Потому что Тики горячий почти до ужаса и восторга.

Потому что Тики любит его (непонятно за что, конечно, но сейчас для таких мыслей совсем не время).

Юноша счастливо зажмурился, выгибаясь навстречу его рукам, и целовалцеловалцеловал лицо и шею мужчины, неумело и совсем, наверное, по-детски, отчего смущался ещё больше, потому что Микк был опытным (о боже, любовником), а сам Уолкер даже не целовался ни с кем до него, что уж говорить обо всём остальном.

— Ш-ш-ш, Малыш, — спустя несколько минут неумолимо жарких нежностей, ласковых пальцев на разгорячённой коже и касаний к уродливым шрамам на левом боку зашептал Тики, отстраняясь. Золотые глаза его возбуждённо блестели, и волосы, взъерошенные и в которых каким-то странным образом (и когда успел?) оказались ладони самого Уолкера, разметались по плечам, а сам юноша… у него всё тело горело: щёки, пальцы, шея, грудь и там, внизу, чёрт подери, о чём думать ему было слишком стыдно. — Продолжать дальше в таком же духе нельзя, понял? — лукаво протянул мужчина, мягко прикусив нижнюю губу Аллена и принявшись медленно посасывать её, и легко пробежался подушечками пальцев вдоль позвоночника, ловя ртом очередной постыдный полустон.

Юноша откликнулся звонким возгласом и прижался к мужчине теснее — насколько это вообще возможно.

Нельзя — это очень плохое слово. Даже… паршивое. Но — очень необходимое для того, чтобы остановить себя.

Тики погладил его по лопаткам, и Аллен ощутил себя до страсти хрупким и ломким. Как будто одно неосторожное движение — и не будет больше Аллена Уолкера.

Но мужчина был необыкновенно осторожен.

— П-почему-у-у? — дрогнувшим голосом протянул юноша. Тики повел языком по его шее, осторожно всасывая в рот тонкую белую кожу и следя за тем, наверное, чтобы не оставить слишком уж заметных следов. Следом он спустился к правой ключице, слегка прикусывая ее и обдавая горячим дыханием.

— Потому что сейчас не время… У тебя же экзамены, Малыш. Но зато пото-о-м, — мужчина чуть отстранился, глядя на него шальными глазами и развязно улыбаясь, — я не выпущу тебя из постели так просто.

Аллен ощутил, как скулы обдало жаром, и отшатнулся от рассмеявшегося Микка, однако всё равно оставшись на его коленях, потому что тот всё ещё держал юношу в своих крепких объятиях, приятно касаясь самыми подушечками пальцев спины и выводя узоры на ней от лопаток до копчика.

— Да ну тебя! — обиженно (и ужасно смущённо, потому что, чёрт подери, нельзя говорить такие вещи!) пробурчал Уолкер, пытаясь выкарабкаться из становящегося всё теснее и теснее захвата, и, рассерженно-раздражённо рыкнув, вытащил руки мужчины из-под своей водолазки, пытаясь не обращать внимания на осоловело-довольный и предвкушающий взгляд золотых, мерцающих в темноте парковки глаз. Аллен, показательно сердито надувшись, всё-таки чмокнул Тики в нос, и перебрался на соседнее сидение (насколько забавно это выглядело, раз мужчина с мягким смехом погладил его по бедру, невесомо коснувшись сразу же подтянувшегося живота, ему думать не хотелось). — Извращенец чёртов, — проворчал он, скрестив руки на груди и чувствуя себя слишком сконфуженным, смущённым и выбитым из колеи.

О боже, зачем говорить об этом вслух? Как Тики вообще может говорить вслух о том, что… что… что… о том, к чему их отношения, конечно же, придут в будущем, но, мать вашу, Аллен даже подумать об этом стеснялся!

Да и… ну… чёрт, он немного боялся — это было ново, неизведанно, да и… о боже, юноша точно будет выступать в роли «девчонки»! Это даже, кажется, и не обсуждалось, потому что Микк — взрослый опытный мужчина — точно не позволит какому-то подростку-мальчишке… сделать это.

Аллен почувствовал, как щёки просто пылают от смущения, и, также ощущая на себе лукавый взгляд, отвернулся к окну, неразборчиво пробурчав что-то сердито-раздраженное.

