— Не все то, что неправильно… — Тики нахмурился и оборвал сам себя. — Погоди-ка… Что значит — пытался избавиться?.. То есть… — его объятия сжались крепче, и Аллен насморочно вздохнул, буквально предчувствуя близящуюся головомойку.

— Я ставил на себе опыты, — не глядя на Тики, признался он. — Лаборатория, в которой мы с тобой пили… она использовалась для того, чтобы привить Мане женскую фертильность. И потом в ней над собой измывался я. Но…, но ничего не вышло, — голос все-таки дрогнул, грозя сорваться, и Аллен мысленно проклял свое крайне нестабильное состояние, потому что к горлу подступил ком.

Что Тики скажет?.. Ведь если бы у Аллена получилось, не было бы сейчас этого разговора, их ребенка… Может — их самих не было бы тоже.

Микк крепко сжал его в руках, упираясь подбородком ему в макушку, и глубоко вздохнул.

— А теперь… ты жалеешь, что тебе это не удалось? — тихо поинтересовался он.

Аллен вздрогнул и перевёл удивленный взгляд на Тики.

— Я счастлив, что мне не удалось, — шепнул он, заключив в ладони его лицо, и медленно прикоснулся губами к щеке. — До твоего появления я ненавидел всё это, но сейчас я счастлив.

Тики улыбнулся ему и мягко поцеловал, заставляя судорожно вздохнуть и прижаться ближе.

Теперь Аллену нравилось его лихорадочное состояние. Возможно потому, что он знал — его провоцирует человек.

До столовой в тот день они так и не добрались.

========== XI ==========

Тики чувствовал себя по-идиотски счастливым.

На самом деле, наверное, это было неподходящее описание, но больше ничего в голову не приходило.

Он проводил почти всё время с Алленом, ощущая по отношению к нему трепетную нежность и необъятную заботу.

Уолкер, правда, спустя несколько дней принялся шипеть на него, когда Тики даже не собирался выпускать его из поля зрения и объятий.

«Чёрт подери, Микк, Ковчег на автопилоте далеко не улетит!»

И пришлось отпустить этого трудоголика, самому возвращаясь к работе. Никто, правда, ничего против не сказал. Даже наоборот, Канда, например, фыркнул, бормоча что-то про наконец-то удовлетворённых истеричек, а Мари уважительно похлопал по плечу, говоря, что хорошо, что их ссора в кои-то веки закончилась.

А еще был Тим, который как-то, по своему обыкновению ошиваясь рядом с Тики, пока тот был в зоопарке, с невинной мордашкой поинтересовался, значит ли это, что теперь он может называть парня папой. Своей детской непосредственностью этот маленький вундеркинд пользовался на всю, и Микк хорошо посмеялся, когда подумал, какое лицо будет его мальчика, как только он это услышит. И — сказал, что если сам Тимоти считает это правильным, то почему нет. На самом деле он подозревал, что Аллен может быть против, но отказать ребенку был просто не в силах.

У Тики вообще, как оказалось, обнаружилась редкая слабость к детям (или — этого парень не знал наверняка — к одному конкретному ребенку).

Ковчег сейчас направлялся к Румынии после долгого простоя в воздухе и летел достаточно быстро, словно и сам был рад ускориться, а Тим иногда рассказывал, что Цукиками и правда рад. Но — не только продолжению пути. И еще мальчик как-то сказал, что теперь он приходит чаще.

Словно Ковчег хотел поговорить с ним, но не мог, потому что его языком была музыка.

Тимоти с упоением рассказывал, как Цукиками устраивает целые концерты украдкой, пока Аллен спит, или как показывает укромные уголки и словно бы зовёт играть. А ещё — ребёнок говорил, что постоянно слышит приглушённый гул и мелодичные отзвуки, если Ковчег сам не обращается к нему.

Тики потом рассказал про это Уолкеру, искренне беспокоясь за мальчика, но тот лишь отмахнулся и сказал, что это нормально: Музыканты должны слышать всё это — сначала ненавязчивым гулом где-то на периферии сознания, редкими трелями и музыкальными перезвонами, а те же, кто однажды вступал в контакт с Системой управления, начинали распознавать шум и более громкие звуки, пока не становились способными услышать всё.

