О, в самом Тики тоже таился теперь целый смерч. И мужчина совершенно не представлял, на что ему обрушить разрывающий его изнутри гнев и как это вообще сделать, потому что как бы ни силился — он не мог оторвать взгляда от ее лица — холодного, бескровного, безжалостного.

— Они получат свое, если ты их уколешь, лишив движения, и уплывешь отсюда подальше, — упрямо отозвался тритон — и вздохнул вдруг. — Ну неужели ты настолько…

— Она его чуть не убила! — все-таки сорвалась на какой-то почти истеричный возглас Алана. — Эта прихвостня, не шевельнувшая и плавником, когда я плыла по реке перемазанной в крови своих родных, чуть не откусила голову… — она зажмурилась и замотала головой, будто отгоняя от себя какое-то наваждение, справляясь с каким-то почти неконтролируемым порывом. — И теперь она просит тут за свою сестру, чуть не сожравшую весь корабль и нас всех вместе с ним! И ты думаешь, я прощу и отпущу просто так?!

— Но ведь она не может действовать без приказа царя, Алана, — предпринял новую попытку ее успокоить Мари (пока Тики стоял, так и стоял щитом между ними, не в силах что-либо сделать и как-нибудь остановить все это). Однако русалка (верховная жрица, морская царевна) требовательно протянула руку, почти задевая Микка ею, и вскинула подбородок.

— Мне нужен твой нож, Мари.

Тики явственно услышал, как тритон горестно вздохнул, и неотрывно смотрел на бледное лицо девушки, такое каменно-мраморное, будто высеченное изо льда, но Алана даже не взглянула на него, будто избегая его глаз, словно могла увидеть в них что-то страшное, неприятное.

— Это плохой план, — всё же вновь спокойно выдохнул Мари, пытаясь образумить глупую и решительно настроенную русалку, но явно понимая, что ничего у него выйдет, потому что в следующее же мгновение он протянул ей нож.

— Зато действенный, — грубо отрезала Алана, на секунду скривившись, и отвернулась от них, однако оставшись на месте, и Тики заметил на её спине длинную полоску опухшей раны, к которой липли серебряные пряди, пачкаясь в крови, и это вызвало в нём столько злости, что тут же захотелось дать этой идиотке по башке!

Ну зачем она вновь полезла?!

Зачем вновь подвергает себя опасности?

— Да и яда, оставшегося в моих ручных плавниках, недостаточно, Мари, — вдруг раздражённо проговорила Алана и обернулась к ним с горькой ироничной ухмылкой. — Возможно, тебе не видно, я понимаю, но мне нечем их травить.

Тритон в ответ лишь сглотнул, легко вздрогнув, словно только сейчас вспомнил об этом, и девушка, вновь став спокойной и безразличной ко всему, провела ножом по ладони.

Ее кровь была темнее человеческой, а еще — немного более вязкой, но интересовало Тики не это. И пугало — совсем другое. То, что Алана, коротко и резко приказав что-то Сцилле на русалочьем наречии (как видно, велела приблизиться), взмахнула здоровой рукой. Вода, словно повинующийся ей во всем слуга, всколыхнулась, побежала по палубе, принимая вид ладони, и подхватила Харибду, подтаскивая ее к ногам девушки.

Алана отвесила Сцилле пощечину раненой ладонью и зло прищурилась, прижав руку к ее рту, что, как видно, означало нечто вроде: «Пей».

С Харибдой все было немного иначе. К ней девушка даже наклоняться не стала — рвано мотнула головой, и Сцилла покорно опустилась на колени, как игрушка какая-то или как рабыня, и поделилась с сестрой кровью из своего рта, сама делая наконец глоток — как бы через силу, словно бы комок какой в горле сглатывала.

Секунда — и она завалилась на Харибду, ослабевшая и испуганная, и затихла.

И все море, казалось, совершенно затихло, погрузилось в полнейшее безмолвие, в полный штиль. Словно бы перед бурей.

Когда Алана все-таки перевела взгляд на Тики, тому померещилось на секунду, что у нее вместо глаз — бездны. И в этих безднах все тонет — сами они, Марианна, море стекается в эту бездну, острова и дома ухают в ее темноту…

— Ты идиотка совсем?! Кто тебя просил это делать?! — мужчине показалось, голос раздался откуда-то будто со стороны. Он был странно знакомый, и Микк не сразу осознал, что принадлежит этот голос… ему самому.

