Океан катал её на своих волнах, всё никак не нарадуясь воссоединению, и Алана говорила с ним, делясь своими переживаниями и заботами, на что вода понимающе обнимала её и ласково гладила по голове, нашёптывая на ухо советы: подождать, пока Изу, запуганный, но невероятно храбрый мальчик, сам не созреет для этого разговора, сам не придёт к выводу, что Тики ему никакого вреда не причинит.

Ведь мальчик в этом был так похож на саму девушку — пугливые одинокие сироты, боящиеся принять протянутую руку.

Через полчаса плесканий со стороны лагеря послышались первые разговоры только проснувшихся солдат, и Алана, выйдя на берег, вежливо поклонилась ему, заплетая попутно волосы в косы, чтобы они, чистые и мягкие, не волочились по земле.

Тики ещё спал, что это было удивительно, потому что обычно он вставал одним их первых, и прижимал к себе смущённо сопящего Изу, явно уже проснувшегося, но не способного выбраться из душных объятий мужчины.

Алана хохотнула, чмокая тут же заискрившегося мальчика в лоб, и аккуратно погладила Микка по плечам, отчего он обычно расслаблял руки, — и ребёнок в то же мгновение выкарабкался из объятий, заставляя Тики недовольно зашарить пальцами по лежаку.

— С ним так жарко, — хихикнул мальчик, потирая глаза и встряхивая головой. — Это потому что он с юга? — вопросительно предположил он, мягко щурясь и восторженно наблюдая за тем, как мужчина расслабляется и перестает недовольно хмуриться под ласковой рукой гладящей его по волосам девушки.

— Не знаю, — Алана зарделась, бросая на спящего Тики короткий взгляд, и улыбнулась. — Это ты у него сам спроси, а то меня он совсем засмущает, — попросила мальчика она с улыбкой, и Изу широко разулыбался в ответ, обнажая умилительные ямочки на щеках и смешно жмурясь.

— Хорошо, — покладисто согласился он, — спрошу сам, но будить его будешь ты! — на этом он вскочил и вприпрыжку вылетел из шатра. И было от чего бежать — ласкучий Тики обожал обниматься, но иногда это было так жарко, что просто страсть.

Впрочем, сейчас Алана совсем не была против объятий, которые наоборот только помогли бы ей окончательно расставить все по местам.

А потому она тайком пробралась под руку мужчине, прижимаясь к его груди и глупо улыбаясь, и глубоко вздохнула, прислушиваясь к тому, как размеренно бьётся его сердце. Словно часы — точно и неизменно, уверенно и надёжно, и девушка слушала этот стук с несколько минут, наслаждаясь тем самым горячим теплом, которое согревало её, которое пробиралось ей под кожу, в душу, опаляя жаром и вселяя спокойствие.

Девушка счастливо зажмурилась, зарываясь лицом в рубаху Тики и еле сдерживая выпирающий из неё смех, и пощекотала мужчину по рёбрам, на что тот недовольно скривился и вздрогнул.

— Встава-а-а-ай, соня, — протянула она ему в ухо, а потом ещё раз, и ещё, пока Микк, широко зевая, не раскрыл заспанные глаза, заставляя Алану умилённо хохотнуть и сравнить мужчину с морскими котиками — такими же мягкими и темненькими. — Или сейчас мы уедем без тебя, — ласково пригрозила она, чувствуя, как сильные руки обвивают талию и поглаживают вдоль позвоночника.

— Они там только огонь развели, так что ничего страшного, — лениво отозвался Тики, улыбаясь и коротко целуя наклонившуюся к нему девушку в губы.

Алана в ответ на это уткнулась ему носом в щеку, в приступе эйфории поджимая пальцы на ногах, и зажмурилась, чувствуя себя совсем спокойно и хорошо. Потому что сейчас все обязано быть хорошо. Хотя бы сейчас.

— Вставай, — без особой охоты пожурила мужчину она. — Оно и правда, что уже завтрак говорят, а ты все спишь. Чего это ты вообще так разоспался, кстати?

Микк сел, прижимая девушку к себе и тепло вздыхая ей в шею, и широко зевнул.

