своего сада. Шампанскими они назывались потому, что при падении с дерева на яблоке образовывался «синяк», где шипел и бурчал сок, словно шампанское.
Первое лето в Абхазии – беззаботное, наполненное яркими впечатлениями. Мы считались гостями из Ленинграда. Местные жители с гордостью показывали достопримечательности: Голубое озеро и озеро Рица, дачу Сталина на мысе Пицунда, монастырь и пещеру в Новом Афоне. Пальмы и платаны, олеандры и магнолии… После блеклой питерской природы – это выглядело так ярко, сочно и буйно.
Надо ли говорить, что самым ярким и памятным эпизодом стало для меня фотографирование на лошади. У меня сохранился снимок. На нем – замученная туристами пожилая лошаденка, а сверху я – в папахе и бурке. При этом вид у меня на фото лихой и абсолютно счастливый.
Море не стало для меня диковинкой. Все-таки в Петербурге тоже есть свое море – Финский залив. Странным казалось название «Черное». Оно на самом деле было разного цвета в зависимости от погоды – когда серое, когда зеленое, но никогда – черное. Иногда, безветренным ранним утром, даже далеко от берега просматривалось дно – вода словно застывала. Ходить по галечному берегу оказалось страшно неудобно, но говорили, что очень полезно для здоровья. Этакий точечный массаж ступней.
Плавать я училась еще в ленинградском бассейне, однако вода упорно отказывалась меня держать. В море все получилось само собой. Может быть, потому, что в море вода была соленой, выталкивала меня на поверхность сама. Мама – исключительно сухопутная птица – в приобретенные навыки не верила и сильно дергалась, если я отплывала далеко.
– Не смей плавать на глубину, – ворчала она. Впрочем, мама и в первое лето на море ходила редко, а потом и совсем перестала.
Она хлопотала по хозяйству, ворчала по поводу нашей бытовой неустроенности и изредка ругалась с соседкой бабой Клавой.
Об этой старушке хочется сказать пару слов, поскольку это весьма колоритная фигура. Среднего роста, крепкая, веснушчатая, в неизменном платочке, надвинутом на лоб. Глаза ее, как маленькие узенькие щелки, бегали туда-сюда, замышляя новые козни.
Кубанская казачка, дородная и ушлая, Клавдия вышла замуж за вдовца – грузина Вано. Она как-то умудрилась оставить двоих его детей без наследства, когда его не стало. Имущество состояло из ветхого дома
И запущенного сада – они и стали источником невиданного дохода для хитрой тетки. Сначала она продала отцу половину дома, а потом, пользуясь тем, что и со второй половиной дома надо было решать вопрос, «загнала» оставшуюся часть дома втридорога вместе со старой мебелью, источенной жучками, рассохшимися винными бочками и старым самогонным аппаратом. Гнали самогон и делали вино в поселке буквально в каждом дворе. Сначала виноград дробили в специальной кадке с роликом, утыканным гвоздями. Ролик вращали за ручку, и дробилка выплевывала раздавленные ягоды – синие кожурки и зеленую мякоть. Из свежего виноградного сока делали чурчхелу – нанизанные на нитку орешки, которые макали в кашу из виноградного сока и кукурузной муки. Верхний хвостик нитки оставался для подвешивания. Все это высыхало, и получалась резиновая темно-красная колбаска с орешками внутри. Орехи, кукуруза и виноград для нее росли в нашем саду.