Аллен, оказывается, постоянно был среди шума, музыки, мелодий и различных вариаций. Но ему это нравилось до ужаса — он буквально жил этим. Правда, очень беспокоился, как же Тимоти будет справляться: тот ведь, мол, музыку не любил, ничего не знал, подначек от Ковчега, который обожал говорить метафорами и аллегориями (хотя Тики всё равно не мог понять: как это) не поймёт и так далее.

Микк успокаивал его и объяснял, что всё ещё впереди: мальчику всего пять лет, всё может в его интересах поменяться.

А потом он как-то заметил Тимоти, воровато оглядывающегося по сторонам, с ворохом бумаг в руках. На бумагах аккуратными строчками расположились ноты.

Аллен, узнав об этом, буквально засветился. Он хотел даже кинуться разбирать свои книги, чтобы помочь сыну, но Тики постучал ему костяшкой пальца по лбу и заметил, что Тим считает, будто это его тайна, и если он, счастливый папаша, хочет, чтобы тот научился, надо дать ему свободы.

Тимоти сам придет, когда ему понадобится помощь.

И что удивительно, Тики оказался прав.

Веселья во все происходящее добавляло теперь и обращение мальчика. Тим обращался и к нему, и к Аллену только «папа» и чаще всего никак иначе, и Аллен всякий раз жутко краснел, когда они оба откликались на зов. А началось это сразу после того разговора про обращения — Тимоти прискакал в столовую на следующий день и возбужденно затараторил что-то про бенгальских тигров и про то, что они тоже умеют мурчать. Микк и Уолкер отозвались на решающее «Па-а-а-п!» в унисон, и юноша, стоило ему только понять, что произошло, едва не провалился сквозь пол.

Миранда, тогда находившаяся рядом, улыбнулась и потрепала мальчика по голове, попросив его не смущать своего отца, на что Аллен покраснел ещё сильнее и буквально выскочил из столовой как ошпаренный, говоря что-то про то, что ему необходимо работать.

Дни текли медленно и ленно, и, когда они уже прибыли в Орден, прошёл месяц с убийства Адама. Уолкер волновался, что они слишком поздно, нервничал и напряжённо кусал губы, боясь не успеть. Тики только потом понял, что тот имел в виду: Аллен беспокоился, что за это время кланы могли разорвать друг другу глотки в борьбе за власть. Потому что на правительство, созданное из представителей влиятельных Семей, спрятанных в подземных бункерах на территории всех безопасных участков Земли, сильнее всего влияли Нои. А теперь они мертвы (почти все из них) — и это пленительное место управленца оказалось свободным.

Кланы вообще были теми, кто сосредоточил в своих руках все ресурсы планеты. Точнее, успели прибрать к рукам лет триста назад, после серии катаклизмов, ядерных войн и так далее по списку, когда всё успокоилось.

Тики знал, что их было десять — ужасающие, на самом деле, единицы современной политической системы, которым на общество плевать. Например, один из кланов держал женский заповедник, объявив так называемую «монополию на женщин», отчего получал непомерные доходы каждый год.

Аллен, кстати, никогда об этом ни о чём не заикался — он, насколько Тики понял, вообще в политику лезть не собирается. И даже не думает.

А Орден же, как подпольная, а потому и независимая научная организация хотела смены правительства. Или что-то в этом роде — Микк так до конца и не разобрался, когда пытался вникнуть в сбивчивые объяснения своего мальчика.

Поэтому сейчас, приземлившись в Румынии, он намеревался, наконец, понять саму структуру, в чём всё дело — ему было интересно.

Их встретил Комуи: с радостной улыбкой и чашкой кофе, в мохнатых тапочках и с крепкими объятиями, на что Аллен сердито зашипел, порываясь сбежать, и приказал вылить чёртов кофе, от запаха которого его стало воротить.

Помимо Смотрителя команду, на этот раз, как видно, решившую осесть в Ордене надолго, встречал еще Кросс, собственной персоной. Тимоти в его объятия влетел с наскоку — и тут же затараторил что-то пап, один из которых шипит и краснеет, а второй — молчит и смеется каждый раз, когда он их называет папами. Кросс смерил Аллена и стоящего рядом с ним Тики долгим взглядом, задумчиво хмыкнул и заметил: