Он вообще много чего пробовал за этот год. И… обсуждать Уолкера с кем-то ему совершенно не хотелось. Узнать о нем больше — да (все же он был интересным), обсуждать его — ни в коем случае. В такие моменты Тики казалось, что он делает что-то определенно недостойное, и это заставляло морщиться.

Именно поэтому парень просто перевел тему в более общее русло.

— А кто сейчас в полной мере нормален? — вопрос получился каким-то неожиданно безнадежно усталым, и Джонни даже поднял взгляд от лежащей у него в ладони микросхемы, которую собирался впаять в устройство.

— И правда, — кивнул он, вновь опустив глаза к механизму. — Но можешь поверить, я определённо точно нормален! — рассмеялся Гил, и Тики выдавил из себя кривую улыбку.

Как-то слабо в это верилось, учитывая, что он был на Ковчеге, но Микк заставил себя промолчать.

Каждый ведь скрывал свои маленькие трагедии по-своему.

— Я пришел работать в Орден, чтобы помогать людям, — между тем продолжал Джонни. — Просто знаешь… Когда смотришь на все это — понимаешь, что и тебя тоже это постигнет, рано или поздно. Поэтому я и здесь.

— Просто по доброте душевной? — удивился Тики, машинально крутя в пальцах плоскогубцы и отчего-то не представляя, зачем вообще взял их и куда должен деть. — А говоришь — обычный, — хмыкнул он. — Да ты удивительный, Джонни. Сейчас все за свою шкуру беспокоятся, а ты вот как — о других заботишься.

— Хочешь сказать, ты делаешь иначе? — стушевался парень, слегка краснея от такой неприкрытой похвалы.

Тики усмехнулся, дёрнув плечами.

— А как же. Я даже сюда пришел лишь для того, чтобы сбежать, — вдруг признался он, отчего-то почувствовав, что может слегка открыться.

— Сказать по правде, почти все приходят сюда за этим, — спустя несколько минут молчания признался Джонни, сосредоточенно хмурясь и припаивая микросхему к каркасу. — Капитан потому и открыл Ковчег.

— В смысле — открыл? — Тики недоуменно скривил губы. — Набрал команду?

— Ну да, — Джонни пожал плечами и оглядел творение рук своих, а потом потянулся к металлической пластине, которая должна будет скрывать все это скрупулезно собранное великолепие. — Он очень редко берет кого-то. Если берет — уверен, что этот человек будет здесь. Как бы… Такой очень аккуратный подбор окружения, — парень засмеялся. — А орденские старожилы, хоть раз побывавшие на Ковчеге, потом еще лет пять рассказывают, что какое-то время числились в команде капитана Уолкера!

Тики рассмеялся вслед за ним, захваченный этим чувством лёгкости, и подумал уже в который раз, что ему здесь нравится.

Ковчег был не таким, как семейный бункер. Пусть тут тоже было стерильно, пустынно, чисто и имелась в наличии куча лабораторий, Микк ощущал себя более свободно. Потому что за всей этой стерильностью и строгостью таилось буйство красок и жизни: будь то цветочки-хищники или ластящиеся к ногам кошки. А ещё люди. Совершенно другие — покоцанные, с личной трагедией, но искренние.

Весь оставшийся день Джонни рассказывал про назначение тех или иных деталей и механизмов, учил правильно чертить и программировать технику, и Тики даже умудрился создать при помощи его подсказок своего первого голема-шпиона. А вечером вдруг появилась Хевласка, испугав увлечённого роботостроением Микка до судорожного вздоха, и попросила отправить ещё нескольких разведчиков к руинам на восток, чтобы снять новые показания.

А потому следующие несколько часов Джонни с упоением рассказывал, как устроена система видеонаблюдения и звукозаписи, и Тики внимательно слушал и помогал — то необходимую деталь подаст, то каркас придержит, то с паяльником поработает.

Вечером же они сходили в столовую, где никого, кроме Джерри, не было, быстренько поели и вновь вернулись к работе.

И, чёрт подери, Тики это так нравилось — погружаться в новые знания, овладевать новыми умениями, использовать свои навыки на практике! Не быть подопытным образцом и даже не участвовать в опытах, а самому что-либо создавать. Создавать то, что может помочь, а не убить.

