Во сне он бежал.

Для него это было нормально — бежать от чего-то, потому что он всегда бежал. Даже — сбегал. Но теперь это было странно, и Тики не мог понять, куда бежит и почему. Вокруг стоял запах паленой плоти и жженого пластика, и кто-то кричал, и все рушилось, рушилось…

Не сразу парень опознал объятый пламенем главный блок, а когда узнал — его охватил ужас. Как же так? Неужели все, что он успел совершить — было сном? Чарующим, но жестоким сном, и ничего из этого не существует в реальности?

Неужели он все еще бежит?

Неужели бункер все еще горит, а Семья — не уничтожена?

Неужели Аллен всё ещё…

Аллен!

Тики заозирался, пытаясь выхватить взглядом рыжую макушку среди огненных всполохов, но чёрный дым застилал глаза и давил на горло, из-за чего Микка охватило отчаяние, ледяными лапами схватив за сердце.

— Здравствуй, внучек, — ласково проворковал знакомый голос.

Тики вздрогнул, не зная, как избавиться от своего страха и напружинивающего все тело напряжения. Господи-господи-господи, нет. Нет-нет-нет, пожалуйста. Только не там. Только не Аллен. Неужели он действительно там?!

Парень рванулся на голос в безумно-больном порыве помочь, спасти, оградить — и замер как вкопанный, совершенно парализованный собственным ужасом, стоило ему только увидеть обладателя голоса. Адам стоял прямо напротив его мальчика, и Тики честно не знал, видят его или нет, но очень не хотел быть замеченным. Он вырвался отсюда однажды и больше не хотел возвращаться в клетку.

Но и Аллена он тоже хотел спасти. Его мальчик был весь в ожогах, злой и израненный, он напоминал дикого зверя, загнанного в угол и оттого готового броситься на любого, кто сделает к нему хотя бы один лишний шаг.

Адам улыбался безумно и широко, так, словно все его планы свершились, словно вокруг — не пожирающий их жаркий огонь, а камера с закрученным в металл Уолкером. Словно он был счастлив.

Тики бросился вперёд, но страх парализовал его мышцы, не позволяя и двинуться с места. Глаза слезились от едкого дыма, горло сковало болезненным спазмом, а руки крупно задрожали, пронзаемые судорогой.

— Ты все равно останешься моим, Аллен, — довольно вещал Адам с мягкой улыбкой и ласковым взглядом. — Ты всегда им был, навсегда и…

Его прервал мокрый всхлип и хруст костей. Уолкер, молниеносный, опасный, звероподобный, замер прямо перед ним подобно одичалому чудовищу — растрёпанный, истекающий кровью и тяжело дышащий — и медленно вытаскивал из грудной клетки мужчины алую шрамованную руку.

Адам восхищенно улыбнулся, восторженно захлебнувшись кровью при вдохе, и просипел:

— Я всё равно выиграл…

Аллен молча снес ему голову один верным движением, и безразлично взмахнул ножом.

— Верно, — он обернулся, и Тики, судорожно вздохнув, увидел пустые стеклянные глаза.

И проснулся. Проснулся, потому что Аллен тряс его за плечо и хмуро поджимал губы.

За окном было уже светло.

Тики подорвался, широко распахнув глаза, и потянул шикнувшего Уолкера на колени, крепко прижимая к себе и чувствуя, как ему наигранно-возмущенно вздыхают в шею.

— На тебе были ожоги тогда? — это было первым, что обеспокоило Микка, стоило ему только начать различать сон и реальность.

Аллен был в его объятиях, живой и теплый, и тело затекло, а нос щекотал аромат лаванды, которым юноша буквально пропитался, потому что проводил в комнате Микка почти все свое свободное время. И настолько восхитительно было не ощущать едкого запаха пластиковой гари, что Тики едва сдержал облегченный смех.

— Нет, — Аллен осторожно качнул головой, зарываясь пальцами ему в волосы и недоуменно вскидывая брови. — Нет, мы выбрались до того, как бункер охватило пламя. А почему ты спрашиваешь? — подозрительно сощурился он, ерзая у парня на коленях и хмуря брови. Тики мотнул головой, откидываясь на спинку кресла и чувствуя, как ноет от неудобной позы тело. — Что тебе снилось? — настойчиво спросил юноша.

