И Алана улыбнулась, конечно. Вот только почти сразу с каким-то непонятным восторгом поняла, что зря. Потому что что-то такое мелькнуло у мужчины в глазах буквально на секунду. Что-то… темное. Как будто эта улыбка смертельно обидела его, сделала каким-то совершенно отчаянным – и распалила.

Микк содрал с нее юбку, в мгновенье ока оставляя только в одном нижнем платье и сжал грудь сквозь тонкую невесомую ткань. Девушка охнула, зажмуриваясь и сладко напрягаясь, когда он приласкал ее взбухший сосок подушечкой пальца, и потянулась за новым поцелуем.

Надо было… извиниться за свои сомнения, не высказанные, но понятые? Или что?..

Тики отстранился, нависая над ней и как-то словно бы неуловимо ускользая, и приподнял платье, мягко ведя ладонью по бедру и гладя маленький шрам от воткнутого ножа.

Шрам-воспоминание.

Именно со шрамов началось их сближение.

Алана ощутила нестерпимое желание прикоснуться к себе и только неимоверным трудом удержала его, потому что тогда она будет… будет и правда… слишком распущенной. Потому что ей ужасно хотелось ощутить то же, что и вчера. Чтобы Тики… Тики…

Мысли о том, что все закончится, и им придется отпустить друг друга, снова отошли куда-то назад. Тики гладил ее по бедрам и целовал в шею, слегка прикусывая выступающие ключицы и только сильнее возбуждая своими прикосновениями.

А потом – помог ей приподняться и снял платье совсем. И Алана снова оказалась перед ним обнаженной – как когда он перевязывал ее ноги и легко прижимался губами к виску. И это оказалось настолько… настолько… ошеломляюще хорошо, что сдерживать дрожь стало просто невозможно.

Она закусила губу, крепко зажмурившись, пытаясь сохранить эту дрожь, это волнение в себе, не дать голосу вырваться наружу (здесь же Изу, о океан, о чём Тики вообще думает?), и сдавленно охнула, когда мужчина прикоснулся губами к плечу, ведя мокрую дорожку поцелуев к груди, и, улыбнувшись как-то (возбуждающе) хитро и дико, лизнул затвердевший сосок.

– Никто так не сделает, – вдруг зашептал он, подняв на неё горящие золотом глаза и вселяя в тело жар, собирающийся там, внизу, зудящей истомой. – Ни Неа, ни этот драконов кандидат, ни кто-либо ещё. И вот так, – мужчина огладил ладонью её бедро, легко пробегаясь пальцами по шраму, вызывая крупную дрожь и ловя губами непонимающий вздох. – И даже вот так, – Тики провёл языком от линии подбородка по шее до ребер и, поцеловав кожу, прикусил торчащий сосок, заставляя Алану вздрогнуть и бессильно сжаться, прижимая ладони ко рту, – никто с тобой не сделает, – с какой-то непонятной хищной улыбкой закончил Микк, медленно проведя по её оголённому животу, тут же поджавшемуся, и девушка судорожно вдохнула, давя руками вырывающиеся из неё звуки.

Она боялась выдать себя – и ужасно хотела сладко застонать, потому что это ее просто изводило. Эти прикосновения – они были для нее чем-то особенно важным, горячим, собственническим. Она была полностью нага – а Тики был полностью одет, и это как будто разделяло их, создавало контраст между ними. Контраст, в котором Тики был темнее – и сильнее.

И она была полностью в его власти, а все, что мешало ей застонать в голос и тем самым подтвердить это – был Изу, который хоть спал и крепко, вполне мог проснуться от их ночных копошений.

Микк скользнул ладонью на внутреннюю сторону ее бедер и погладил там, вынуждая девушку развести ноги и все-таки шумно выдохнуть – на самой грани рвущегося из напряженной и ужасно чувствительной груди стона. Девушка прикусила губу и потянулась к рубашке мужчины, поддевая ее край кончиками пальцев и приподнимая вверх. Тики улыбнулся уголком губ и помог ей от нее избавиться, оставаясь только в штанах.

Которые определенно должны были исчезнуть тоже для ровного счета, но… но если они исчезнут, все зайдет еще дальше, так?

Алана не была уверена, что боится этого, но также она знала, что сделать такого не может просто по закону.

…по закону, созданному для народа, который всегда сторонился и презирал ее, человеком, с которым не виделась последнюю сотню лет.

Наверное, она слишком совестливая. Идиотка.

Почему она, как член царской семьи, тоже не может позволить себе нескольких партнёров?