— Устал я что-то в последнее время, — честно признался он. — Дома я много сплю обычно, Неа даже называет это сном про запас, а вот когда куда-то отправляюсь — то наоборот, львиную долю времени в дороге я бодрствую. И вот сейчас как… не могу так больше, — здесь мужчина тихо рассмеялся и мягко заметил: — Самый верный знак того, что скоро мы уже будем в Столице.

— Сколько нам еще пути, кстати? — поинтересовалась Алана, немного отстраняясь и легко потягиваясь. После плавания мышцы немного ныли, но было так… хорошо-хорошо, что, казалось, ничто не способно испортить ей настроение.

— Еще дня три, может, — Тики пожал плечами и потер руками заспанное лицо. — Если мы не будем нигде задерживаться, конечно, — тут же добавил он с усмешкой. — Хотя посмотреть здесь есть на что, Столица все-таки не сравнится ни с чем.

Алана улыбнулась ему в ответ, ощущая, как в груди неприятно кольнуло. Три дня. Всего лишь три дня, чтобы насладиться этим теплом, чтобы впитать в себя эту потрясающую любовь, чтобы… понежиться в тёплых руках Микка.

Девушка остервенело сжала зубы, давая себе мысленный подзатыльник — хватит уже постоянно думать об этом! Хватит постоянно думать о плохом! Ведь если отца удастся переубедить, если удастся его уговорить, то эти три дня не кончатся!

Тики озадаченно нахмурился, усаживаясь на одеяле, и тяжело вздохнул, словно понял всё, о чём она думала, но ничего однако не сказал — лишь успокаивающе поцеловал её в макушку и предложил переплести волосы, на что Алана тут же согласилась, чувствуя, как тут же в груди расцвела радость.

Она просто не будет думать об этом.

Ты же так умела в этом, не так ли, Алана? В недумании о важных вещах.

Когда они вышли к костру, возле которого собрались уже все, солнце касалось верхушек деревьев, а океан умиротворённо бормотал себе под берег сказки.

Изу по своему обыкновению устроился рядом с Неа, уминая свою порцию, и Лави сидел чуть поодаль от остальных, бездумно возя ложкой и тарелке и как будто ничего вокруг не замечая. Так и не съест ничего, подумала Алана со вздохом, тут же удивительно легко переключаясь с мыслей об отце на единственного и любимого племянника, и выпросила у только понимающе закатившего глаза Тики пару желто-золотых яблок, в благодарность быстро чмокнув его в щеку и потом решив подложить эти самые яблоки парню в сумку или в карман.

Завтракали неспешно и вальяжно, а потому было уже за полдень, когда лагерь собрался и снялся с места. Алана такому повороту событий, честно говоря, порадовалась — потому что там они окажутся в столице немного позже, и ее ожидание, как следствие, тоже начнется немного позже. Потому что ей по какой-то неясной причине казалось, что отец еще не сегодня и не завтра поймет, что на просторах океана ее больше нет. А значит… значит, когда он устремится на сушу — они будут уже в столице, а раз так… Она ведь может попросить ответной помощи у императора?

Конечно, девушка знала, что тот болен и слаб, а также — знала, что императорская чета очень вряд ли выстоит против морского царя, но в то же время… теплилась в ней какая-то надежда на благоприятный исход. Алана не могла сказать, откуда взялась эта надежда, но она жила даже когда русалка думала о плохом.

Было ли это связано с тем, что она окончательно осознала свое не-одиночество?

Впрочем, так ли уж это важно?

До самого вечера девушка пыталась вникнуть в Поднебесную грамоту, оказавшуюся на удивление сложной по сравнению с морской — она-то искренне верила, что все люди на суше используют одни и те же буквы, а оказалось, что сколько было языков, столько было и письменностей. Правда, вместе с ней постигал основы письма и Изу, так что ничего страшного в этом не было. Да и иногда Алана позволяла себе объяснять ему непонятные слова на русалочьем — совсем тихо, на самое ушко, заставляя мальчика разулыбаться, словно тот очень соскучился по родной речи. И это рождало в девушке столько трепета, столько любви по отношению к нему, что хотелось тот час же обнимать его и прижимать к себе, но она сдерживала свои порывы, полагая, что лишь сильнее засмущает этим ребёнка, и так находившегося в каком-то подвешенном состоянии — он был таким задумчивым и нагруженным, словно постоянно думал о чём-то невероятно важном и тяжёлом.