А Неа совершенно не хотел, чтобы Аллен вообще хоть как-нибудь был связан с криминалом.
Неа боялся, что всё может повториться.
— Не ожидал, однако, — наконец пробормотал Тики со смешком. — А Малыш-то тот ещё фрукт.
— Он очень хорошо прячется, — невесело усмехнулся Неа. — И при всем при этом — при всех своих пропаданиях — он еще умудряется учиться в школе очень даже неплохо. Особенно хорошо ему языки даются.
— Он такой же, как ты. Ты умудряешься вести бизнес, являясь главой мафиозной группировки, и писать диплом, — закатив глаза, парировал Тики. — На самом деле, вполне вероятно, все из-за того, что ты заботился о нем довольно… своеобразно. Не всегда правильно, — со вздохом предположил он. — Я-то сам пришел к Шерилу и потребовал, чтобы тот меня научил стрелять.
— …и в итоге стал стрелять в три раза лучше Шерила, — передразнил мужчину Неа. Он слышал об этом тысячу раз, как будто это было тем единственным, в чем Микк превзошел своего брата и чем безмерно гордился, хотя Уолкер никогда не замечал в друге чувства соперничества по отношению к Шерилу.
Возможно, Тики просто был настолько повернут на стрельбе, что это накладывало свой отпечаток? Потому что о своем старшем брате мужчина отзывался с ворчливой теплотой.
Неа очень хотел бы, чтобы также Аллен отзывался о нем самом.
Но, кажется, такому уже никогда не бывать.
Потому что Неа упустил свой шанс.
— Но это не отменяет того, — продолжил Тики, предпочитая не замечать того, что сказал Уолкер, — что у Малыша просто переходный возраст, у него сейчас мозги набекрень, понимаешь? — усмехнулся мужчина. — А вот как одумается, наговоритесь вы ещё, — беззаботно махнул он ладонью.
И Неа хотел ему верить.
Очень хотел верить, что у Аллена и правда был просто переходный возраст. Длиной чуть ли не в одиннадцать лет.
Ну-ну, как же.
Но делиться своими мрачными мыслями с Микком совершенно не хотелось. Тот и так слишком много на себя брал. И иногда Уолкеру было даже стыдно за то, что Тики был свидетелем всего вот этого: братских молчаливых разборок. Хотя, конечно, Неа был рад, что Аллен не вступал в открытый конфликт с другом, явно не желая его расстраивать.
— Но мы говорили, кажется, об Алисе, не так ли? — хохотнул он, переводя тему на более приятную как для себя, так и для Микка, который снова воодушевился и словно бы даже подобрался.
Ох, бедная девушка. Неа было даже интересно, сколько же она ещё будет отшивать мужчину.
— В последний раз она пела песни из репертуара Билли Холидей, — снова соловьем залился тот. — И ты даже не представляешь, насколько просто она копировала эту манеру пения! Просто девушка-хамелеон, черт подери! А потом… потом она прошла мимо меня, и я поинтересовался, сможет ли она исполнить что-нибудь из Фицджеральд! И она засияла, понимаешь? Просто засияла! — здесь Тики растерянно зарылся себе пальцами в волосы. — Правда… Вслух она мне так и не ответила… В общем, буду ждать завтрашнего дня.
Неа, не выдержав, чуть хрюкнул от смеха, снова задумавшись о том, а не открыть ли другу глаза на природу его симпатий, но снова передумал, потому что Микк мог легко начать отрицать все происходящее с ним и этим все испортить.
Ну уж нет. Лучше постфактум поймет, что втрескался по уши. И то сказать — никогда раньше Тики не превозносил какие-либо достоинства девушек помимо их физических прелестей, если этих самых девушек хотел затащить в постель.
Тем более, что эта самая Алиса, по словам любителя-пышных-испанок-Тики, была совершенно плоской. То есть груди у нее не было от слова совсем. Нулевой размер.
«Если не минус первый», — злорадно шутил мужчина — и снова распинался по поводу того, какой у нее потрясающий голос, какая замечательная кожа, и какой острый язык.
