Аллен молча поставил перед ним тарелки с едой (рис с курицей, овощи в отдельной миске, мисо-суп) и, усевшись напротив, пожелал приятного аппетита.

И Тики, чёрт подери, проклиная себя, продолжил рассматривать его.

Понимая, что перед ним парень. Что не воспринимает его девушкой, как ему сначала думалось. Что, вашу мать, любуется длинными пальцами этого редиски, соблазнительными ключицами, выглядывающими из-за ворота футболки. Что Аллен для него так и остался Алисой, певицей из кафе, в которую он влюбился до потери памяти.

Аллен зябко передернул плечами под его взглядом и уткнулся в тарелку.

— Чего ты так смотришь?.. — минуты через две выдавил из себя он, и Тики, не выдержав, прыснул и отвел глаза.

Смущение съедало, но вместе с тем… удивительно приятно оказалось, что Аллен заметил эти его взгляды.

— Я хочу понять, — откликнулся мужчина. — Сопоставить. Как я мог не заметить этого…

— Того, что Алиса — это раздражающий тебя мальчишка? — усмехнулся в ответ Уолкер, снова нещадно краснея и так и не отводя взгляда от своей тарелки.

Это было… действительно неловко. Тики даже не думал, что это будет… настолько.

Но это было удивительно приятно. Может, потому что Микк был влюблен?.. Это вполне вероятно, на самом деле, потому что… Аллена все равно хотелось поцеловать.

— Но зачем… так смотреть? — не сдавался юноша. Даже вскинул на него глаза и теперь… тоже смотрел.

— Я ищу сходства в движениях, — пожал плечами Тики, выпрямляясь и откидываясь на спинку стула. — Хотя твой голос доказывает лучше всего… А как я смотрю?

— Пристально, — выпалил младший Уолкер.

И — снова уставился в свою тарелку, отчаянно полыхая щеками, но тщетно пытаясь казаться сердитым или недовольным.

— О-о-о как, — протянул Микк, довольно щуря глаза, и принялся за еду, понимая, что смущать редиску ему нравится.

Аллен не обмолвился и словом до конца обеда (а был уже именно что обед — почти час дня, о боже, зачем так много спать?), а мужчина продолжал его рассматривать, продолжал наблюдать за жестами, за мимикой, за деланым спокойствием на бледном лице, за полыхающим румянцем и за затянутой до плеча в перчатку, которая скрывалась под рукавом футболки, руку, которую, чёрт подери, хотелось исследовать всю до последнего шрамика.

Юноша вдруг тяжело вздохнул, отставляя опустошённые миски (ел он много, очень много, несказанно много) в сторону, и тоскливо взглянул на таблетку, сиротливо ютящуюся на столе рядом с чашкой чая, после чего с неохотой всё же выпил её, при этом старательно не обращая внимания на пристально наблюдавшего за ним Микка.

Когда мужчина спрашивал у Неа, зачем его брат пьёт столько успокоительного, тот ответил, чтобы, мол, избегать панических атак. Сейчас же Тики понимал, что Аллен пил всё это в таких количествах, чтобы держать эмоции под замком. Но зачем ему пить это теперь — оставалось загадкой. И это выбешивало Микка, потому что он не видел смысла сдерживать свои эмоции после всего произошедшего. Когда с Неа у редиски всё было вполне хорошо.

Мужчина недовольно насупился и, словив удивлённый взгляд Аллена, всё-таки спросил:

— Зачем столько таблеток глотаешь?

Уолкер дёрнулся, закусив губу, и отвёл взгляд к своей левой руке.

Неа говорил, что у Малыша фобия, связанная с обожжённой конечностью. Говорил, что тот и панические атаки, в основном, только из-за неё испытывал.

Аллен начал покрываться ледяной коркой.

Пальцы его дрогнули, сжались в кулак, и юноша, отстранено глядя на свою левую ладонь, иронично усмехнулся.

— Она горит. Почти постоянно горит. Стоит снять перчатку, так просто невозможно. А с таблетками… с ними хоть в перчатках не больно, — просто ответил Уолкер, пожав плечами, и перевёл взгляд на замершего (не ожидавшего такого) Тики. — И не надо говорить про то, что это только в моей голове. Я и сам это прекрасно понимаю.

— Я и не собираюсь говорить, что это у тебя в голове, — дёрнул уголками губ Тики, скрещивая на груди руки и поводя плечами. — Это хреновый способ бороться со своими страхами, вообще-то.

— Почему? — Аллен тут же свел к переносице брови, становясь каким-то удивленно-хмурым. — Разве…

— Если оно в твоей голове — оно там зачем-то, нет? — отозвался Микк. — Тебе нужно смотреть на это, а не убеждать себя в том, что этого не существует.

— То есть… ты мне говоришь, что мне нужно смотреть на… это, чтобы не бояться? — голос юноши стал опасно холодным, но сдаваться Тики не собирался. Так он сам боролся со своими страхами, и он мог поручиться за эффективность способа.

— Ты должен привыкнуть к ней, — коротко пояснил он Уолкеру.

Вообще-то… наверное, пора было и честь знать. Он и так пробыл в квартире у братьев почти сутки. Однако…

— Как можно привыкнуть к тому, что ты горишь? — грубовато отрубил в ответ Аллен, сердито поджимая губы. Тики пожал плечами.

Как видно, сбегать было нельзя.

Потому что ему ужасно хотелось… хотелось… хотелось расшевелить эту неповоротливую на деле ледяную глыбу.

— Нельзя, — согласился мужчина, кивнув, и с удовольствием пронаблюдал, как Уолкер удивлённо приподнял одну бровь, явно заинтересованный, но не желающий этого показывать. — А потому ты и не должен привыкать к тому, что ты вообще можешь гореть, — продолжил он, с какой-то необъяснимой жаждой смотря, как задумчиво хмурится Аллен, как он закусывает губу, как понимание мягко вспыхивает в серых глазах. — Поэтому, может быть, тебе снимать перчатку на некоторое время каждый день, м? — предложил Тики нарочито легкомысленно, но Малыш вздрогнул, метнув на него сразу же заледеневший взгляд, и мотнул головой.

— Нет.

Вот и весь ответ. Прекрасно, Тики, рука — это запретная тема. И плевать на то, что тебе хочется её ужасно увидеть.

Мужчина тяжело вздохнул, взяв в руки чашку со свежесваренным кофе (и когда редиска всё вообще успевает? и когда он запомнит, что Тики не пьет кофе?), и взглянул на Аллена, холодного, невозмутимого и попивающего чай.

Юноша вдруг вымученно выдохнул, скривив губы, и признался:

— Я уже пробовал. Не получилось.

Он взглянул на свою руку, согнув пальцы несколько раз в кулак, и пожал плечами.

— Я уверен, что как только удалю шрамы, то всё пройдёт, — закончил Аллен, не смотря на Тики, словно стеснялся говорить об этом.

— Осталось только Неа о своих намерениях предупредить, — проницательно заметил Микк с легкой усмешкой, замечая, что юноша тут же недовольно скривился.

— Брат знает, — бросил он недовольно, — и проблема в этом. Он не разрешает мне делать пластику до моего совершеннолетия. Боится, это может что-то испортить в организме.

Микк покачал головой, дивясь глупости друга. Нет, старший Уолкер заботился о младшем (Тики тоже заботился о Вайзли и Роад, а Шерил — заботился о нем и о его заботах), и его можно было понять, но все же, ни упирайся он как баран, у Малыша могло бы и не начаться таким проблем с психикой.

— Вот идиот, — вслух все же вздохнул мужчина. — По голове ему настучать, что ли… И он еще ноет, почему ты так себя ведешь. И я еще удивляюсь…

— Почему ты… — Аллен закусил губу и склонил голову набок, глядя на мужчину исподлобья. — Почему так реагируешь на наши с братом отношения? — в конце концов выпалил он, явно пользуясь случаем, чтобы перескочить с очень скользкой темы на хотя бы немного менее скользкую. — Мы же… ну…

— Да-да, мы по сути никто друг другу, — с каким-то облегчением даже позволяя ему это, спокойно пожал плечами Тики (и слава богу, потому что если бы был еще и моим родственником, это было бы слишком). — Просто в моей родной стране семья — это очень важно, поэтому… я пытаюсь вернуть между вами все на свои места.

— В твоей родной стране? — тут же подобрался Малыш.

— Да… — осторожно отозвался Микк, вскидывая брови. — В Италии.

Метаморфозы в лице Аллена удивили мужчину настолько, что он даже непонимающе нахмурился, подавляя в себе идиотский порыв вжаться в спинку стула.