Теплота ее тела окутала его и согрела, обдавая ароматом бриза и моря, и Тики подумал, что драконовы легенды не врут, и желания после встречи с русалкой действительно исполняются.

Правда, только самые заветные и только у самых достойных.

Мог ли он подумать о том, что станет одним из таких достойных?

Мог ли он подумать, что русалка, морское божество, сама выберет его?

Сама отдастся ему?

От таких мыслей всё внутри у Тики затрепетало, загорелось, сжалось в тугой ком, раздувшийся до размеров огромного шара, переполнявшего все его тело, и он повалил смешливо воскликнувшую девушку на кровать.

Алана смотрела на него со смущённым желанием в глазах, в нетерпении облизывала губы и сбивчиво дышала, словно бы пытаясь успокоить себя, и взгляд мужчины зацепился за серебряные пряди, собранные в сложную косу — интересно, это Лави её заплёл так? Если да, то он молодец, но это не меняет того, что ревность в ответ на его действо, будучи он хоть трижды любимым племянником, забурлила в груди, заставляя прижать Алану к себе, выцеловывать ей шею и плечи, вслушиваться в смех, прерывающийся короткими стонами, и наслаждаться наконец просто тем, что она была рядом — и что он мог касаться её.

Теперь им ничто не мешало, не надо было опасаться и прятаться. И за поцелуями русалки все прочее уходило на второй план, выцветая и делаясь неважным и необязательным. Словно Алана проникла в его разум — как тогда, в их первую встречу, с тем испытанием — и заполонила собою все.

И остались только ее голос, ее глаза.

И даже Изу, который называл его отцом неискренне и через силу, отодвинулся словно куда-то вдаль.

Мужчина знал, что это ненадолго, и что как только наступит утро, эта мысль, терзающая и мучающая его уже долгое время, вернется обратно.

Но ведь сейчас… сейчас было еще не утро.

Микк осторожно скользнул рукой под ханьфу Аланы, поднимая его вверх и обнажая ее ноги, и склонился, целуя ее колени и гладя тонкие, беззащитные лодыжки. Она вздрагивала от его прикосновений и коротко и судорожно вздыхала, нежная и покорная как лениво ласкающие каменистый берег морские воды в штиль.

Кажется, именно она и была для него штилем, и его буря кончилась.

Простыни обдали прохладой, когда русалка, тихо засмеявшись, стянула с него рубашку. Ее собственное ханьфу смялось, отливающее полыхающей синевой в неярком свете закатного солнца, и они окончательно от него избавились.

Стало совсем хорошо, когда Алана обняла его ногами, потираясь от ткань шаровар и кусая губы. Ее как будто подмывало сказать что-то или задать вопрос, но Тики казалось, он знал все ее вероятные вопросы на этот момент. Уверен ли он в том, что делает? Да, уверен. Просто ли ему было принять все это? Нет, не просто.

Жалеет ли он хоть о чем-нибудь?

О ветер и море, ну что за глупости.

А потому в итоге Алана ничего и не спросила — лишь сияла на него какими-то даже почти шальными глазами и постанывала на каждое ответное движение и прикосновение к её бёдрам и коленям. Как давно он хотел наконец насладиться ею? Кажется, с той первой ночи, когда наглая русалка решила его подразнить, — когда они были в шатре, где-то под боком спал Изу, и они приглушенно, с редкими смешками, словно нашкодившие дети, иногда срывались на тихие стоны.

Алана погладила Микка по плечам, разглядывая его почти голодно, и этот её жаждущий взгляд заставлял внутри у мужчины всё сжиматься в предвкушении. Девушка проследила тонкими ладонями его бока и потянула вниз штаны, хитро сверкая глазами и словно бы бросая ему вызов.

Через несколько минут игривой возни и торопливых поцелуев (вот же драконова русалка, которая вечно пытается перехватить первенство и ужасно раззадоривает его этим) они были полностью обнажены. Тики в очередной раз восторженно оглядел девушку, растрёпанную, тяжело дышащую и румяную, такую прекрасную и желанную, что от возбуждения уже все сводило, и провёл пальцами вдоль шрамов, тянущихся от коленей до выступающих тазовых косточек, невероятно хрупких и соблазнительных.