Неа стойко выдержал сердитый взгляд Тики, слишком задетого его смехом, и всё-таки сквозь смешки проговорил:
— Я в музыке совершеннейший остолоп, приятель, так что могу сказать лишь то, что это круто, что у вас есть общие увлечения, — и, раздумывая с несколько секунд, вновь хрюкнул: — Будет о чём в постели разговаривать, — и снова разразился хохотом, надрывая живот.
Микк оскорблённо стукнул его в плечо, всё же предвкушающе улыбнувшись на мгновение, и, скрестив руки на груди, отвернулся к стене, строя обиженного.
— Как можно быть таким филистером, — пробурчал себе под нос он. — Ни музыкой не интересуешься, ни живописью… Один этот сплошной блевотный ор, от которого тащатся ненормальные подростки. Ты — вечный ребенок, Неа. Может, тебе водяной пистолетик подарить?
— Да иди ты нахрен! — Уолкер показал ему язык (да, конечно, тут же подтверждая свое жуткое ребячество, молодец) и треснул ему по лохматой кучерявой голове жесткой диванной подушкой. — Любитель тонущих Фелиций…
— Не только тонущих Фелиций, между прочим! — захохотал в ответ Тики. —Это ты в школе Шекспира не читал, а я был молодец!
— Да с чего ты взял, что я не читал? — фыркнул Неа (который на самом-то деле действительно не слишком интересовался Шекспировскими трагедиями), уворачиваясь от ответного удара подушкой.
— Потому что в «Гамлете» не Фелиция, а Офелия! — злорадно отозвался Микк, соскакивая с дивана и тут же становясь напротив телевизора — туда, Неа точно не станет ничего кидать.
Уолкер вскочил вслед за ним, собираясь перевести их битву на новый уровень (Тики всегда проигрывал ему в рукопашке) и расхохотался.
Комментарий к Op.2
Репертуар:
Nina Simone — Feeling Good
========== Op.3 ==========
Аллен раздражённо хлопнул входной дверью, мимоходом смотря на висящие на кухне часы (в форме мордочки лягушонка, милые такие, он их в детстве у Неа выпросил), и чуть слышно чертыхаясь себе под нос.
Отвратный день. Просто отвратный день. Сначала с утра в переулке подкараулили, потом в школу на первый урок опоздал (а историк вечно давал опоздавшим по башке), днём оказалось, что он обед дома забыл (милая Линали, правда, поделилась своим, за что Уолкер благодарил её всё оставшееся время), а вечером… чёрт раздери, вечером случилась Алиса, за которой увязался бабник-Микк, которому хотелось заехать хорошенько с разворота. Но Роад лишь хохотала на это, легко отмахиваясь от таких «незначительных» проблем, как пристающие парни, и юноша, в общем был с ней согласен, тем более, что на тот момент ему совершенно не хотелось ругаться.
Потому что в кафе сегодня вечер был посвящён Элле Фицджеральд, по счастью оказавшейся одной из любимейших певиц Аллена, так что вечерние посиделки у Роад, ставшие отчего-то уже привычными, были больше посвящены восторженным разговорам об этой замечательной женщине и, как ни странно, проблеме участившихся нападений насильников на девушек.
Так уж получилось, что Уолкер, как бантё одной из крупнейших группировок янки в этом городе, обязался следить за порядком и помогать людям, чтобы хулиганы, насильники или маньяки не разгуливали по улицам. Не то что бы он был обязан это делать, но Аллен любил справедливость, да и не помогать людям, когда есть возможность это сделать, было бы просто позором.
А потому он уже как три года наводил порядок в одном из регионов города, на самой его окраине, по счастью оказавшейся на приличном отдалении от дома, где обитали настоящие преступники, с которыми школьники справиться просто не смогли бы.
Аллен вздохнул, встряхнул головой и направился на кухню, повесив тёпленькую парку в прихожей. Он был зверски голоден: работа ужасно выматывала его, но ему нравилось заниматься этим, а потому юноша особо и не ныл.
На часах была почти полночь. Неа, скорее всего, сидел у себя в комнате, вновь корпел над дипломом (скоро был уже конец учебного года), и Аллен с удовольствием заметил, что всё наготовленное с утра съедено. Он неторопливо достал из холодильника куриные отбивные, поставил чайник и уже сел за стол, приготовившись порешать тесты по английскому, как вдруг входная дверь с грохотом отворилась, и из прихожей раздались восторженные крики уолкеровской головной боли:
