Ведь даже… даже если они не подружатся — даже если Лави не сможет простить ее — она просто будет знать, что от Рогза кто-то остался.

У Элайзы была семья и остались потомки, но Элайза была ей родной сестрой, а с Рогзом матери у них были разные, но в то же время… О, Розг относился к ней куда трепетнее, чем все остальные семь братьев вместе взятые! И поэтому любила она его больше всех. И какое же счастье, что линия Рогза продолжится тоже!

Океан завторил ей мягким шелестом волн, бьющихся о каменистый высокий берег, и до самого привала Алана перешептывалась с ним, выглянув из кареты и иногда напевая какие-нибудь песни. Изу смотрел на неё в такие моменты с восхищением, и девушка смущалась, не понимая, чем заслужила столько восторга от этого мальчика. Душа-светлячок ребёнка мягко искрилась, когда он затаив дыхание вслушивался в русалочьи колыбельные, и на лице его было столько лучистой радости, что Алане хотелось тотчас же обнять его.

Что она, в общем-то, всегда и делала: кидалась на вздрагивающего Изу с объятиями и нежностями, а тот неизменно ластился к ней, при этом ведя себя так осторожно, словно его могли в любой момент оттолкнуть. И даже душа его пугливо вспыхивала, подтверждая мысли Аланы.

Лагерь разбили уже вечером, когда солнце скрылось за горизонтом, а по небу рассыпались звезды, и океан заманивал искупнуться и порадовать его своим присутствием. Берег здесь был, в основном, скалистый, а потому к морю выйти было сложно, но Тики специально остановился рядом с небольшой рощей, расположившейся на пологом холме, по которому можно было спуститься к воде, не переломав себе ноги.

А потому первым делом Алана, предупредив Микка, поспешила к своему господину.

Изу же, по новой традиции, устремился за ней, взяв за правило всегда сопровождать ее в таких вот походах. Началось это давно, но развернулось в полную мощь тогда, когда Алана набила себе уйму синяков и ссадин посредством ударов о камни. В тот вечер малыш за нее ужасно беспокоился и, кажется, оказался не до конца убежденным даже после слов Тики, который каким-то чудом угадал ее собственную отговорку.

В общем-то, такая милая охрана Алане очень нравилось. Она не стеснялась сращивать хвост при Изу, а тот смотрел на нее с непрекращающимся восторгом в такие моменты, и это вселяло в нее уверенность.

…нет, Тики тоже смотрел на нее с восторгом, и против его компании девушка ничего не имела, просто это было очень, очень смущающе. Алане сразу хотелось, чтобы он прикоснулся к ней, но она стыдилась своих шрамов, не настолько заметных на ногах (они были тонкими как нити из-за слез Миранды, которую девушка мысленно неустанно благодарила), как на хвосте, а мужчину обижал ее стыд. Кроме того, она боялась плавать при нем, потому что не хотела, чтобы он счел ее неуклюжей рыбиной.

Это был замкнутый круг какой-то, если говорить прямо, но Алана совершенно не знала, что ей с этим делать, а потому… потому они с Тики почти никогда не купались вместе.

Не то что бы ей было очень грустно от этого факта, но всё-таки, стоило лишь задуматься, как хотелось смеяться.

Изу опасливо коснулся поверхности океана ладонью, словно боялся, что тот сейчас его утащит на дно, и Алана, заулыбавшись, уселась рядом с ним, сращивая хвост (она осталась лишь в рубашке, чтобы не смущать малыша своим видом), после чего подозвала воду, и та тут же поднялась до пупка, смачивая траву и каменистую землю. Мальчик же тут же вцепился ей в плечо, пугливо подпрыгивая и всматриваясь в песок, будто пытался найти в нём-то что-то.

Девушка неуклюже перевернулась, пытаясь не потерять равновесие, но всё равно его теряя, и шлёпнулась на живот, вдыхая вкусный кислород трепещущими жабрами.

Изу со смехом хлопнул в ладоши, когда она вновь уселась более-менее устойчиво, и радостно выдохнул, улыбаясь:

— Ты совсем как тюленчик!

Алана замерла, удивлённо подняв брови, и горестно вздохнула.

— Чувство романтики у тебя точно не в отца, — шутливо поделилась она с мальчиком, лукаво ему подвигнув, и тот залился краской, пряча лицо в ладонях.