Алана прикусила губу, вдруг словно смутившись чего-то, и… срастила хвост, заставив мужчину ошеломленно выдохнуть и ощутить, как губы растягиваются в очередной неприлично глупой улыбке.

Был ли это действительно вызов? Или такой своеобразный сигнал прекратить? Если второе, то спохватилась девушка поздно, потому что неимоверно сложно сдержать себя, когда перед тобой — такая красота.

Чешуя у Аланы на хвосте отливала искрящейся краснотой, хотя солнце почти закатилось, и Тики даже забыл на секунду, что она вся серебряная, а не рыжая, как ее отец или Лави. Но — тут же вспомнил, заслонив собой свет из окна и вернув все на груди своя.

Тяжело вздымающаяся грудь девушка серебрилась разбросанными тут и там мелкими чешуйками, мягкими, словно только отросшими, не такими плотными, как на хвосте, но приятно скользкими.

Мужчина провел ладонью по ее животу, наслаждаясь этой текучестью, и осторожно погладил кружево плавников. Алана шумно выдохнула и вскинулась, прикрывая глаза и торопливо облизываясь.

— Т-ты… должен лишить меня п-плавников, Тики, — торопливо, словно боясь передумать, зашептала она. — Впервые это… все будет… вот так…

Микк тихо засмеялся в ответ и склонился над ней, ласково целуя и заставляя замолчать. Алана приняла в себя его дыхание и выгнулась, потираясь грудью о его торс — словно это могло ей помочь успокоиться.

Словно это могло помочь ему успокоиться!

От волнения и предвкушения у Тики дрожали руки.

Он оторвался от красных распухших губ и горячечно добрался поцелуями до трепещущих в какой-то словно бы лихорадке жабр, не сдерживаясь и всё же проводя по ним языком и заставляя Алану захлебнуться удивлённым, но возбуждённо-довольным стоном. Как же давно ему хотелось прикоснуться к ней вот так! Не к её человеческому обличью, такому тесному, пусть невероятно красивому, — а к её сути, к ней настоящей, такой искрящейся, такой непохожей на самого Тики, такой надрывно-звонкой и отзывающейся на каждое её прикосновение.

Он с того самого дня, когда выцеловывал её окровавленный хвост на каменистом берегу, мечтал об этом.

Алана вцепилась острыми ногтями ему в плечи почти до боли, забираясь пальцами в волосы, оттягивая их, наматывая на кулак и — словно бы привязывая к себе.

Тики, срываясь иногда на блаженные смешки, которые был просто не в силах скрывать в себе, исступленно целовал ей шею и плечи, чувствуя, как тонкая скользкая чешуя холодит губы, и вслушивался в звонкие обрывистые стоны, с каждой новой минутой желая вжать, впаять эту девушку в себя, чтобы она была только его, чтобы она никогда его не покидала.

Алана вдруг шлёпнула его по ногам хвостовым плавником, весело рассмеявшись, когда Тики ошалело оторвался от её грудей и скептично воззрился на отдающую лунным светом чешую, и дорожкой лёгких поцелуев спустился к бёдрам, подтягивая девушку и принуждая в итоге усесться в подушках.

Хвост, предмет его долгих мечтаний, был длинным и гибким, напоминающим и правда чем-то благородную белую змею, и его кончик в итоге даже не умостился на кровати: свесился с изножья, и Тики был готов расцарапать себе вновь все губы в кровь, пока будет целовать каждую драконову чешуйку, потому что ужасно хотел этого последние несколько недель.

— О океан, Тики… — девушка заставила его поднять голову и легко рассмеялась, ласково скользя кончиками пальцев по овалу его лица. Мужчина поймал ее руку и прижался к костяшкам губами, чувствуя себя невозможно счастливым и пьяным.

— Да-а? — негромко протянул он, гладя ее трепещущие бедренные плавники и задумчиво склоняя голову набок.

— Н-неужели тебе так нравится мой хвост? — Алана вздрогнула всем телом, и мужчина ощутил, как его обдало новой волной волнения и возбуждения. Она боялась? Старалась оттянуть момент?

Но ведь хотела? Хотела же, правда?..

— Безмерно, — без промедления согласился Микк. — Он прекрасен, — заявил он убежденно — потому что так и было. — И ты тоже прекрасна. Дерзкая, самовольная, добрая… Сияющая.