Тики, потянувшись и чуть хрустнув позвонками, легонько куснул его за ухо — и тут же ласково взъерошил волосы, совершенно не обратив внимания на полный возмущения и протеста возглас. Только бархатно рассмеялся и наконец позволил юноше устроиться по-нормальному на пассажирском сидении рядом.

— Прости-и… Просто ты такой потрясающий, что лапать тебя хочется постоянно, — с хитрой улыбкой произнес он, мечтательно прикрывая глаза и заставляя Аллена ощутить себя… господи, как будто закрыли в сауне — лицо раскраснелось, ладони вспотели, по телу — горячие мурашки…

Это было слишком смущающе хорошо — даже сами слова о том, что Тики хочет к нему прикасаться. Потому что… ох, судя по столь несдержанным ласкам, он и правда хотел.

И осознание этого — оно просто окрыляло, хотя и… заставляло чувствовать себя каким-то… порочным. (Кто бы мог подумать, что это так приятно…)

— Заткни-и-и-и-сь!.. — почти плаксиво потребовал юноша, чувствуя все тот же непрекращающийся жар в паху и совершенно не представляя, как унять его, не прибегая к…

Он хотел и одновременно не хотел, чтобы прикосновения Тики приносили ему подобные ощущения. Потому что это томление, оно было потрясающим — от него пульсировало все тело, напрягалась каждая мышца, хотелось больше почти до боли, но… на этот раз, что сказать, все пока кончилось одной лишь неудовлетворенностью.

— Не могу, — со все той же ласковой ехидцей отозвался мужчина, бросая на юношу косой взгляд. — Ты потрясающе краснеешь и становишься похож на пятнистого котенка, — и, словно в подтверждение своих слов, он мягко повел рукой по обтянутому джинсовой тканью бедру Аллена от колена до паха — до паха, где все горело и пульсировало, где… — и улыбнулся.

И — завел автомобиль прежде, чем юноша успел его обругать.

Комментарий к Op.16

Репертуар:

In Fear And Faith — Heavy Lies The Crown

Романсеро — Дон Хуан

========== Op.17 ==========

Дорога пролетала почти незаметно — Тики никогда, честно говоря, за ней и не следил особо (за всеми этими деревьями, заборчиками и домами: за рулём было совершенно не до этого), но сегодня трасса извивалась под колёсами так быстро, что мужчина даже не обратил внимания, как почти доехал до особняка Шерила, недавно пригласившего его к себе, потому что Адам вновь отпустил его к жене и дочери на несколько дней.

Возможно, Микк просто не заметил времени за своими размышлениями об Аллене, что, на самом деле, было вполне вероятно, потому что последние дни он думал о нём очень часто, даже удивляясь иногда своей влюблённости, потому что за двадцать пять лет жизни никогда и ни к кому таких чувств не испытывал, а тут… вдруг к парню, да ещё и на семь лет младше.

Вообще, Малыш был замечательным — и чем больше Тики проводил с ним времени, тем больше в этом убеждался.

Редиска был ужасно трудолюбивым не только в повседневной жизни, но и в учебе, как оказалось (что, по правде говоря, потрясло мужчину, который отчего-то думал, что младший Уолкер был дуб дубом в школе). Неа даже как-то недавно поделился, что в начальную школу братишка пошел гораздо позже положенного только потому, что долгое время провел дома из-за психологической травмы после аварии. Истерика, боязнь выходить на улицу и реабилитация. Из-за этого он был старше своих одноклассников и заканчивал школу в восемнадцать. Друг ещё рассказал, ужасно расщедрившись на факты об Аллене (до этого он по большей части ничего о нём не говорил), что мальчику тогда постоянно (и денно, и нощно, каждую минуту, пос-то-ян-но) казалось, будто его пожирает огонь, и он метался, боялся, кричал, рыдал, не способный избавиться от наваждения.

Неа вспоминал об этом с такой тоской и виной в голосе, что Тики не отважился спрашивать дальше, но одно он понял точно — этот пожар преследует Малыша до сих пор (пос-то-ян-но, о боже), но из-за успокоительных, которые Кросс выписывает ему по новой каждые три-четыре года, потому что эффект прежних ослабевает спустя некоторое время, он может хотя бы просто терпеть его и не обращать внимания на то, что его руку каждую минуту (каждую, мать, минуту) жрёт огонь.

Тики понял также и то, что ужасно хочет снять перчатку с этой руки, чтобы успокоить жар. Чтобы помочь Аллену. Чтобы избавить его от этого пожара, от этой боли.