— Я могу позвать п-папу… — виновато закусил губу он, и Алана рассмеялась, потрепав его по голове и чмокнув в лоб.

— Не стоит, — отказалась она, не переставая улыбаться и представляя, что на месте Изу мог бы сказать и сделать мужчина. Он бы наверняка завел глаза и как-нибудь тонко над ней подшутил. — Не хочу быть умирающей рыбкой.

Малыш захихикал и плеснул в нее водой.

— Ты не умирающая рыбка, — заявил он, немного повеселев из-за ее шуточек, и стащил с себя через голову свою рубашечку. — Ты очень милая. И у тебя чешуя красиво блестит. Совсем как… как… — здесь мальчик запнулся и замолк, словно боялся сказать что-то, но все же очень хотел. — Я же могу искупаться, да? — после недолгого молчания спросил он, и немало озадаченная Алана только кивнула в ответ.

Это было немного странно. Казалось, Изу хотел с ней поделиться чем-то, но не осмеливался. Раньше… раньше такого не было. То есть, конечно, девушка часто видела мальчика задумчивым (слишком задумчивым для десятилетнего мальчика — но задумчивым в достаточной степени для мальчика-беспризорника того же возраста), но он никогда не распространял свою задумчивость на нее.

Словно боялся сказать что-либо, боялся посвятить окружающих в своим мысли, боялся спросить что-либо или поделиться чем-то. И в такие моменты лицо его всегда становилось таким печально-напряжённым, таким потерянным, таким обречённо-отчаянным, что Алане хотелось упасть перед ним на колени и выслушать всё, что тот хотел сказать.

Даже душа у ребёнка словно покачивалась на ветру, готовая вот-вот потухнуть, готовая исчезнуть в своём страхе и панике, готовая расщепиться на мельчайшие частички света и рассеяться.

Что же глодало Изу, если он настолько впадал в прострацию при мысли об этом?

— Конечно, можно, малёк, — ласково улыбнулась Алана, хлопая кончиком хвоста по воде и загребая к себе воду каким-то детским движением — она так всегда делала, когда волновалась.

Изу радостно улыбнулся, словно отчего-то думал, что она могла его прогнать или запретить сесть рядом, словно боялся самой девушки, словно до сих пор не мог поверить во что-то важное, во что-то очевидное — что его никто не тронет, и никто не причинит ему вреда.

Мальчик присел рядом, прижимая худые коленки к груди, и тоскливо посмотрел на горизонт.

И — вдруг закусил губу, отводя взгляд.

— Я всегда боялся океана.

Это признание ужасно взволновало Алану. Оно было слишком взрослым даже для десятилетнего беспризорника, а потому девушка замерла, едва сдерживая порыв обнять Изу и крепко прижать к себе, обещая, что с ним ничего не случится. Ее останавливало сейчас лишь то, что мальчик мог испугаться еще сильнее, ведь она управляла водой.

А ему было страшно.

— Н-но почему?.. — поэтому только и спросила она, незаметно сжав руку в кулак, чтобы хоть как-то выпустить пар.

Кто мог напугать ребенка океаном? Что произошло? Почему Изу…

Мальчик как-то воровато огляделся по сторонам, тяжело вздохнул и, на секунду приложив палец к губам, едва слышно произнес, явно зная о способности Тики и близнецов очень хорошо слышать:

— Моя мама была оттуда.

Алана испуганно дернулась — да так и замерла.

Так вот чего не договорил Изу! Чешуя! Его мать была русалкой! И… и… неужели она… была… такой же, как и сама Алана?..

Девушка поскребла ногтем камешек, попавший ей под руку, и осторожно придвинулась поближе к настороженно глядящему на нее мальчику.

— Твоя мама была русалкой, Изу? — подстраиваясь под его манеру говорить, прошептала она. Малыш поспешно кивнул и снова приложил палец к губам.

— Она была как ты, — поделился он с ней, подтверждая ее подозрения, после того, как еще раз огляделся, убеждаясь, что они тут одни. — У нее была серебряная чешуя, и она очень красиво сияла… А мой папа был с суши, — здесь Изу понурился, и губы у него задрожали. — Но его убили, и из-за этого мы с мамой сбежали.