Дополз до каюты Микк уже ближе к двум часам ночи и уснул сразу же, как только голова его коснулась подушки.

Невероятно весёлый и отчего-то счастливый.

========== III ==========

Несколько дней прошло как в тумане: Тики помогал всем, кому требовалась помощь, зависал в зоопарке с Мари и мастерской Джонни, несколько раз заходил к Лоу Фа, чтобы объяснить некоторые моменты в генетике, которые ей были непонятны, и так далее в этом роде.

Он даже всё-таки умудрился выкроить время на покраску своей каюты. Лави тогда ещё ему краски отдал, когда Микк невзначай поинтересовался, где можно найти хоть какие-нибудь баллончики или лаки. Поэтому сейчас в его комнате неожиданно выросли кривые зелёные заросли, появилось синее небо с белыми словно крем облаками (Тики ещё казалось постоянно, что вышло что-то больше похожее на засохшее картофельное пюре), разместилась на столиках ещё парочка обычных цветов.

Вообще, в каюте стало намного уютнее. И теперь она не давила так на мозги своей стерильностью и белоснежностью.

Правда, номерок на двери каждый раз заставлял его недовольно кривиться, отчего однажды Тики просто снял его, чтобы не видеть.

Это было ещё одно противное напоминание о паршивой жизни в Семье. О том, что лаборатория, в которой над ним проводились различные эксперименты, тоже была третьей.

Это было, на самом деле, довольно иронично — этакая насмешка судьбы, или как там это называли лет триста назад? Но Тики шутки не разделял — наоборот, это его раздражало и нервировало.

А что там говорил Уолкер? Всё, что не понижает работоспособность, не запрещено.

Вот и Тики пытался повысить её всеми силами.

И всё время отгонял от себя мысли, какой же он всё-таки слабак и трус.

Также он смог познакомиться с Мирандой — девушкой лет двадцати четырёх-пяти, ужасно пугливой и нервозной, но преданной своему делу. Лотто обладала потрясающей скоростью реакции, могла умножать в уме шестизначные числа, замечала любые мелочи, но была слишком неуклюжей, чтобы реагировать на что угодно в повседневной жизни. Она постоянно запиналась и падала, ходила с синяками и бинтами, была ужасно запуганной и боялась различных прикосновений к себе. Было даже удивительно, как Миранда вообще оказалась на корабле. И как привыкла ко всему этому.

Капитана, кстати, за эти несколько дней Тики видел лишь один раз — в столовой, когда пришёл туда ночью, раздираемый голодом. Он тогда забыл поесть вечером, засидевшись с Джонни за конструированием очередного голема, а потому спать пошел на пустой желудок, который часа в три после полночи напомнил о себе.

Уолкер сидел за столом, вокруг него — горы посуды и разнообразной еды, перед ним — голографический планшет, который, кажется, сопровождал его везде. Он сосредоточенно читал что-то, отмечал в тексте, кривил губы в недовольстве, просил у сонного Джерри добавки, и Тики честно не мог понять, что ему делать: спокойно пройти и попросить чего-нибудь съестного, поздороваться с мальчишкой или вообще уйти отсюда?

Уолкер заметил его спустя примерно минуту, обвёл безразличным взглядом, заставив вновь вздрогнуть, и вновь уткнулся в голопланшет.

Тики повел плечами, не слишком горя желанием с ним связываться, и прошел к двери непосредственно на кухню.

Джерри уже снова задремал за столом, и парню стало даже немного совестно за то, что он уподобляется Уолкеру, шастая поесть по ночам. Он застыл на месте, кусая губы, и хотел уже развернуться и по-быстрому уйти (и плевать на капитана, который наверняка сочтет его трусом или кем-то в этом роде), но тут желудок снова о себе напомнил, и Микк едва сдержал разочарованный возглас.

Повар отреагировал на это совершенно непредсказуемо — он подорвался на месте, ошалело хлопнул глазами и, увидев Тики, без лишних слов указал на один из шкафов у дальней стены.

— Еда там, — сонно буркнул он. — Только капитана не корми больше… Ему переедать вредно.

Тики немного растерянно кивнул и прошел мимо стола, направляясь к указанному месту. Там наверняка были встроенные холодильники. Или один большой холодильник.