И Микк сдался, принимаясь рассказывать про пожар, про Адама, про то, как его самого пригвоздило к полу, хотя признаваться в собственной слабости было стыдно до ужаса, как Аллен пронзил мужчине сердце, на что тот восторженно улыбался, и после сразу же отрубил голову. А потом взглянул в пустоту ледяными рыбьими глазами.

Тики чувствовал, как его трясёт, как его разрывает от эмоций, как ему хочется позорно расплакаться и рассмеяться от облегчения.

От понимания, что всё наконец закончилось.

Что больше нет Семьи.

Что теперь его семья — это Тим, Аллен и драгоценный ребёнок в утробе его мальчика. А ещё — целый экипаж левого народа, так быстро пробравшегося к нему под кожу и оставившего там след.

Аллен гладил его, обнимал, успокаивал и нежно целовал лицо, нашёптывая, что всё это просто сон и этого никогда уже не произойдёт, что теперь это позади, что теперь у него рядом есть дорогие люди, которые всегда помогут и подставят плечо.

Тики судорожно вздохнул, жмурясь и силясь избавиться от остатков сна, и мягко поцеловал юношу в приоткрытые влажные губы, ловя его рваное дыхание и ощущая, как усиливается хватка в волосах. Пытаясь напитаться его теплом, насытиться… Аллен был щедр, он делился с ним своей внутренней силой — целовал жарко, жадно, сладко, гладил встрепанные кудри — и улыбался.

— Все хорошо, правда, — наконец, облизнув чуть припухшие губы, произнес он, оторвавшись от Микка и легко ему улыбнувшись. — Все самое плохое кончилось, и теперь осталось совсем немного.

— Да… — Тики неловко усмехнулся, мягко гладя его по гибкой спине, и качнул головой. — Всего-то один Говард Линк.

— Но он ведь всего один, — сверкнув глазами, уточнил юноша. — И я знаю, что ему показать, чтобы… — он запнулся, но продолжил: — чтобы он нас понял. Мне тоже снились когда-то кошмары, Тики, — Аллен посмотрел ему в глаза и ласково погладил по щеке. — А теперь от тебя пахнет лавандой, и я… засыпаю чаще всего спокойно. Мне… — он чуть помедлил, — мне снилась смерть родителей. Мариан рассказывал про нее, сам я не видел ее, конечно — только слышал. Думаю… думаю, всем нам однажды такое снится, какой бы ни была наша семья, Тики.

Семья.

Аллен же и есть его семья.

Племянник, кажется. Или кузен. Без разницы.

Но было плевать на это. Потому что теперь было спокойно и тепло. Наконец-то тепло в объятиях другого человека.

Тики кивнул в ответ, снова прижимая Уолкера к себе и зарываясь носом ему в волосы, пахнущие той самой свободной свежестью после дождя, и длинно выдохнул.

— Прости, я тебя разбудил, — запоздало проговорил он заплетающимся языком, но юноша лишь хохотнул, ласково потеревшись о его скулу.

— Я уже выспался, успокойся. Лучше пойдём в столовую. А потом забежим к Кларе, — предложил он, и Тики с радостью согласился. Только… только еще раз поцеловал его, не больно прикусывая и без того искусанную нижнюю губу, и поднялся.

Собираться им было недолго. Аллен пошипел немного, разумеется (куда без шипения, хотя и делал он это скорее для вида), когда Микк потащил его в душ, но быстро сдался, стоило только погладить его по животу, а потом они быстро переоделись и выскользнули из каюты, направляясь на кухню, чтобы после завтрака вернуться в штаб.

А в штабе… в штабе царил переполох. Пропали дети.

Комуи носился по коридорам в спальном колпаке, с разукрашенным лицом и чашкой кофе (там ещё, кажется, была зубная щётка), Лави с Линали бегали по нижним этажам, обыскивая каждый уголок, ребята из научного отдела во главе с Джонни развернули целую поисковую операцию с роботами и големами, а Мари с Мирандой и Кандой преспокойно сидели в столовой Ордена и завтракали.

Поэтому, когда Аллен с Тики пришли в штаб, все со слезами и извинениями бросились к нему, прося не ругать и быть милостивым.

Микк сначала не понял, чего это они так слёзно умоляют Уолкера их простить, а потом вспомнил, как Алма рассказывал, что однажды капитан разнёс половину здания и покалечил почти весь персонал из-за того, что те потеряли Тима во время прогулки. Потом, правда, Аллен сам нашёл его в километрах десяти от Ордена, отчего слава за Уолкером закрепилась странная — вроде и крутой, но ужасно страшный.