Алана взглянула него своими безднами, безжизненными, но полными ненависти и злости, и это, наверное, должно было испугать его, должно было успокоить и заставить отступить, но Тики лишь гневно выдохнул, широкими шагами направляясь к ней, и почувствовал, как в нём всё бушует и требует выхода, когда девушка безразлично сказала ему:

— А ты хотел на морское дно?

— А не доверяешь никому, кроме себя?! — взбеленился он. — Хотя о чём я?! Дикарке, проведшей четыре века в бухте, ни за что не понять, что вокруг есть люди, которые за неё волнуются! Идиотка, которая считает себя сильнее всех! У тебя есть мы, понимаешь?! Так доверься нам хоть немного! — Тики кричал и кричал, ощущая, как ветер в груди бушует, как внутри словно буря поднялась, и не понимая, что, на самом деле, это на море поднялась буря — буря его слишком сильных эмоций, сметающих всё на своём пути.

Алана смотрела на него спокойно, и в её глазах-безднах было всепоглощающее ничего и одновременно всё — и злость, и гнев, и ненависть, и раздражение, и страх, и волнение, и это распаляло Микка ещё больше. Потому что она пыталась казаться ледяной и безразличной, хотя внутри у неё тоже всё, как видно, кипело, не находя выхода.

— Но нет! Госпожа верховная жрица предпочитает разбираться со всем сама, потому что люди, получается, даже недостойны внимание такой венценосной особы! — выкрикнул он и на порыве эмоций вскинул руку, как вдруг Алана вскрикнула и отшатнулась, воззрившись на него с неприкрытым испугом в просветлевших серых глазах.

И — ничего не метнулось в его сторону: ни водяное копьё, ни волна, ни тот же самый нож, которая девушка всё ещё держала в своей руке.

Мужчина дернулся — потому что этот испуг в лице русалки пронзил его словно молнией — и в ужасе уставился на свою занесенную точно для удара ладонь, крупно дрожащую от напряжения.

Ударить женщину.

Ударить сирену.

Ударить Алану.

Да до чего он докатывается с этой драконовой влюбленностью, никому не нужной и не важной?! О чем он вообще тут думает, самонадеянный напыщенный идиот?! Что он о себе возомнил?!

Тики замотал головой, грязно выругался, мешая несколько наречий сразу, и бросился прочь, просто не в силах видеть испуг в глазах девушки — в которую был влюблен и которую едва не ударил, — но и просить у нее прощения за несостоявшуюся пощечину — тоже не в силах.

Ветер бушевал над Марианной, только чудом оставляя корабль нетронутым, и беспокоил море, заставляя волны непроизвольно подниматься, облизывая борта, и собирая в небе грязно-серые тучи. Микк вскочил на рею, чувствуя, как пружинит воздух у него под ногой, словно поддерживая своего повелителя, и забрался как можно выше, как можно дальше.

Ближе к эпицентру разражающейся бури, чтобы направить (попробовать) бурное ветряное течение в паруса (на которые были похожи плавники Аланы, пока ей их не обрезали). Нужно было плыть как можно дальше отсюда, как можно быстрее достичь границы Империи и передать русалку Адаму — а там оба пусть поступают как знают.

========== Десятая волна ==========

Алана не понимала, что случилось.

Точнее, она совершенно не понимала, как получилось так, что Тики в мгновение ока стал ненавидеть её. Конечно, вряд ли он ненавидел её, но именно на это всё и было похоже для не слишком разбирающейся в человеческой психологии девушки.

Потому что да, она проторчала все эти четыре века в бухте.

Да, не могла довериться людям.

Да, она была полнейшей идиоткой.

Но, манта всех сожри, она доверилась именно ему! Поплыла с ним, желала подружиться с ним, показалась такой беспомощной и жалкой только ему! А Тики разозлился на неё.

На то, что она была так ужасна? На то, что она была несостоявшейся ведьмой? На то, что она была такой безжалостной и ненавидящей?

Когда её семью похитили четыре века назад, Сцилла и хвостом не пошевелила, чтобы спасти их. Она вообще не знала про это, развлекаясь с кем-то на другом конце океана, а Харибда как обычно топила охотничьи корабли в центральной провинции, отчего тоже не представляла, что именно в это время происходит трагедия.