Микк сидел как заворожённый несколько минут, пока телефон не зазвонил — Неа, обеспокоенный и чуть ли не сходящий с ума от паники за брата, просил приехать как можно скорее, и у мужчины, ужасно разнеженного внезапным проявлением благодарности (симпатии?) девушки, не было даже сил, чтобы бросить какое-нибудь ругательство.

Тяжело выдохнув, Тики завел машину и отъехал от стоянки.

========== Op.9 ==========

Аллен сбежал из больницы еще в воскресенье и с тех пор дома так и не появлялся. Задним числом он понимал, что, наверное, поступает неправильно, но, черт побери, ему казалось, что он не должен маячить перед глазами у и так перенервничавшего за него брата. Неа свалился в обморок, когда Аллена привезли в больницу, и юноша так и не смог последовать совету Тики и поговорить с ним по душам.

Хотя совет был вообще-то дельный, и сам Тики оказался на самом деле хорошим парнем.

Именно поэтому в кафе, где Кросс был «менеджером», Аллен зависал уже третий день. Ел, спал, работал, пару раз заглядывал в общежитие к Роад…

А еще снова приходил Тики. Наблюдал за выступлением Алисы почти неотрывно, пил чай и убито улыбался. Аллен был почти уверен, что помимо этих визитов в кафе мужчина совершенно не отлучался от его брата, и от этого становилось еще паршивее.

Ну, а еще следовало добавить, что он, как и обычно, не стал ждать выздоровления и носился везде и всюду настолько быстро, насколько ему позволяла его нынешняя не слишком высокая скорость.

Алиса аккомпанировала песне на пианино, почти не вставая с пуфа по вечерам, когда кафе было уже близко к закрытию, и под этот аккомпанемент Аллен думалдумалдумал.

Никогда ни под что ему так хорошо не думалось, как под музыку. Иногда ему даже казалось, что инструменты живые и все-все понимают.

Жаль, что на деле это не так.

Потому что инструменты были лишь деревяшками и железками.

Это Мана чувствовал в них душу, разговаривал с ними, относился к ним как к друзьям, а Аллен пытался услышать то же, что и брат слышал в звуках фортепиано, но не мог.

Мысли текли вялым потоком, словно бы совершенно не желая показывать себя внутреннему взору, и юноша отчасти их понимал — ему самому больше всего не свете сейчас хотелось просто исчезнуть, раствориться, пропасть. Не мозолить глаза Неа. Не портить жизнь Тики. Не подвергать их опасности, потому что оба — и брат, и пресловутый Микк — были дороги ему.

Он должен был исчезнуть. Должен был спрятаться, чтобы спасти.

Должен был сдаться, видимо. Потому что Адам, пока жив, не отступится и будет продолжать искать. А потому… Неа с Тики должны были лететь без него, а через некоторое время Аллен сам появится перед стариком, требуя за своё подчинение лишь одно — оставить в покое их двоих.

Так будет правильно.

Так будет…

Уолкер горько хмыкнул и взглянул в потолок. Нужно было хотя бы попрощаться с братом. Увидеть его в последний раз, взглянуть на его чёрные волосы, в его золотые глаза, услышать его голос и — раствориться в тумане.

Именно так и нужно было поступить.

Аллен кивнул, решительно выдохнув через нос, и вышел из кафе, стремительно (как мог, потому что живот до сих пор болел при слишком резких движениях) направился домой.

По пути он как мог пытался оттянуть время встречи — и прощания — с братом. Пошел пешком, а не стал ждать автобуса на остановке, останавливался у витрин магазинов, ничего, однако не покупая, и тащился, тащился, тащился как чертова улитка.

И время — время медленной улиткой тащилось вместе с ним, словно бы застывая, как только сам он останавливался на месте.

Когда Аллен наконец добрался до дома, квартира встретила его тишиной. Юноша проскользнул в гостиную, где горел свет, и остановился растерянно на пороге.

Неа сидел на диване абсолютно недвижно, словно находился в каком-то анабиозе, и смотрел в одну точку, а Тики устроился в кресле напротив него с книгой — такой же неподвижный и бледный, как сам старший Уолкер.

Аллену показалось, время застыло не только вокруг него, но и в этой комнате тоже. Вещи не трогались со своих мест еще с пятницы — все было примерно также, как когда Аллен ввалился в помещение и в лихорадочном полубреде что-то бормотал про огонь и про то, что ему не больно.

И Неа, казалось, тоже не трогался со своего места как минимум последние сутки.

Тики заметил юношу первым. Поднял голову, так толком больше и не двигаясь, и смерил холодным усталым взглядом. И — коротко хмыкнул. А вслед за Микком ожил и Неа, видно заметивший его жест.

Аллен судорожно вздохнул, желая броситься к нему, желая обнять его, желая — в последний раз — впитать его тепло, желая наконец согреться и отпустить брата с чистой совестью.

Однако он лишь сглотнул, хмурясь, и вновь покрылся ледяной коростой. Той самой, которая одиннадцать лет защищает кровоточащее без остановки тело. Которая прячет его уродливую, вечно сжираемую огнём руку. Которая заточает лишние — то есть все — эмоции внутри.

Юноша медленно снял парку, пытаясь выглядеть не таким ущербным инвалидом, каким себя сейчас чувствовал, и с невозмутимым выражением лица прошествовал мимо мужчин на кухню.

Ему нужно успокоительное.

— Где ты был? — звенящим от напряжения голосом спросил Неа, и Аллен прикрыл глаза, почти видя, как собственными руками сжимает бешено стучащее сердце, пытаясь заставить глупый орган успокоиться, пытаясь сдержать поток лишних — всех — эмоций, пытаясь сохранить ледяную стену, на которой с каждым новым годом становилось всё больше трещин.

Юноша хотел лишь увидеть брата напоследок. Услышать его. Впитать все движения и чувства.

Потому что хотел спасти его.

И именно поэтому он должен был продолжать до самого последнего момента вести себя так, как ведёт.

— А какая разница? — спокойно пожал Уолкер плечами в ответ, наливая в стакан воды и стараясь незаметно от возмущённо вздохнувшего Неа выпить успокоительное.

Никто не должен понять, как же на самом деле брат ему дорог. Именно поэтому он будет продолжать вести себя как последняя неблагодарная тварь.

— Большая, блять, разница, — практически зашипел мужчина, со всей своей немалой, на самом деле, силы хлопая рукой по столу. Расстояние между ними брат преодолел быстро, и это было почти удивительно, учитывая его прежнее сомнамбулическое состояние. — Где ты был?! Три дня, Аллен! Три чертовых дня! Если бы не Кросс — мы с Тики начали бы обзванивать морги!

Руки у юноши задрожали. Стакан с водой выскользнул из пальцев и покатился по коврику, расплескивая воду на пол и на обувь.

Таблетки Аллен выпить так и не успел.

— А… зачем морги-то обзванивать? — на секунду стискивая зубы в попытке удержать себя в руках, выдавил младший Уолкер. — Я же… нормально все, в общем. И я же оставил записку…

— Записку! — Неа истерично расхохотался и снова хлопнул рукой по столу, а потом упал на стул, как будто ноги совершенно ему отказали, и спрятал лицо в ладонях. — Ты оставил записку! — все продолжал смеяться он. — Посмотрите!.. Ты сбежал из больницы, где лежал с простреленным животом, больной придурок! Какого хрена ты даже не смог дождаться выздоровления?! Тебе так в тягость брата иметь, что ли?!

Аллен застыл. Неа вел себя так, как если бы был пьян или не в себе. Скорее всего, у него был нервный срыв, но в данной ситуации важнее был, пожалуй, сам факт, что это Аллен брата до этого срыва довел.

Юноша до крови закусил щеку изнутри, потому что в глазах защипало противно и слишком знакомо, чтобы ошибиться, и отступил назад, натыкаясь поясницей на тумбочку и не смея больше двинуться даже ни на дюйм.

Бежать было некуда. Надо было сделать что-то, объяснить как-то.

Оправдаться?..

Аллен даже не думал уже, что сможет когда-либо отмыться от всего этого.

Но…

Ты должен быть тварью, Аллен, помнишь?

Только… зачем?

Зачем юноша поганил отношения с Неа? Почему не позволял себе улыбаться ему? Почему запрещал себе о чём-то просить его? Почему заставлял себя вести себя так по-свински?