О океан, ну почему всё так сложно?

Она же так хочет… так хочет… о духи, она так хочет принадлежать Тики. Потому что он не видит в ней чего-то страшного и сильного, потому что для него она девушка, которую он любит (зачтозачтозачто), потому что Алана в его глазах что-то драгоценное (хотя это нетакнетакнетак).

Но законы, эти мантовы законы, эта мантова исполнительность, это мантово нежелание становиться ещё чернее, чем она уже есть!

Тики, словно поняв, о чём девушка думала, сердито нахмурился, погладил её ладонью рядом с коленом, заставляя проглотить очередной наполненный наслаждением стон, и, вдруг хитро улыбнувшись, почти улёгся на неё, прижимая к лежаку, накрывая своим горячим телом, целуя-кусая шею.

И – невесомо коснулся пальцами ее половых губ.

А Алана… А Алана, зажмурившись, от неожиданности и прошившей всё тело паники дёрнулась от этого прикосновения куда-то вверх.

Тело вспыхнуло от этого осторожного мимолетного прикосновения как объятая пламенем веточка, и Тики тут же замедлился, остановился (да, конечно, это же Тики, ее потрясающий Тики, он же… он…) и успокаивающе повел горячей ладонью по ее поджимающемуся от возбуждения животу.

– Все хорошо, – выдохнул он едва слышно, целуя ее горло и спускаясь ниже, чтобы втянуть пульсирующий торчащий сосок в рот и пощекотать языком.

Алана ощутила, как горячо и влажно тут же стало между ног, и подумала о том, что Шан и Роц прикасались к ней также – но совсем по-другому. Они же тоже хотели… залезли под плавники и…

Это было как с поцелуем. Тики тоже целовался совсем по-другому – он манил и притягивал, и все в теле напрягалось и становилось очень чувствительным. И об него хотелось тереться. Как вчера. Или… или…

Девушка облизнула пересохшие губы и медленно развела ноги, открывая глаза и тут же натыкаясь на полыхающий золотом взгляд обеспокоенно наблюдающего за ней мужчины.

– Еще… – тяжело выдохнула она. – Еще… раз.

Тики судорожно выдохнул, улыбаясь, и, поцеловав Алану в ухо, осторожно коснулся внутренней стороны бедра, легкими круговыми движениями водя рядом с возбуждённо горящими половыми губами, словно успокаивая её, предупреждая, уверяя, что всё будет хорошо.

А потом – его холодные (они же всегда горячие, как так, почему сейчас от них веет холодом?) пальцы медленно раскрыли их (в голову не вовремя пришла мысль про устриц, от которой хотелось рассмеяться) и аккуратно погладили нежную плоть, заставляя Алану замереть, крепко зажмурится, глубоко и рвано вдохнуть, потому что… потому что…

Потому что это и правда совершенно не было похоже на то, как грубо и сердито давили Шан и Роц.

Тики был ласков и осторожен, и его желание выдавали лишь горящие глаза и напряженный бугорок в паху, о который девушка как бы невзначай терлась бедром. Вчера Тики это нравилось, и сегодня… сегодня ей хотелось повторить. И увидеть его лицо – взволнованно-ошеломленное в своем исступлении и ужасно красивое в своей точености.

Тики был красив до неприличия даже когда хмурился или строил гримасы, и она уже не в первый раз думала об этом.

…правда, сейчас мысли о подобных вещах были чем-то лишним. Ведь Микк гладил ее плоть и осторожно скользил пальцами внутрь, во влагалище. И – жмурился, словно… словно…

Как же Алане хотелось ощутить его внутри себя. Подарить ему себя. Остаться с ним навсегда.

И как же сложно было жить в ожидании чего-то неизвестного – но совершенно точно неизбежного.

Мужчина мягко поцеловал ее, и Алана все-таки застонала – тихо-тихо, стараясь заглушить себя и наслаждаться молча, потому что… Изу же…

Просто поцелуй теперь казался чересчур похожим на то, как сейчас Тики продолжал ласкать ее пальцами.

Ноги зудели, по телу ходили волны неги, прошивающие собой каждую клеточку, и Алане хотелось раствориться, исчезнуть в этом удовольствии – она сжала пальцы на ногах, чуть приподнимая их и обнимая мужчину за бёдра, заставляя прижаться к себе, буквально уткнуться в себя, накрыть собой, и откинула голову, прикрывая глаза и чувствуя, как пальцы внутри неё дёрнулись глубже.